17 июля 1936
Констансия де ла Мора, жена Игнасио Сиснероса, до войны помощника военного министра, во время войны - командующего ВВС Испании, пишет в своих воспоминаниях (изданы у нас в 1943 году):
читать дальше[Spoiler (click to open)]
Иногда Игнасио приходил с работы в полном отчаянии.
- Почему они не прекратят это? - говорил он. - Почему они не запрещают фалангу? Почему они не ликвидируют эти уличные нападения, арестовав тех, кто их оплачивает? Почему они не борются с назревающим мятежом и не производят чистки в рядах армии?
Этого требовал народ. Этого требовал здравый смысл. Однако республиканское правительство, провозгласившее принцип "законности" и полного "беспристрастия", ограничилось тем, что перевело нескольких генералов из Мадрида в стратегически важные пункты: в Марокко или в провинцию.
Мадрид напоминал пороховой погреб. По крайней мере два раза в неделю нам сообщали, что мятеж назначен на эту или на следующую ночь. Много ночей провели мы у телефона, ожидая услышать страшную весть о том, что мадридский или какой-нибудь другой гарнизон выступил против республики. И каждое утро, после такой бессонной ночи, Игнасио шел к себе в министерство и требовал от своего начальства, военного министра Касареса Кироги, занявшего пост премьера после избрания Асаньи президентом, немедленных действий.
Но Касарес только смеялся в ответ.
- Вы паникер, Сиснерос, - говорил он. - Всё находится под моим контролем. Я совещаюсь с другими министрами, и мы полагаем, что нами сделано немало для обеспечения безопасности республики.
- Но убийства на улицах!
- Банда головорезов, - отвечал невозмутимый Касарес. - С ними справится полиция.
Однажды Игнасио с группой друзей, которые, как и он, считали, что республика, в целях самосохранения, должна принять срочные меры, отправился к Асанье просить его воздействовать на кабинет.
Игнасио рассчитывал встретить того человека, который в 1935 году произнес пламенную речь и которого Хиль Роблес бросил в тюрьму. Но Асанья был уже не тот. Уединившись в небольшом, но роскошном президентском дворце, некогда принадлежавшем королю, он утратил всякую связь с народом. Далекий, безучастный ко всему, он словно впал в летаргическое состояние, из которого потом так и не вышел.
- Республика достаточно защищена, - холодно сказал он.
- Но генералы, которых перевели на острова, как, например, Франко и Годед, всё еще командуют войсками, - напомнил ему Игнасио. - Теперь они подозревают, что нам известно их участие в заговоре, и это заставляет их действовать энергичнее, - вот и весь результат эти переводов.
- Кабинет министров является хозяином положения во всей стране. - Это было последнее слово Асаньи.
..........................
Однако планы фашистского мятежа были раскрыты вовремя. Новость распространилась по всей стране с молниеносной быстротой. Фалангисты слишком рано выпустили когти. Они захватили валенсийскую радиостанцию, а затем, когда выяснилось, что они поторопились, оставили ее. В помещении военной организации фалангистов были найдены документы, из которых явствовало, что в заговоре, ставившем своей целью свержение республики, принимал участие ряд генералов.
Вся Испания узнала о планах заговорщиков. Мы с Игнасио облегченно вздохнули. Теперь уж правительство обязано принять меры! Теперь весь мир знает о заговоре, направленном против республики.
Но вечером двенадцатого июля Игнасио пришел с работы в полном отчаянии. Я его ни о чем не спрашивала. Всё было понятно без слов. Наконец он взволнованно заговорил:
- Каждому идиоту ясно, что нужно делать. Арестовать Франко. Арестовать Молу. Арестовать всю их подлую банду. Сначала действовать, а объяснять - потом. Пусть их судят хоть через полгода, но арестуйте их сейчас, СЕЙЧАС, пока еще не поздно! - Игнасио начал передразнивать своего начальника, но голос его дрожал от бешенства. - "Успокойтесь: вам всюду мерещатся какие-то призраки. Мы - демократы. Мы должны предоставлять свободу слова и другие свободы всем гражданам Испании".
- Включая фашистов, - добавила я с горечью.
Игнасио кивнул головой.
- И изменников, - продолжал он. - Их болтовня меня не страшит, но они подготовляют военный мятеж, у нас есть доказательства, и все-таки правительство не считает нужным арестовать их.
.............................
Настало семнадцатое июля 1936 года.
Игнасио вернулся домой к завтраку бледный, измученный. Он сказал, что Касарес послал его домой отдохнуть.
Когда мы пили кофе, зазвонил телефон.
- Если я вам нужен, я приду, - услыхала я голос Игнасио, - но я очень устал и хочу спать. Нельзя ли все-таки обойтись без меня?
Пауза. И снова раздался голос Игнасио - внятный, спокойный, но какой-то очень напряженный:
- Хорошо, я приду немедленно. - Опять пауза. - Немедленно.
Он вошел в столовую.
- В Марокко военный мятеж, - сказал он. - Всякая связь с Африкой прервана. Возможно, что восстали и некоторые гарнизоны в Испании.
Сколько раз я им туда - через пропасть времени - кричала: "Арестуйте же их! Арестуйте, пока не поздно!"
А потом вот прочитала, как это всё им кричали уже тогда - в самые уши. "Арестуйте Франко. Арестуйте Молу". - "У нас всё под контролем".
Что тут сказать? Нечего тут сказать.
Семнадцатое июля 1936 года. Три часа дня.
Военный мятеж в Марокко. Игнасио ушел в министерство. Я осталась одна во всем доме. Это был очень жаркий день. Я отдернула штору и выглянула в окно. Уличный торговец катил свою тележку. Больше никого не было видно. Солнце ярко освещало мостовую. В Мадриде царило спокойствие.