Вторая история про инаковость
Этот рассказ стоит начать с небольшого экскурса в историю одной экзотической страны. А именно, наверное, с того, как проплывая мимо одного карибского острова, показавшегося райским, Христофор Колумб решил зайти и поставить там на всякий случай испанский флаг. Случилось это в конце пятнадцатого века. На острове в то время жили индейцы, бегавшие, по утверждениям современников, голышом, но с красивым «макияжем» и охотившиеся с луком и стрелами. Они называли остров «Землей дерева и воды» или Xaymaca. С этого самого момента Ямайка официально превратилась в землю, принадлежавшую европейцам.
В середине семнадцатого века англичане выгнали испанцев с острова и стали активно заселять новую прекрасную землю. Каждый прибывший привозил с собой из Европы не только домочадцев, но и внушительное количество черных рабов. И к концу семнадцатого века черное население уже составляло абсолютное большинство. Черные в основном работали на плантациях сахарного тростника, и в последующие двести лет сахар составлял основную статью экспорта и был источником богатства белых поселенцев.
К началу девятнадцатого века на одного белого ямайца-бездельника уже приходилось двадцать пащущих негров. Стоит ли говорить, что начались восстания черного и смешанного населения. В последующие два века Ямайка постепенно избавлялась от рабства и тяжелого черного труда, избавлялась от власти белых и от них самих, а также избавлялась от реального и формального статуса британской колонии. В современной истории Ямайки мароны - не столько беглые черные рабы, прятавшиеся в горах от наказаний, сколько отважные герои-освободители. В честь них, а также в честь обретенных черным населением свобод даже устраивается ежегодный фестиваль, Maroon festival.
Сидя в аэропорту перед полетом, я бегло пролистала путеводитель. В путеводителе было много фактов, которые никто не хочет знать о стране, в которую едет отдыхать. Из них мне запомнилось лишь то, что Ямайка лидирует по количеству автомобильных аварий с летальным исходом, а так же по расизму черных по отношению к белым. К тому времени мы уже точно знали, что, как только приедем, сразу возьмем напрокат машину и отправимся на Маронский фестиваль.
Чунга-Чанга моего детства, воспетая юным и сладким Робертино Лоретти. "Яма-а-айка," - и второй слог растягивается мальчишеским голосом до пронзительного ожидания фальцета, пока все слушатели от невыносимости (да разве можно так петь?) не захотят не только туда отправиться, но и там остаться.
На самом деле, все не так; на самом деле, Ямайке нужен ритм. Ритм моря, ритм пещерных рек и горных водопадов, ритм взмахов крыла крошечных колибри, которых здесь можно кормить с рук, ритм черных разговоров на необычном английском, которого мне не понять, и тот неспешный, незаметный почти ритм, с которым двигается сочная коричневая девушка на кухне, с каждым шагом будто невзначай (а может, и правда невзначай) поводя всеми крутыми округлостями, пока готовит очередную острую, до углей зажаренную, истинно ямайскую бурду.
Несмотря на всю красоту, которую мы видели, предостережения путеводителя сидели где-то у меня - не в мозгу - в мозжечке. На Маронском фестивале было огромное количество народу - толпа, в которой не протолкнуться, не говоря уже о том, чтобы проехать. Колоритные ямайские деды в ярких нарядах по-птичьи сидели на жердочках; рядом бойкие пожилые матроны в пестрых платках призывали вступить в общество свободных маронских женщин; возле них слегка обкуренные молодые люди громко пели Боба Марли; чуть дальше симпатичные ямайские девушки обменивались плетеными фенечками, пластиковыми тазиками и прочими полезными в хозяйстве вещами, совершенно неженственно при этом горланя - дабы пробиться через шум, гам и суету хотя бы голосом. Стоит ли говорить, что все они были черные. И посреди всего этого хаоса пытались проехать мы, в надежде добраться до официальной парковки: белый мужчина с белой девушкой с белыми волосами на белой машине.
Машина ехала со скоростью три километра в час. Мы чертыхались, очень жалели, что ввязались, но успокаивали себя тем, что медленно, но верно пробираемся к цели. В какой-то момент большая ямайская женщина с безупречной грацией грузовой баржи выступила прямо к нам под колеса. Никто не пострадал; ползущая машина коснулась женской попы, крякнула и остановилась; я выбежала и начала спрашивать, все ли в порядке. В пылу беспокойства я не заметила, что вокруг меня образовался большой черный круг. На меня было обращено около сотни глаз; разговоры затихли; крики и смех затихли; даже женщина, сердито поглядывавшая на бампер нашей машины, затихла и уставилась на меня. В этот момент из моего мозжечка вылезли предупреждения путеводиля. Мне стало очень страшно, и я тоже замолчала, медленно покрываясь ледяным потом.
Огромный, выше двух метров парень с сигарой и в берете, похожий на вышибалу в ночном клубе где-нибудь в штате Алабама, медленно отделился от настороженной негритянской толпы, сделал два шага в мою сторону, и очень тихо, с по-детски застенчивой улыбкой спросил:
- Where are you from?
То ли путеводитель врал, то ли дело было в моей экзотичной для ямайцев внешности блондинки, но мы уехали с фестиваля большими друзьями как минимум половины участников. Ямайские школьницы, чьи жесткие кудряшки были заплетены в удивительные по геометричности косички, хотели фотографироваться и трогать мои волосы; продавцы с мутными глазами хотели подарить мне фенечку, символизирующую равенство и братство; мне даже предложили вступить в общество маронских женщин и бороться за их права. Всем хотелось поговорить о жизни и - ненароком - выяснить, что я зверь, что за биологический вид.
Не знаю, к сожалению или к счастью, но видимо все приезжающие из США туристы читают тот же путеводитель. Прилетев, они добовольно запираются в санаториях на берегу моря со скромной территорией и высоким забором. Иногда их возят на водопад или в пещеру (это всегда один и тот же водопад и одна и таже пещера, хотя на острове их великое множество). Для этого туристов утрамбовывают в маленький тарахтящий автобус с низким потолком, из которого у них торчат руки и ноги в открытые окна. Убежденность в том, что это единственный безопасный способ выбраться из санатория, не позволяет туристам жаловаться. Поэтому, колеся почти неделю по острову, мы ни разу не встретили другого белого туриста. На отличные пустые пляжи, огороженные для тех самых туристов, оказалось очень легко попасть - надо было просто улыбнуться большому черному мордовороту, пекущемуся на солнце в грубой гостиничной униформе. Мордоворот - видимо, редко видевший улыбавшихся ему белых - сразу приветливо открывал ворота и не просил денег.
Другим преимуществом нашего путеводителя была точность маршрутов. Один из маршрутов проходил по Голубым горам. Это живописные места, покрытые облачными тропическими лесами. Там же выращивают гордость Ямайки, Blue Mountain Coffee. Урожай кофе почти полностью идет на экспорт, очень ценится по всему миру и дорого стоит в развитых странах.
Путеводитель обещал вывести нас за пару-тройку часов на другую сторону гор, которые по равнинам объезжать пришлось бы больше дня. На другой стороне была гостиница, в которой мы планировали ночевать. Поверив, мы почти весь день лишь только поднимались на машине к перевалу. Грунтовая дорога была откровенно плохой, местами совсем обрывалась и сыпалась, но все же по ней можно было как-то проехать. Нас, впрочем, развлекали пейзажи; развлекали редкие деревушки, состоявшие из нескольких наспех сбитых скворечников, чудом державшихся на обрывах; развлекали, слегка пугая, ржавые останки машин, валяющиеся под дорогой; но больше всего нас развлекали изредка попадавшиеся ямайские водители.
В сумерках на горной дороге, где ровно одна полоса (не по одной в каждую сторону, а одна сразу в обе), и где каждые двадцать метров - слепой поворот, ямайские водители не считали нужным пользоваться тормозами, гудками и фарами. Разогнаться сильно, к счастью, там было невозможно, и поэтому на очередном повороте машины, идущие навстречу, узнавали друг о друге по легкому столкновению бамперами, стоя уже лобовым стеклом к стеклу. Дальше следовало выяснение отношений в течение, как минимум, часа. Нет, водители не спорили о том, кто виноват, или о том, кто будет платить за ущерб. Они всего лишь выясняли, кому из двоих отъехать на два метра назад и пропустить другого. После серии взаимной ругани с упоминанием всех родствеников, региона происхождения, профессии и марки машины, после взаимных высмеиваний и поочередных выстраданных тридцатисантиметровых компромиссов, грузовики обычно протискивались один мимо другого бок о бок, царапаясь кузовами и кабинами и рискуя отправиться вместе со своими несговорчивыми водителями прямо в бездну обрыва.
Поздно ночью мы, наконец, доехали до обещанного книгой перевала. Кусок дороги длиной метров в пятьсот не существовал. Как выяснилось позже, он обвалился шесть лет назад - задолго до того, как начали составлять наш путеводитель.
Мы приуныли. Время было уже за полночь, у нас заканчивался бензин и не было с собой ни палатки, ни спальников. Мы рассуждали: спускаться ли туда, где потеплее, прямо сейчас, в полной темноте по узкой горной дороге, или мерзнуть ночь возле перевала в машине.
Вдруг с гор, которые нам казались пустынными, из лесу, из оврагов, набежала толпа. Это были слегка небритые, слегка испитые черные мужики в потрепанных куртках и растянутях шерстяных шапках. Они сразу начали громко кричать и стучать по машине - машина от этого легко закачалась. Предупреждения путеводителя опять вылезли у меня из мозжечка.
Дорогой мужчина открыл окно. Оказалось, нас приглашали на ночлег. Кричали они так громко потому, что каждый хотел зазвать нас именно к себе. Я не могла так просто сдаться - тут должен был быть подвох: нас должны были убить наутро, забрав все деньги, или хотя бы обворовать, или хотя бы попробовать сбить с нас серьезную сумму за услуги. Тем не менее отказываться было тоже страшно. Я порылась в том же мозжечке, отличном от мозга, в поисках повода. Повод плавал там еще со вчерашнего вечера: прошлую ночь мы ночевали на биологической станции в джунглях, где был душ, но в душе не было воды.
- А в деревне есть, где помыться?
По расстроенному лицу деревенского мужика я поняла две вещи: на всю деревню нет места, где можно помыться, и - он действительно всего лишь проявлял гостеприимство, желая сделать для нас все наилучшим образом. Мне стало стыдно. Однако кто-то вспомнил, что на горе, в трех километрах отсюда, есть гостиница, построенная еще до обвала. Еще до того, как мы успели что-то сказать, было решено нас туда отвести.
В следующие полчаса про деревню выяснилось много интересного: например то, что в этом мистическом, так и не виденном нами никогда поселении была школа. Ее директору оперативно позвонили, чтобы взять ключ от ворот и запарковать нашу машину во дворе школы («Самое безопасное место,» - радостно повторяли мужки в шапках). Ключ возник уже через пять минут с парнем, незаметно выпрыгнувшим из очередного темного оврага. Ворота школы нам открывали двадцать человек - по десять у каждой створки. Мы бы обошлись и сами, но никто в деревне не хотел пропустить такое важное мероприятие, как ночной приезд туристов - первых, видимо, за последние шесть лет. После этого у нас быстро молча отобрали рюкзаки, передав их добровольным носильщикам, и такой же возбужденной деловой толпой повели по тонкой козлиной тропке в гостиницу.
Рано утром, подойдя к окну нашей комнаты, я не увидела земли, не увидела тверди. Дом стоял на вершине над отвесным обрывом, окно выходило прямо в облака, а под облаками, где-то внизу, были голубые горы.
Это был дом в несколько аккуратных современных комнат - дом, в любой момент готовый к постояльцам и ожидавший ремонта дороги с куда большим нетерпением, чем могли бы ожидать мы. В холле, увешанном эфиопскими иконами и потретами львов согласно растафарианской мифологии, негромко звучал Боб Марли. Красивый черный парень с пышной гривой из длинных косичек мыл полы, подпевая. От сигареты у него во рту во все стороны расходились клубы сладковатого конопляного дыма. Он напоил нас очень вкусным местным кофе и улыбчиво попрощался.
Днем, съезжая вниз по тряской дороге, мы застряли на очередном повороте бок о бок с другой машиной с черным водителем за рулем. Наше открытое окно было в сантиметре от его открытого окна. Водитель привычно выругался и поднял глаза на дорогого мужчину. Лицо его растянулось удивленной улыбкой:
- Мужи-и-ик! - дружелюбно протянул черный водитель, - Да ты ведь белый!
Первая история про инаковость
В середине семнадцатого века англичане выгнали испанцев с острова и стали активно заселять новую прекрасную землю. Каждый прибывший привозил с собой из Европы не только домочадцев, но и внушительное количество черных рабов. И к концу семнадцатого века черное население уже составляло абсолютное большинство. Черные в основном работали на плантациях сахарного тростника, и в последующие двести лет сахар составлял основную статью экспорта и был источником богатства белых поселенцев.
К началу девятнадцатого века на одного белого ямайца-бездельника уже приходилось двадцать пащущих негров. Стоит ли говорить, что начались восстания черного и смешанного населения. В последующие два века Ямайка постепенно избавлялась от рабства и тяжелого черного труда, избавлялась от власти белых и от них самих, а также избавлялась от реального и формального статуса британской колонии. В современной истории Ямайки мароны - не столько беглые черные рабы, прятавшиеся в горах от наказаний, сколько отважные герои-освободители. В честь них, а также в честь обретенных черным населением свобод даже устраивается ежегодный фестиваль, Maroon festival.
Сидя в аэропорту перед полетом, я бегло пролистала путеводитель. В путеводителе было много фактов, которые никто не хочет знать о стране, в которую едет отдыхать. Из них мне запомнилось лишь то, что Ямайка лидирует по количеству автомобильных аварий с летальным исходом, а так же по расизму черных по отношению к белым. К тому времени мы уже точно знали, что, как только приедем, сразу возьмем напрокат машину и отправимся на Маронский фестиваль.
Чунга-Чанга моего детства, воспетая юным и сладким Робертино Лоретти. "Яма-а-айка," - и второй слог растягивается мальчишеским голосом до пронзительного ожидания фальцета, пока все слушатели от невыносимости (да разве можно так петь?) не захотят не только туда отправиться, но и там остаться.
На самом деле, все не так; на самом деле, Ямайке нужен ритм. Ритм моря, ритм пещерных рек и горных водопадов, ритм взмахов крыла крошечных колибри, которых здесь можно кормить с рук, ритм черных разговоров на необычном английском, которого мне не понять, и тот неспешный, незаметный почти ритм, с которым двигается сочная коричневая девушка на кухне, с каждым шагом будто невзначай (а может, и правда невзначай) поводя всеми крутыми округлостями, пока готовит очередную острую, до углей зажаренную, истинно ямайскую бурду.
Несмотря на всю красоту, которую мы видели, предостережения путеводителя сидели где-то у меня - не в мозгу - в мозжечке. На Маронском фестивале было огромное количество народу - толпа, в которой не протолкнуться, не говоря уже о том, чтобы проехать. Колоритные ямайские деды в ярких нарядах по-птичьи сидели на жердочках; рядом бойкие пожилые матроны в пестрых платках призывали вступить в общество свободных маронских женщин; возле них слегка обкуренные молодые люди громко пели Боба Марли; чуть дальше симпатичные ямайские девушки обменивались плетеными фенечками, пластиковыми тазиками и прочими полезными в хозяйстве вещами, совершенно неженственно при этом горланя - дабы пробиться через шум, гам и суету хотя бы голосом. Стоит ли говорить, что все они были черные. И посреди всего этого хаоса пытались проехать мы, в надежде добраться до официальной парковки: белый мужчина с белой девушкой с белыми волосами на белой машине.
Машина ехала со скоростью три километра в час. Мы чертыхались, очень жалели, что ввязались, но успокаивали себя тем, что медленно, но верно пробираемся к цели. В какой-то момент большая ямайская женщина с безупречной грацией грузовой баржи выступила прямо к нам под колеса. Никто не пострадал; ползущая машина коснулась женской попы, крякнула и остановилась; я выбежала и начала спрашивать, все ли в порядке. В пылу беспокойства я не заметила, что вокруг меня образовался большой черный круг. На меня было обращено около сотни глаз; разговоры затихли; крики и смех затихли; даже женщина, сердито поглядывавшая на бампер нашей машины, затихла и уставилась на меня. В этот момент из моего мозжечка вылезли предупреждения путеводиля. Мне стало очень страшно, и я тоже замолчала, медленно покрываясь ледяным потом.
Огромный, выше двух метров парень с сигарой и в берете, похожий на вышибалу в ночном клубе где-нибудь в штате Алабама, медленно отделился от настороженной негритянской толпы, сделал два шага в мою сторону, и очень тихо, с по-детски застенчивой улыбкой спросил:
- Where are you from?
То ли путеводитель врал, то ли дело было в моей экзотичной для ямайцев внешности блондинки, но мы уехали с фестиваля большими друзьями как минимум половины участников. Ямайские школьницы, чьи жесткие кудряшки были заплетены в удивительные по геометричности косички, хотели фотографироваться и трогать мои волосы; продавцы с мутными глазами хотели подарить мне фенечку, символизирующую равенство и братство; мне даже предложили вступить в общество маронских женщин и бороться за их права. Всем хотелось поговорить о жизни и - ненароком - выяснить, что я зверь, что за биологический вид.
Не знаю, к сожалению или к счастью, но видимо все приезжающие из США туристы читают тот же путеводитель. Прилетев, они добовольно запираются в санаториях на берегу моря со скромной территорией и высоким забором. Иногда их возят на водопад или в пещеру (это всегда один и тот же водопад и одна и таже пещера, хотя на острове их великое множество). Для этого туристов утрамбовывают в маленький тарахтящий автобус с низким потолком, из которого у них торчат руки и ноги в открытые окна. Убежденность в том, что это единственный безопасный способ выбраться из санатория, не позволяет туристам жаловаться. Поэтому, колеся почти неделю по острову, мы ни разу не встретили другого белого туриста. На отличные пустые пляжи, огороженные для тех самых туристов, оказалось очень легко попасть - надо было просто улыбнуться большому черному мордовороту, пекущемуся на солнце в грубой гостиничной униформе. Мордоворот - видимо, редко видевший улыбавшихся ему белых - сразу приветливо открывал ворота и не просил денег.
Другим преимуществом нашего путеводителя была точность маршрутов. Один из маршрутов проходил по Голубым горам. Это живописные места, покрытые облачными тропическими лесами. Там же выращивают гордость Ямайки, Blue Mountain Coffee. Урожай кофе почти полностью идет на экспорт, очень ценится по всему миру и дорого стоит в развитых странах.
Путеводитель обещал вывести нас за пару-тройку часов на другую сторону гор, которые по равнинам объезжать пришлось бы больше дня. На другой стороне была гостиница, в которой мы планировали ночевать. Поверив, мы почти весь день лишь только поднимались на машине к перевалу. Грунтовая дорога была откровенно плохой, местами совсем обрывалась и сыпалась, но все же по ней можно было как-то проехать. Нас, впрочем, развлекали пейзажи; развлекали редкие деревушки, состоявшие из нескольких наспех сбитых скворечников, чудом державшихся на обрывах; развлекали, слегка пугая, ржавые останки машин, валяющиеся под дорогой; но больше всего нас развлекали изредка попадавшиеся ямайские водители.
В сумерках на горной дороге, где ровно одна полоса (не по одной в каждую сторону, а одна сразу в обе), и где каждые двадцать метров - слепой поворот, ямайские водители не считали нужным пользоваться тормозами, гудками и фарами. Разогнаться сильно, к счастью, там было невозможно, и поэтому на очередном повороте машины, идущие навстречу, узнавали друг о друге по легкому столкновению бамперами, стоя уже лобовым стеклом к стеклу. Дальше следовало выяснение отношений в течение, как минимум, часа. Нет, водители не спорили о том, кто виноват, или о том, кто будет платить за ущерб. Они всего лишь выясняли, кому из двоих отъехать на два метра назад и пропустить другого. После серии взаимной ругани с упоминанием всех родствеников, региона происхождения, профессии и марки машины, после взаимных высмеиваний и поочередных выстраданных тридцатисантиметровых компромиссов, грузовики обычно протискивались один мимо другого бок о бок, царапаясь кузовами и кабинами и рискуя отправиться вместе со своими несговорчивыми водителями прямо в бездну обрыва.
Поздно ночью мы, наконец, доехали до обещанного книгой перевала. Кусок дороги длиной метров в пятьсот не существовал. Как выяснилось позже, он обвалился шесть лет назад - задолго до того, как начали составлять наш путеводитель.
Мы приуныли. Время было уже за полночь, у нас заканчивался бензин и не было с собой ни палатки, ни спальников. Мы рассуждали: спускаться ли туда, где потеплее, прямо сейчас, в полной темноте по узкой горной дороге, или мерзнуть ночь возле перевала в машине.
Вдруг с гор, которые нам казались пустынными, из лесу, из оврагов, набежала толпа. Это были слегка небритые, слегка испитые черные мужики в потрепанных куртках и растянутях шерстяных шапках. Они сразу начали громко кричать и стучать по машине - машина от этого легко закачалась. Предупреждения путеводителя опять вылезли у меня из мозжечка.
Дорогой мужчина открыл окно. Оказалось, нас приглашали на ночлег. Кричали они так громко потому, что каждый хотел зазвать нас именно к себе. Я не могла так просто сдаться - тут должен был быть подвох: нас должны были убить наутро, забрав все деньги, или хотя бы обворовать, или хотя бы попробовать сбить с нас серьезную сумму за услуги. Тем не менее отказываться было тоже страшно. Я порылась в том же мозжечке, отличном от мозга, в поисках повода. Повод плавал там еще со вчерашнего вечера: прошлую ночь мы ночевали на биологической станции в джунглях, где был душ, но в душе не было воды.
- А в деревне есть, где помыться?
По расстроенному лицу деревенского мужика я поняла две вещи: на всю деревню нет места, где можно помыться, и - он действительно всего лишь проявлял гостеприимство, желая сделать для нас все наилучшим образом. Мне стало стыдно. Однако кто-то вспомнил, что на горе, в трех километрах отсюда, есть гостиница, построенная еще до обвала. Еще до того, как мы успели что-то сказать, было решено нас туда отвести.
В следующие полчаса про деревню выяснилось много интересного: например то, что в этом мистическом, так и не виденном нами никогда поселении была школа. Ее директору оперативно позвонили, чтобы взять ключ от ворот и запарковать нашу машину во дворе школы («Самое безопасное место,» - радостно повторяли мужки в шапках). Ключ возник уже через пять минут с парнем, незаметно выпрыгнувшим из очередного темного оврага. Ворота школы нам открывали двадцать человек - по десять у каждой створки. Мы бы обошлись и сами, но никто в деревне не хотел пропустить такое важное мероприятие, как ночной приезд туристов - первых, видимо, за последние шесть лет. После этого у нас быстро молча отобрали рюкзаки, передав их добровольным носильщикам, и такой же возбужденной деловой толпой повели по тонкой козлиной тропке в гостиницу.
Рано утром, подойдя к окну нашей комнаты, я не увидела земли, не увидела тверди. Дом стоял на вершине над отвесным обрывом, окно выходило прямо в облака, а под облаками, где-то внизу, были голубые горы.
Это был дом в несколько аккуратных современных комнат - дом, в любой момент готовый к постояльцам и ожидавший ремонта дороги с куда большим нетерпением, чем могли бы ожидать мы. В холле, увешанном эфиопскими иконами и потретами львов согласно растафарианской мифологии, негромко звучал Боб Марли. Красивый черный парень с пышной гривой из длинных косичек мыл полы, подпевая. От сигареты у него во рту во все стороны расходились клубы сладковатого конопляного дыма. Он напоил нас очень вкусным местным кофе и улыбчиво попрощался.
Днем, съезжая вниз по тряской дороге, мы застряли на очередном повороте бок о бок с другой машиной с черным водителем за рулем. Наше открытое окно было в сантиметре от его открытого окна. Водитель привычно выругался и поднял глаза на дорогого мужчину. Лицо его растянулось удивленной улыбкой:
- Мужи-и-ик! - дружелюбно протянул черный водитель, - Да ты ведь белый!
Первая история про инаковость