НИКОЛАЙ БУРЛЮК (1890 - 1920). ‘‘Я вновь живу как накануне чуда…’’
Оригинал взят у _o_tets_ в НИКОЛАЙ БУРЛЮК (1890 - 1920). ‘‘Я вновь живу как накануне чуда…’’
«С легким вздохом тихим шагом через сумрак смутных дней по равнинам и оврагам древней родины моей…»
Читавшие «Траву забвенья» вряд ли забудут стихи о печальном русском божестве, - кто это? пан? или сам демиург? - незримое присутствие которого подтверждает лишь след от копыта, замываемый на прибрежном песке. И еще другое, про бесплотную наездницу, путь которой отмечен «обрывками пены».
«Мы воду пьем, кто из стакана, а кто прильнув к струе устами, среди весеннего тумана, идя полночными брегами…»
Эти странные, прекрасные строки льются так легко, что, кажется, их невозможно не запомнить с первого же раза. «Божественные звуки», «сумасшедшие», «волшебные», «безумные», «гениальные» - не жалеет эпитетов Катаев.
Если бы не его абсолютный поэтический слух, стихи Николая Бурлюка сегодня знали бы лишь исследователи русского футуризма: современники поэта не оценили.
[дальше]
«А брат его неинтересный» - вот и все, что сказал про Николая Виктор Шкловский в подробнейшем интервью.
Стоит Николай Бурлюк. Сидят (слева направо): Бенедикт Лившиц, Владимир Маяковский, Давид Бурлюк, Алексей Крученых
«Его» - это, конечно, Давида. Лидер футуристов и блестящий организатор, художник и первооткрыватель Маяковского, человек с рисунком на щеке и стеклянным глазом - сверхзаметный образ Бурлюка-старшего полностью заслонил его братьев. Как было с той же фамилией не прослыть «второстепенным»?
Виноват в своей «неяркости» и сам Николай - внешне неопределившийся, негромкий, сомневающийся в собственных способностях. Сущее недоразумение: футурист, тянувшийся к Гумилеву и искавший ученичества у Брюсова.
«Издает Бурлюк
Неуверенный звук»
(эпиграмма Николая Гумилева)
«Застенчивый, красневший при каждом обращении к нему, ещё больше, когда ему самому приходилось высказываться, он отличался крайней незлобивостью, сносил молча обиды, и за это братья насмешливо называли его Христом» (Бенедикт Лившиц)
Забвению способствовала и ранняя гибель при обстоятельствах, о которых все советские годы приходилось молчать. Слишком честный и немного аутичный, Николай в 1920 году сам явился для учета в советский комиссариат, не утаив, что дисциплинированно откликался на все мобилизации, побывав, таким образом, и красным и белым. За это тридцатилетнего поэта большевики расстреляли. Убили на всякий случай, «желая скорее очистить Р.С.Ф.С.Р. от лиц подозрительных кои в любой момент свое оружие могут поднять для подавления власти рабочих и крестьян».
Поэтическое наследие одного из самых необычных лириков Серебряного века, невелико и в целом может оставить ощущение некоторого сумбура. К счастью, искусство не интересуется ни количеством, ни процентом удач - важно лишь их наличие. А для тех, кому в этих стихах не хватит цельности, написано у Надежды Мандельштам - об одном из самых близких Николаю Бурлюку поэтов.
"Что же касается до стихов, то у Хлебникова <Осип> ценил кусочки, а не цельные вещи. В Саматихе весной 38-го года у нас были с собой два тома Хлебникова. Мандельштам их листал и выискивал удачи, а когда я говорила, что целое бесформенно, он надо мной издевался: ишь чего захотела... А этого тебе мало? Чем не целое?.. Вероятно, он был прав".
(Н. Мандельштам, “Вторая книга”)
Верхний ряд, слева направо: Николай Бурлюк, Давид Бурлюк, Владимир Маяковский. Нижний ряд: Велимир Хлебников, Георгий Кузьмин, Сергей Долинский (1912 г.)
Наездница
Милой Симе
Мы воду пьем - кто из стакана,
А кто прильнув к струе устами,
В пути и в хижине желанна
Она прозрачными перстами.
Весной - разлившейся рекою
Гнет затопленные деревья,
И, изогнувшись за лукою
Стремится непреклонность девья.
Мы воду пьем - кто из стакана,
А кто прильнув к струе устами
Среди весеннего тумана
Идя полночными брегами.
Не видно звезд, но сумрак светел
Упав в серебряные стены.
В полях наездницы не встретил
Лишь находил обрывки пены.
Но сквозь туман вдруг слышу шепот
И вижу как, колебля иву,
Струя весны, забывши ропот.
Несет разметанную гриву.
<1913>
***
«Что если я, блуждая втуне…»
Что если я, блуждая втуне
По этим улицам и дням,
Веселый странник накануне
Пути к далеким островам.
Что если я совсем случайно
Попал под Северный венец
И скоро выйду наконец
Из жизни сумрачныя тайны.
Что если я, заснув в туманах,
Печально плещущей Невы,
Очнусь на солнечных полянах
В качаньи ветреной травы.
1910 г. Сентябрь
***
Я вновь живу как накануне чуда.
Дней скорлупой пусть жизнь мне строит козни;
Печалей, радостей бессмысленная груда
- Мне только плен коварнопоздний.
Но чую разорвется пленка
И как птенец вторично в мир приду,
И он заговорит причудливо и звонко
Как Пан в вакхическом бреду.
***
Пятый этаж
Одно мне утешение,
Под взглядом мокрых крыш,
Твое больное пение
Через ночную тишь.
Одно мне утешение,
Под язвами лица,
Вечерних дымов рвение
Под молот кузнеца.
<1913>
***
«Я мальчик маленький - не боле…»
Я мальчик маленький - не боле,
А может быть, лишь внук детей
И только чувствую острей
Пустынность горестного поля.
1910 г. Декабрь
***
«Неотходящий и несмелый…»
Op. 12.
Неотходящий и несмелый
Приник я к детскому жезлу.
Кругом надежд склеп вечно белый
Алтарь былой добру и злу.
Так тишина сковала душу
Слилась с последнею чертой,
Что я не строю и не рушу
Подневно миром запертой.
Живу, навеки оглушенный,
Тобой - безумный водопад
И, словно сын умалишенный,
Тебе кричу я невпопад.
***
<…>
Я, как участник Дионисий,
Помчусь по пахоте полей,
Слежу повсюду запах лисий
И он мне женского милей,
И как испуганные птицы
За мною ринутся часы:
Забыт и стонный шум столицы
Забыт и смертный шум косы.
<…>
***
«В глубоких снах…»
В глубоких снах.
Меня прельстила
Прозрачным взглядом синих льдов
И маленький цветок носила
Под говор медленных годов,
Теперь же я и сух и пылен
В гербариях полночных лиц
Твою тропу ищу бессилен
На улицах пустых столиц.
***
«Пред деревом я нем…»
Пред деревом я нем:
Его зеленый голос
Звучит и шепчет всем
Чей тонок день, как волос
Я ж мелкою заботой
Подневно утомлен
Печальною дремотой
Согбен и унижен.
И зрю, очнувшись в поле,
Далекий бег зарниц
И чую поневоле
Свист полуночных птиц.
***
«Жене пронзившей луком…»
Жене пронзившей луком
Бегущего оленя
Ты, Хлебников, дал в руки
Незримые коренья
Прикладывает к ране
Бессильного пришельца
Читая стих Корана
На языке корельца.
***
«Запоминай в пути приметы…»
Запоминай в пути приметы:
На поле утренний туман,
А в полдень туч перистый стан.
А ввечеру огонь кометы.
***
«Как станет все необычайно…»
Как станет все необычайно
И превратится в мир чудес,
Когда почувствую случайно
Как беспределен свод небес.
Смотрю ль на голубей и галок
Из окон дома моего,
Дивлюся более всего
Их видом зябнущих гадалок.
Иль выйду легкою стопой
На Петербургский тротуар
Спешу вдохнуть квартир угар.
Смущаясь тихою толпой.
1910 г.
***
Как после этого не молвить,
Что тихой осени рука
Так нежно гладит паука
Желая тайный долг исполнить.
Как после этого не вянуть
Цветам и маленькой траве,
Когда в невольной синеве
Так облака готовы кануть.
Как после этого не стынуть
Слезами смоченным устам
Когда колеблешься ты сам,
Желая тайны долг исполнить.
***
<…>
На чердаке под снежной крышей,
В морозе комнатной зимы
Он видит лишь одни дымы,
Плывущие куда-то выше.
В провалах улиц лязг трамвая,
Бьет такт чиновничьей души
И в дебрях домовой глуши
Таись, как зверь в проклятом рае.
И часто пробудившись ночью
Еще далеко до конца
Черты звериного лица
Взирает он во тьме урочья.
<…>
***
<…>
И опустевшие поляны
Не поят яркость облаков,
Зажили огненные раны
Небесных радужных песков.
Ушел садовник раскаленный,
Пастух угнал стада цветов,
И сад ветрил опустошенный
К ночной бездонности готов.
<…>
***
«С легким вздохом тихим шагом…»
С легким вздохом тихим шагом
Через сумрак смутных дней
По равнинам и оврагам
Древней родины моей,
По ее лесным цветам,
По невспаханным полям,
По шуршащим очеретам,
По ручьям и болотам,
Каждый вечер ходит кто-то
Утомленный и больной
В голубых глазах дремота
Греет вещей теплотой.
И в плаще ночей широком,
Плещет, плещет на реке,
Оставляя ненароком
След копыта на песке.
1910 г.
Стихотворения Николая Бурлюка в сборнике футуристов "Садок судей II"
Наиболее полная подборка стихотворений Николая Бурлюка - здесь.
«С легким вздохом тихим шагом через сумрак смутных дней по равнинам и оврагам древней родины моей…»
Читавшие «Траву забвенья» вряд ли забудут стихи о печальном русском божестве, - кто это? пан? или сам демиург? - незримое присутствие которого подтверждает лишь след от копыта, замываемый на прибрежном песке. И еще другое, про бесплотную наездницу, путь которой отмечен «обрывками пены».
«Мы воду пьем, кто из стакана, а кто прильнув к струе устами, среди весеннего тумана, идя полночными брегами…»
Эти странные, прекрасные строки льются так легко, что, кажется, их невозможно не запомнить с первого же раза. «Божественные звуки», «сумасшедшие», «волшебные», «безумные», «гениальные» - не жалеет эпитетов Катаев.
Если бы не его абсолютный поэтический слух, стихи Николая Бурлюка сегодня знали бы лишь исследователи русского футуризма: современники поэта не оценили.
[дальше]
«А брат его неинтересный» - вот и все, что сказал про Николая Виктор Шкловский в подробнейшем интервью.
Стоит Николай Бурлюк. Сидят (слева направо): Бенедикт Лившиц, Владимир Маяковский, Давид Бурлюк, Алексей Крученых
«Его» - это, конечно, Давида. Лидер футуристов и блестящий организатор, художник и первооткрыватель Маяковского, человек с рисунком на щеке и стеклянным глазом - сверхзаметный образ Бурлюка-старшего полностью заслонил его братьев. Как было с той же фамилией не прослыть «второстепенным»?
Виноват в своей «неяркости» и сам Николай - внешне неопределившийся, негромкий, сомневающийся в собственных способностях. Сущее недоразумение: футурист, тянувшийся к Гумилеву и искавший ученичества у Брюсова.
«Издает Бурлюк
Неуверенный звук»
(эпиграмма Николая Гумилева)
«Застенчивый, красневший при каждом обращении к нему, ещё больше, когда ему самому приходилось высказываться, он отличался крайней незлобивостью, сносил молча обиды, и за это братья насмешливо называли его Христом» (Бенедикт Лившиц)
Забвению способствовала и ранняя гибель при обстоятельствах, о которых все советские годы приходилось молчать. Слишком честный и немного аутичный, Николай в 1920 году сам явился для учета в советский комиссариат, не утаив, что дисциплинированно откликался на все мобилизации, побывав, таким образом, и красным и белым. За это тридцатилетнего поэта большевики расстреляли. Убили на всякий случай, «желая скорее очистить Р.С.Ф.С.Р. от лиц подозрительных кои в любой момент свое оружие могут поднять для подавления власти рабочих и крестьян».
Поэтическое наследие одного из самых необычных лириков Серебряного века, невелико и в целом может оставить ощущение некоторого сумбура. К счастью, искусство не интересуется ни количеством, ни процентом удач - важно лишь их наличие. А для тех, кому в этих стихах не хватит цельности, написано у Надежды Мандельштам - об одном из самых близких Николаю Бурлюку поэтов.
"Что же касается до стихов, то у Хлебникова <Осип> ценил кусочки, а не цельные вещи. В Саматихе весной 38-го года у нас были с собой два тома Хлебникова. Мандельштам их листал и выискивал удачи, а когда я говорила, что целое бесформенно, он надо мной издевался: ишь чего захотела... А этого тебе мало? Чем не целое?.. Вероятно, он был прав".
(Н. Мандельштам, “Вторая книга”)
Верхний ряд, слева направо: Николай Бурлюк, Давид Бурлюк, Владимир Маяковский. Нижний ряд: Велимир Хлебников, Георгий Кузьмин, Сергей Долинский (1912 г.)
Наездница
Милой Симе
Мы воду пьем - кто из стакана,
А кто прильнув к струе устами,
В пути и в хижине желанна
Она прозрачными перстами.
Весной - разлившейся рекою
Гнет затопленные деревья,
И, изогнувшись за лукою
Стремится непреклонность девья.
Мы воду пьем - кто из стакана,
А кто прильнув к струе устами
Среди весеннего тумана
Идя полночными брегами.
Не видно звезд, но сумрак светел
Упав в серебряные стены.
В полях наездницы не встретил
Лишь находил обрывки пены.
Но сквозь туман вдруг слышу шепот
И вижу как, колебля иву,
Струя весны, забывши ропот.
Несет разметанную гриву.
<1913>
***
«Что если я, блуждая втуне…»
Что если я, блуждая втуне
По этим улицам и дням,
Веселый странник накануне
Пути к далеким островам.
Что если я совсем случайно
Попал под Северный венец
И скоро выйду наконец
Из жизни сумрачныя тайны.
Что если я, заснув в туманах,
Печально плещущей Невы,
Очнусь на солнечных полянах
В качаньи ветреной травы.
1910 г. Сентябрь
***
Я вновь живу как накануне чуда.
Дней скорлупой пусть жизнь мне строит козни;
Печалей, радостей бессмысленная груда
- Мне только плен коварнопоздний.
Но чую разорвется пленка
И как птенец вторично в мир приду,
И он заговорит причудливо и звонко
Как Пан в вакхическом бреду.
***
Пятый этаж
Одно мне утешение,
Под взглядом мокрых крыш,
Твое больное пение
Через ночную тишь.
Одно мне утешение,
Под язвами лица,
Вечерних дымов рвение
Под молот кузнеца.
<1913>
***
«Я мальчик маленький - не боле…»
Я мальчик маленький - не боле,
А может быть, лишь внук детей
И только чувствую острей
Пустынность горестного поля.
1910 г. Декабрь
***
«Неотходящий и несмелый…»
Op. 12.
Неотходящий и несмелый
Приник я к детскому жезлу.
Кругом надежд склеп вечно белый
Алтарь былой добру и злу.
Так тишина сковала душу
Слилась с последнею чертой,
Что я не строю и не рушу
Подневно миром запертой.
Живу, навеки оглушенный,
Тобой - безумный водопад
И, словно сын умалишенный,
Тебе кричу я невпопад.
***
<…>
Я, как участник Дионисий,
Помчусь по пахоте полей,
Слежу повсюду запах лисий
И он мне женского милей,
И как испуганные птицы
За мною ринутся часы:
Забыт и стонный шум столицы
Забыт и смертный шум косы.
<…>
***
«В глубоких снах…»
В глубоких снах.
Меня прельстила
Прозрачным взглядом синих льдов
И маленький цветок носила
Под говор медленных годов,
Теперь же я и сух и пылен
В гербариях полночных лиц
Твою тропу ищу бессилен
На улицах пустых столиц.
***
«Пред деревом я нем…»
Пред деревом я нем:
Его зеленый голос
Звучит и шепчет всем
Чей тонок день, как волос
Я ж мелкою заботой
Подневно утомлен
Печальною дремотой
Согбен и унижен.
И зрю, очнувшись в поле,
Далекий бег зарниц
И чую поневоле
Свист полуночных птиц.
***
«Жене пронзившей луком…»
Жене пронзившей луком
Бегущего оленя
Ты, Хлебников, дал в руки
Незримые коренья
Прикладывает к ране
Бессильного пришельца
Читая стих Корана
На языке корельца.
***
«Запоминай в пути приметы…»
Запоминай в пути приметы:
На поле утренний туман,
А в полдень туч перистый стан.
А ввечеру огонь кометы.
***
«Как станет все необычайно…»
Как станет все необычайно
И превратится в мир чудес,
Когда почувствую случайно
Как беспределен свод небес.
Смотрю ль на голубей и галок
Из окон дома моего,
Дивлюся более всего
Их видом зябнущих гадалок.
Иль выйду легкою стопой
На Петербургский тротуар
Спешу вдохнуть квартир угар.
Смущаясь тихою толпой.
1910 г.
***
Как после этого не молвить,
Что тихой осени рука
Так нежно гладит паука
Желая тайный долг исполнить.
Как после этого не вянуть
Цветам и маленькой траве,
Когда в невольной синеве
Так облака готовы кануть.
Как после этого не стынуть
Слезами смоченным устам
Когда колеблешься ты сам,
Желая тайны долг исполнить.
***
<…>
На чердаке под снежной крышей,
В морозе комнатной зимы
Он видит лишь одни дымы,
Плывущие куда-то выше.
В провалах улиц лязг трамвая,
Бьет такт чиновничьей души
И в дебрях домовой глуши
Таись, как зверь в проклятом рае.
И часто пробудившись ночью
Еще далеко до конца
Черты звериного лица
Взирает он во тьме урочья.
<…>
***
<…>
И опустевшие поляны
Не поят яркость облаков,
Зажили огненные раны
Небесных радужных песков.
Ушел садовник раскаленный,
Пастух угнал стада цветов,
И сад ветрил опустошенный
К ночной бездонности готов.
<…>
***
«С легким вздохом тихим шагом…»
С легким вздохом тихим шагом
Через сумрак смутных дней
По равнинам и оврагам
Древней родины моей,
По ее лесным цветам,
По невспаханным полям,
По шуршащим очеретам,
По ручьям и болотам,
Каждый вечер ходит кто-то
Утомленный и больной
В голубых глазах дремота
Греет вещей теплотой.
И в плаще ночей широком,
Плещет, плещет на реке,
Оставляя ненароком
След копыта на песке.
1910 г.
Стихотворения Николая Бурлюка в сборнике футуристов "Садок судей II"
Наиболее полная подборка стихотворений Николая Бурлюка - здесь.