(no subject)
Мы перебрались с западного побережья на восточное на несколько недель, и от общей суматохи и количества дел у меня легкое ощущение своего личного сюрреалистичного мультфильма, для взрослых. Вчера днем, например, я занималась тем, что приносила вещи в гостиную и укладывала их в большой чемодан, пока Соня доставала их и относила, куда ей вздумается. За несколько часов до самолета стало понятно, что даже если сделать вид, что вещей, которые спрятала Соня, никогда не было, то все равно ничего не влезет. Весь день было жарко, гудел кондиционер, а муж спешно устраивал пруд вместо газона, чтобы все без нас не засохло.
Ночью, раздобыв (не без приключений) и набив второй чемодан в последний момент, мы сидели под самолетом, который сломался. "Наверное, отвалился мотор," - скучно комментировал муж. Все вокруг были унылые, а Соня хихикала и много ела. Еще через несколько часов, уже в самолете где-то над Невадой, в грозу и болтанку, у кресла впереди отвалилась здоровенная металлическая запчасть, упав мне на ноги. К счастью, упала она без пассажира. Потом у соседа сбоку отвалилась ручка у кресла и он размахивал ей, пытаясь привлечь внимание стюарда, а стюард похохатывал: "Наш самолет разваливается на части!"
Следующим утром мы были в Нью-Йорке, было прохладно и влажно, откуда-то взялись облака (мы давно не видели облаков). Мы сидели в забитом людьми прокате машин, и многие были одеты в серое и черное (мы давно не видели серой и черной одежды). У всех была бронь на машины, но машин не было во всем аэропорту, и люди вокруг были усталые и унылые, а Соня пела индейско-папуасские песни и задорно попискивала.
Теперь, наконец, мы где-то в глухом лесу в Нью-Джерси, и завтра мне надо встать по калифорнийскому времени в пять утра, то есть, по сути, вставать надо сегодня и уже почти сейчас. Тут институт, деревья, квартиры ученых, и больше ничего, и это прекрасно. Ученые любят, чтобы было пусто, тихо и зелено, ибо это помогает бороться с личным сюрреализмом.
Ночью, раздобыв (не без приключений) и набив второй чемодан в последний момент, мы сидели под самолетом, который сломался. "Наверное, отвалился мотор," - скучно комментировал муж. Все вокруг были унылые, а Соня хихикала и много ела. Еще через несколько часов, уже в самолете где-то над Невадой, в грозу и болтанку, у кресла впереди отвалилась здоровенная металлическая запчасть, упав мне на ноги. К счастью, упала она без пассажира. Потом у соседа сбоку отвалилась ручка у кресла и он размахивал ей, пытаясь привлечь внимание стюарда, а стюард похохатывал: "Наш самолет разваливается на части!"
Следующим утром мы были в Нью-Йорке, было прохладно и влажно, откуда-то взялись облака (мы давно не видели облаков). Мы сидели в забитом людьми прокате машин, и многие были одеты в серое и черное (мы давно не видели серой и черной одежды). У всех была бронь на машины, но машин не было во всем аэропорту, и люди вокруг были усталые и унылые, а Соня пела индейско-папуасские песни и задорно попискивала.
Теперь, наконец, мы где-то в глухом лесу в Нью-Джерси, и завтра мне надо встать по калифорнийскому времени в пять утра, то есть, по сути, вставать надо сегодня и уже почти сейчас. Тут институт, деревья, квартиры ученых, и больше ничего, и это прекрасно. Ученые любят, чтобы было пусто, тихо и зелено, ибо это помогает бороться с личным сюрреализмом.