(no subject)
Когда я ехала в Гватемалу, мне неколько человек кратко описали ее, как замечательный дикий край. Мы побывали, наверное, во всех самых известных природных местах Гватемалы. Ни в одном из них, однако, я не могла отвлечься от того, что определяет любую страну больше, чем пещеры, водопады, вулканы и озера - от того, как жили и живут сегодня гватемальцы.
Последние полвека истории Гватемалы включают тридцать шесть лет кровавой гражданской войны, неразбериху с якобы прогрессивными, но абсолютно неэффективными на деле президентами (один из них даже сбежал из страны с государственной казной в кармане), серьезное вулканическое извержение с множеством жертв (большая часть международной помощи так и не дошла до пострадавших) и ураган-катастрофу (снова огромное количество жертв, снова исчезнувшая где-то на пути иностранная помощь). Официально гражданская война закончилась в 1996 году, хотя и по сей день время от времени загадочным образом пропадают и погибают иностранцы - активисты и наблюдатели, занимающиеся защитой прав человека. Сколько именно погибает местных жителей, никто точно не знает.
Этому нескучному полувеку предшествовало пять веков колониальной истории, на протяжении которых местное индейское население по-рабски тяжело работало, вымирало целыми деревнями от болезней и трудностей и пыталось совместить жестко навязываемый католицизм с собственными весьма разнообразными религиозными представлениями. Я пишу «колониальной истории», хотя за это время у власти успели побывать и испанцы, и так называемые ladino - потомки испанцев, родившиеся уже в Гватемале, и кофейные плантаторы загадочного происхождения, и даже - за спиной очередного местного президента - представители американской фруктовой компании. Система, однако не менялась: так или иначе ресурсы страны делили между собой несколько богатых людей (или семей), пока основное население, барахтаясь, пыталось как-то выплыть и выжить. Приблизительно такой же ситуация остается до сих пор, хотя теперь имена стоящих за теневой экономикой и политикой не принято афишировать.
Если к этому историческому якобы-эксурсу добавить хотя бы часть современных проблем (широкая безграмотность и далеко не всеобщий доступ даже к начальному образованию, убогое медобслуживание, нищета, классовое расслоение, сопровождающееся огромным разрывом в доходах, коррупция на всех уровнях), то портрет «дикой» страны получается уже вполне реалистичным. Получается ли он при этом замечательным, каждый пусть судит сам.
Оказываясь в такой стране иностранцем, невольно становишься частью классовой системы. Как и у ее представителя, у путешествующего всегда есть ровно два варианта. Первый - это слиться с полунищей массой, а то есть спать на несвежей постели в заплесневелых гостиницах, ездить в кузове машин, перевозящих то поросят, то навоз, и есть еду местных бедняков, оказавшихся в дороге - жаренную свиную шкуру с ядерной по остроте сальсой. Второй - изолировать себя, подобно «элите», состоящей тут сплошь из иностранцев и гватемальских нуворишей (по последним видно, насколько важна для них демонстрация статуса и богатства, насколько важно им тратить и тратить много) в слишком дорогом и претенциозном отеле, закрывающемся на три пары ворот и содержащем вооруженного охранника у входа (конечно, не зря), в ресторане, подающем псевдоитальянские блюда не столько со вкусом, сколько с помпой, пока дети с улицы просят милостыню из-под ограждения, в туристическом автобусе с кондиционером и раздражающей манерой водителя останавливать машину у каждого куста, демонстрируя его, будто достопримечательность, зато без единого гватемальского пассажира, собаки или цыпленка.
Поиски некого «между» почти всегда оказываются безуспешны. Представителей образованного среднего класса тут единицы; у них у всех просвечивает обостренная честность и гордость, ибо, не будучи нуворишами, они постоянно бывают причислены к безграмотному и ушловатому простому люду, от которого так же далеки. Они и держат два приличных недорогих отеля на весь север страны или единственную дешевую столовую в городе, в которой не отравиться, и в которой есть книги, пусть и запертые на засов в античном шкафу. Путешественнику такие места удается найти не чаще раза в неделю. Остальное же время приходится выбирать между теми самыми двумя вариантами.
Я извлекла неожиданный опыт из поездки по этому дикому и замечательному краю: вопреки моей любознательности, есть, оказывается, немало стран мира, в которых я больше не хочу побывать. Ведь чем больше я вижу, тем четче становятся мои предварительные полуиллюзии - интуитивные внутренние представления о том, что я встречу за повортом. Сами по себе они не представляют проблемы; проблема скорей в том, что они все время оправдываются, и слишком часто я чувствую, что снова смотрю на то, что больше уже не хотела увидеть.
Последние полвека истории Гватемалы включают тридцать шесть лет кровавой гражданской войны, неразбериху с якобы прогрессивными, но абсолютно неэффективными на деле президентами (один из них даже сбежал из страны с государственной казной в кармане), серьезное вулканическое извержение с множеством жертв (большая часть международной помощи так и не дошла до пострадавших) и ураган-катастрофу (снова огромное количество жертв, снова исчезнувшая где-то на пути иностранная помощь). Официально гражданская война закончилась в 1996 году, хотя и по сей день время от времени загадочным образом пропадают и погибают иностранцы - активисты и наблюдатели, занимающиеся защитой прав человека. Сколько именно погибает местных жителей, никто точно не знает.
Этому нескучному полувеку предшествовало пять веков колониальной истории, на протяжении которых местное индейское население по-рабски тяжело работало, вымирало целыми деревнями от болезней и трудностей и пыталось совместить жестко навязываемый католицизм с собственными весьма разнообразными религиозными представлениями. Я пишу «колониальной истории», хотя за это время у власти успели побывать и испанцы, и так называемые ladino - потомки испанцев, родившиеся уже в Гватемале, и кофейные плантаторы загадочного происхождения, и даже - за спиной очередного местного президента - представители американской фруктовой компании. Система, однако не менялась: так или иначе ресурсы страны делили между собой несколько богатых людей (или семей), пока основное население, барахтаясь, пыталось как-то выплыть и выжить. Приблизительно такой же ситуация остается до сих пор, хотя теперь имена стоящих за теневой экономикой и политикой не принято афишировать.
Если к этому историческому якобы-эксурсу добавить хотя бы часть современных проблем (широкая безграмотность и далеко не всеобщий доступ даже к начальному образованию, убогое медобслуживание, нищета, классовое расслоение, сопровождающееся огромным разрывом в доходах, коррупция на всех уровнях), то портрет «дикой» страны получается уже вполне реалистичным. Получается ли он при этом замечательным, каждый пусть судит сам.
Оказываясь в такой стране иностранцем, невольно становишься частью классовой системы. Как и у ее представителя, у путешествующего всегда есть ровно два варианта. Первый - это слиться с полунищей массой, а то есть спать на несвежей постели в заплесневелых гостиницах, ездить в кузове машин, перевозящих то поросят, то навоз, и есть еду местных бедняков, оказавшихся в дороге - жаренную свиную шкуру с ядерной по остроте сальсой. Второй - изолировать себя, подобно «элите», состоящей тут сплошь из иностранцев и гватемальских нуворишей (по последним видно, насколько важна для них демонстрация статуса и богатства, насколько важно им тратить и тратить много) в слишком дорогом и претенциозном отеле, закрывающемся на три пары ворот и содержащем вооруженного охранника у входа (конечно, не зря), в ресторане, подающем псевдоитальянские блюда не столько со вкусом, сколько с помпой, пока дети с улицы просят милостыню из-под ограждения, в туристическом автобусе с кондиционером и раздражающей манерой водителя останавливать машину у каждого куста, демонстрируя его, будто достопримечательность, зато без единого гватемальского пассажира, собаки или цыпленка.
Поиски некого «между» почти всегда оказываются безуспешны. Представителей образованного среднего класса тут единицы; у них у всех просвечивает обостренная честность и гордость, ибо, не будучи нуворишами, они постоянно бывают причислены к безграмотному и ушловатому простому люду, от которого так же далеки. Они и держат два приличных недорогих отеля на весь север страны или единственную дешевую столовую в городе, в которой не отравиться, и в которой есть книги, пусть и запертые на засов в античном шкафу. Путешественнику такие места удается найти не чаще раза в неделю. Остальное же время приходится выбирать между теми самыми двумя вариантами.
Я извлекла неожиданный опыт из поездки по этому дикому и замечательному краю: вопреки моей любознательности, есть, оказывается, немало стран мира, в которых я больше не хочу побывать. Ведь чем больше я вижу, тем четче становятся мои предварительные полуиллюзии - интуитивные внутренние представления о том, что я встречу за повортом. Сами по себе они не представляют проблемы; проблема скорей в том, что они все время оправдываются, и слишком часто я чувствую, что снова смотрю на то, что больше уже не хотела увидеть.