Мифопоэтический образ реки и его эстетическое значение
Образ реки - один из наиболее древних и устойчивых, архетипичных элементов в мировосприятии человека. Исследователи чаще всего обращают внимание на его важное место в сакральной топографии мифов, легенд, сказок и даже художественной литературы высокоразвитых культур. В этой статье мы попытаемся рассмотреть столь устойчивое представление о реке, как о явлении эстетического порядка, формирующего систему ценностей человека и потому имеющее гораздо большее, нежели топографическое значение.
Прежде всего, следует отметить, что изначально для любого сознания река - это, в первую очередь, источник питьевой воды, источник жизни. Отсюда следует мифологическое представление о воде как о первоначале мира, где все ее атрибуты: способность питать землю, человека, животных и растения, способность принимать любую форму, наконец, способность к движению, прозрачность, умение сверкать на солнце и отражать любой образ на своей поверхности, - становятся гарантом жизнетворческой силы. Как следствие, на этой основе возникают сказочные представления о «живой» воде, «молочной» реке изобилия и, наконец, реке как естественной границе, разделяющей плохое и хорошее, жизнь и смерть, а буквально нашу территорию - порядка и безопасности, и чужую - не освоенную и опасную.
С этого момента в эстетике один из самых устойчивых признаков героизма - переправа, форсирование реки как преодоление трудного участка пути, способность сделать шаг за границу возможного, что понимается как инициация. Неслучайно обряд посвящения у многих первобытных племен так или иначе был связан с необходимостью пересечения неофитом реки. Так осуществлялся символический переход от жизни к смерти, эстетически переживаемый в результате сопоставления бинарных оппозиций - «нашего» и «чужого», «хорошего» и «плохого», «правого» и «левого», «жизни» и «смерти».
От образа реки животворящей сознание логично переходит к представлению о реке смертоносной, несущей «мертвую» воду, черную или красную от крови как, например, в библейских текстах или в «Конармии» И.Бабеля. В любом случае, и тихие, несущие забвение реки Аида, и бурные, огненные потоки сказок и героических сюжетов призваны были реализовать одну и ту же эстетическую потребность - наглядно и образно показать, объяснить, а значит в какой - то мере и осуществить возможность приобретения человеком ожидаемой или необходимой качественно новой сути, будь то превращение из живого в покойника или из мальчика в мужчину, в героя, в святого и т. п. Более поздний вариант подобного обряда - христианское крещение. Об устойчивости этого эстетического переживания может свидетельствовать и тот факт, что до сих пор мальчишки соревнуются, переплывая реку для самоутверждения.
В мифопоэтической традиции только герой может преодолеть препятствие в виде реки, его антагонисты, соратники или соперники либо отказываются от предприятия, либо погибают. При этом ощущение подвига может быть усилено неумением героя плавать. В подобном случае героя непременно ждет необыкновенное спасение - например, река сама вынесет к берегу или расступится, как в случае с Моисеем, или спасет чудесный помощник, или с помощью волшебной силы герой сразу переносится на противоположный берег.
Подобные представления сохраняются и в исторических легендах: достаточно вспомнить переход Цезаря через Рубикон или Александра через Граник. В литературе такой способ выделения героя довольно распространен и до сих пор используется, не утратив изначального эстетического значения, здесь самым ярким примером может служить Василий Теркин Твардовского или его сниженный вариант Хосе Аркадио Г. Маркеса.
От образа реки как источника жизни и ее границ обнаруживается явственный переход к исторически более позднему пониманию реки как дороги. Изначально это путь за пределы «своего», освоенного мира, поэтому простым смертным он становится доступен не сразу. В мифологии только после кончины и только один раз душа умершего совершает путешествие в страну смерти. Даже превратившись в первый удобный торгово-транспортный путь, река еще долго сохраняла в представлении людей связь с потусторонним миром. В качестве примера можно вспомнить «Хождение за три моря» Афанасия Никитина или «Чевенгур» Платонова. Переход от сакрального понимания путешествия по реке в страну мертвых к его философскому переосмыслению, раскрываемому как течение жизни вообще, приводит к персонификации реки, как судьбы. Так судьба одного человека или целого народа может оказаться связана эстетическим переживанием с неумолимым течением некой мировой реки.
Основные вехи существования человека соотносятся с наиболее заметными атрибутами образа - река быстротечна, извилиста, непредсказуема; она сочетает в себе широкое раздолье и прекрасные берега с коварными мелями и труднопреодолимыми порогами, ее течение неумолимо и безвозвратно. Из переживаний такого рода берет начало прием лирического параллелизма в искусстве, достигающий при помощи элементарной аналогии тождества между наблюдаемым объектом и чувством. Такова лирическая народная песня о бурлаках, Стеньке Разине и т. п., поэзия Клюева и Есенина, живопись передвижников, литературные произведения Шолохова, Пришвина и Астафьева.
В пьесах Островского образ Волги не просто красочный фон, добавляющий русского колорита, он перерастает узкие рамки статичной декорации и становится самостоятельным персонажем, только в сочетании с которым любой герой пьесы проявляет черты своего характера во всей полноте. Рядом с прекрасной и безразличной к людским страстям рекой человеческая трагедия становится бытовой и не столь очевидной, многое из того, что движет людьми: алчность, гордыня, страх - в сравнении с вечностью выглядят низменно, даже пошло, теряя всякий смысл, привычные дела и заботы оказываются суетой. Так метафизическая поэтика приводит к философии Екклесиаста с ее идеалистическим релятивизмом, где в сравнении с возвышенным идеалом привычные ценности меркнут, а бытие начинает пониматься как вечное движение по кругу: «Все реки текут и возвращаются, чтобы опять течь».
От понимания реки, как бесконечного движения, как Вечности берет свое начало образ реки - Времени. Уже в древности, на ранней стадии своего развития, человек, вынужденный заниматься ирригационным земледелием, наблюдая за хронометражем речных разливов, пришел к основам диалектической философии, наиболее характерный пример находим у Гераклита: «Все течет, все изменяется и в одну реку нельзя войти дважды». Здесь как раз река приводится в качестве наглядной демонстрации постоянной и непременной изменчивости всех предметов и явлений. Как следствие этого представления о мире появилось эстетическое ощущение перспективы разрушающее статичность мифа и ритуала, неслучайно мотив движения и его переживание стали ведущей темой древнегреческого искусства.
Осознав постоянную изменчивость мира, человек понял, что и он и окружающая его действительность не одномерны (добры или злы), а могут сочетать в себе разные оттенки, приобретая со временем иное качество, становясь лучше или хуже, прекрасней или безобразней.
В дальнейшем искусство неоднократно возвращалось к образу реки как архетипу, чтобы нагляднее продемонстрировать основные вехи становления личности, народа, эпохи.
Прежде всего, следует отметить, что изначально для любого сознания река - это, в первую очередь, источник питьевой воды, источник жизни. Отсюда следует мифологическое представление о воде как о первоначале мира, где все ее атрибуты: способность питать землю, человека, животных и растения, способность принимать любую форму, наконец, способность к движению, прозрачность, умение сверкать на солнце и отражать любой образ на своей поверхности, - становятся гарантом жизнетворческой силы. Как следствие, на этой основе возникают сказочные представления о «живой» воде, «молочной» реке изобилия и, наконец, реке как естественной границе, разделяющей плохое и хорошее, жизнь и смерть, а буквально нашу территорию - порядка и безопасности, и чужую - не освоенную и опасную.
С этого момента в эстетике один из самых устойчивых признаков героизма - переправа, форсирование реки как преодоление трудного участка пути, способность сделать шаг за границу возможного, что понимается как инициация. Неслучайно обряд посвящения у многих первобытных племен так или иначе был связан с необходимостью пересечения неофитом реки. Так осуществлялся символический переход от жизни к смерти, эстетически переживаемый в результате сопоставления бинарных оппозиций - «нашего» и «чужого», «хорошего» и «плохого», «правого» и «левого», «жизни» и «смерти».
От образа реки животворящей сознание логично переходит к представлению о реке смертоносной, несущей «мертвую» воду, черную или красную от крови как, например, в библейских текстах или в «Конармии» И.Бабеля. В любом случае, и тихие, несущие забвение реки Аида, и бурные, огненные потоки сказок и героических сюжетов призваны были реализовать одну и ту же эстетическую потребность - наглядно и образно показать, объяснить, а значит в какой - то мере и осуществить возможность приобретения человеком ожидаемой или необходимой качественно новой сути, будь то превращение из живого в покойника или из мальчика в мужчину, в героя, в святого и т. п. Более поздний вариант подобного обряда - христианское крещение. Об устойчивости этого эстетического переживания может свидетельствовать и тот факт, что до сих пор мальчишки соревнуются, переплывая реку для самоутверждения.
В мифопоэтической традиции только герой может преодолеть препятствие в виде реки, его антагонисты, соратники или соперники либо отказываются от предприятия, либо погибают. При этом ощущение подвига может быть усилено неумением героя плавать. В подобном случае героя непременно ждет необыкновенное спасение - например, река сама вынесет к берегу или расступится, как в случае с Моисеем, или спасет чудесный помощник, или с помощью волшебной силы герой сразу переносится на противоположный берег.
Подобные представления сохраняются и в исторических легендах: достаточно вспомнить переход Цезаря через Рубикон или Александра через Граник. В литературе такой способ выделения героя довольно распространен и до сих пор используется, не утратив изначального эстетического значения, здесь самым ярким примером может служить Василий Теркин Твардовского или его сниженный вариант Хосе Аркадио Г. Маркеса.
От образа реки как источника жизни и ее границ обнаруживается явственный переход к исторически более позднему пониманию реки как дороги. Изначально это путь за пределы «своего», освоенного мира, поэтому простым смертным он становится доступен не сразу. В мифологии только после кончины и только один раз душа умершего совершает путешествие в страну смерти. Даже превратившись в первый удобный торгово-транспортный путь, река еще долго сохраняла в представлении людей связь с потусторонним миром. В качестве примера можно вспомнить «Хождение за три моря» Афанасия Никитина или «Чевенгур» Платонова. Переход от сакрального понимания путешествия по реке в страну мертвых к его философскому переосмыслению, раскрываемому как течение жизни вообще, приводит к персонификации реки, как судьбы. Так судьба одного человека или целого народа может оказаться связана эстетическим переживанием с неумолимым течением некой мировой реки.
Основные вехи существования человека соотносятся с наиболее заметными атрибутами образа - река быстротечна, извилиста, непредсказуема; она сочетает в себе широкое раздолье и прекрасные берега с коварными мелями и труднопреодолимыми порогами, ее течение неумолимо и безвозвратно. Из переживаний такого рода берет начало прием лирического параллелизма в искусстве, достигающий при помощи элементарной аналогии тождества между наблюдаемым объектом и чувством. Такова лирическая народная песня о бурлаках, Стеньке Разине и т. п., поэзия Клюева и Есенина, живопись передвижников, литературные произведения Шолохова, Пришвина и Астафьева.
В пьесах Островского образ Волги не просто красочный фон, добавляющий русского колорита, он перерастает узкие рамки статичной декорации и становится самостоятельным персонажем, только в сочетании с которым любой герой пьесы проявляет черты своего характера во всей полноте. Рядом с прекрасной и безразличной к людским страстям рекой человеческая трагедия становится бытовой и не столь очевидной, многое из того, что движет людьми: алчность, гордыня, страх - в сравнении с вечностью выглядят низменно, даже пошло, теряя всякий смысл, привычные дела и заботы оказываются суетой. Так метафизическая поэтика приводит к философии Екклесиаста с ее идеалистическим релятивизмом, где в сравнении с возвышенным идеалом привычные ценности меркнут, а бытие начинает пониматься как вечное движение по кругу: «Все реки текут и возвращаются, чтобы опять течь».
От понимания реки, как бесконечного движения, как Вечности берет свое начало образ реки - Времени. Уже в древности, на ранней стадии своего развития, человек, вынужденный заниматься ирригационным земледелием, наблюдая за хронометражем речных разливов, пришел к основам диалектической философии, наиболее характерный пример находим у Гераклита: «Все течет, все изменяется и в одну реку нельзя войти дважды». Здесь как раз река приводится в качестве наглядной демонстрации постоянной и непременной изменчивости всех предметов и явлений. Как следствие этого представления о мире появилось эстетическое ощущение перспективы разрушающее статичность мифа и ритуала, неслучайно мотив движения и его переживание стали ведущей темой древнегреческого искусства.
Осознав постоянную изменчивость мира, человек понял, что и он и окружающая его действительность не одномерны (добры или злы), а могут сочетать в себе разные оттенки, приобретая со временем иное качество, становясь лучше или хуже, прекрасней или безобразней.
В дальнейшем искусство неоднократно возвращалось к образу реки как архетипу, чтобы нагляднее продемонстрировать основные вехи становления личности, народа, эпохи.