Он говорил мне в одну из очень мрачных своих минут осенью 1920 года, когда речь зашла о Мережковских и других эмигрантах: «Я могу пройти незаметно по любому лесу, слиться с камнем, с травой. Я мог бы бежать. Но я никогда не бросил бы России. Только здесь и жить и умереть». (Из воспоминаний Надежды Павлович.)
Схорони ж ты в далях необъятных, в общем. Как и жить и плакать без тебя.