Они сидели на одной из балок старинного здания, поглядывая на постепенно прячущуюся в сумерках улицу. Тот, что справа, пощипывал облезлые перья из крылышек с сосредоточенным выражением детского лица. Левый забавлялся с арбалетом, прицеливаясь в прохожих внизу, и потешно сдувая при этом кудряшки, падающие на глаза. Впрочем, стрел он не пускал.
Время от времени у правого исчезала, растворяясь в воздухе, по-детски пухлая ступня. Тогда он, бросая вниз очередное перо, быстро-быстро шевелил ушами, и нога снова проявлялась.
- Опять пятка беспокоит? - беззвучно спросил левый. Он источал сочувствие.
- Да, старею...
Спустя пару часов и несколько упавших звед, внимание обоих, наконец, что-то привлекло. Из здания, на котором они сидели, вышла девушка. Девушка была бы очень хороша, если бы не искривленные гримасой губы. Она натужно сдерживала слезы, пытаясь сохранить лицо перед редкими ночными прохожими.
- Вот и все. Как я и ожидал, - поспешил беззвучно отметить левый.
- Это я ожидал, а не ты,- меланхолично поправил правый. - Но да, ты прав, теперь все.
- А ведь у них была прекрасная срастаемость и устойчивость. И всего каких-то семь неосторожных слов! Абсолютнейшая безалаберность, - левый теперь явно источал разочарование.
- Н-да. Хотя, мне кажется, шкалу устойчивости давно пора подкорректировать. Последние лет сто этим никто не занимался, а погрешность растет, - сказав это, правый бесшумно, но тяжело вздохнул и выдернул очередное перо из крыла, оторвав взгляд от девушки, которая быстро удалялась, стуча каблуками.
- Думаете, материальный фактор? - живо откликнулся левый.
- О нет, материальный одинаков во все времена. Поверь, я занимаюсь этим еще с каменного века.
Левый, подобрав пухлые маленькие губки, сделал уважительную паузу, прицелился в очередного прохожего, но передумав, поспешно спросил:
- Может, я ей еще пущу стрелу? Вдогонку?
- Не стоит. Уже все равно не поможет, она приняла решение. Они, когда молодые, очень держатся за решения. Только ранишь зря.
В ответ на детском лбу левого проступили взрослые морщины. Теперь он уже не просто источал, но был переполнен деятельным желанием разобраться.
- Но в чем же дело? Я так старался, а им хватило полугода. Пусть, материальный все тот же, но ведь и институт семьи здесь за последнее столетие почти не изменился, и религиозность, да даже социальное разделение...
- А когда ты последний раз видел, чтобы всерьез боролись за сросшееся?
- Как же, во время Второй Мировой были случаи...
- Оставь войну. В военное время они чувствуют быстротечность почти так же хорошо, как и мы, и оттого ведут себя иначе. Возьми что-нибудь в меру благополучное.
- Э... - пытаясь вспомнить, левый порозовел смущением от кончиков ушей и до самых пальцев ног. - Помнится, в начале двадцатого века...
- Вот-вот. В начале двадцатого,- и, хмуро выдергивая очередное перо, правый веско, хотя и по-прежнему беззвучно добавил: - Ин-фля-ци-я.
- Как-как Вы сказали? - окончательно смутился левый, приняв оттенок фуксии.
- Я сказал ин-фля-ция. Такое современное слово. Означает постоянное уменьшение ценности. Они ведь теперь думают: что там, какая-то срастаемость, будет еще много подобного. И рвут по живому. Как-будто совсем не важно то, что мы для них делаем. Глядишь, лет через двести вообще решат, что любовь - нечто обыденное, захотел - пожалуйста, зачем какие-то там путто и эроты - и, заметив, что его пятка опять пропадает, правый быстро сердито пошевелил ушами.