Колофонская смола*
Ребята из Кентукки привезли с собой столько музыки Аппалачей, что хватило на несколько часов; хватило на зал, отбивший ладони и стопы; хватило с лишком на них самих, мокрых и шалых своим музыкальным счастьем. Я сидела у края сцены, совпадавшего с изогнутым краем виолончели, чтобы слышать тот особый древесно-лаковый запах, что идет от прохладной деки классического струнного инструмента. Вилончелист - русый парень, по-мальчишечьи розовощекий - зажмуривался, как слепой котенок, с выражением сосредоточенности, свойственной очень маленьким или очень старым людям, когда они делают простые вещи. Потом внезапно разнимал веки, губы, руки и пилил, и щипал виолончель, и она раскрывалась, как он сам, вызывая мурашки не только на коже слушателей, но и на коже кресел. Закончив, он рассеянно переводил взгляд от грифа в зал, неизбежно закатывая его в первый ряд и в меня, как в лунку.
Пока я слушала эту музыку, столько беспорядочных мыслей приходило мне в голову, сколько не должно приходить ни одной девушке, не желающей преждевременных морщин. Например, о том, что я могла бы смотреть на виолончелиста и думать, как повезло кому-то разделить его талант женской любовью. Вместо того я думаю, что у него есть мать, которая видит льняные кудри, даже когда его нет рядом, слушает в записи, немного плачет и понимает так, как вряд ли поймет кто-то еще, и как я смогу понять только своего сына. Или о том, как мало в моей жизни осталось места для других мужчин, и как большинство увлеченных запальчивых мальчиков, от близкого дыхания которых подгибались колени, выросли уже в чужих мужей, чье любимое занятие - в той или иной форме меряться самым длинным, и это отнюдь не виолончельные смычки. Или о том, связана ли женская молодость с углом взгляда на ровесников, и если так, то на каком повороте я разминулась со своей. Но метания смычка в легком подсвеченном облаке свежей канифоли, струившейся от грифа, убеждали, что летами обладает древесина, но не звук; что возраст выдается нам один, а молодости быть не может, пока ты старше собственного лица. Зато когда мне будет пятьдесят, и паутина памяти покроет веки, я буду молода - сама себя моложе.
Музыка Аппалачей
_____________________
*она же канифоль
Пока я слушала эту музыку, столько беспорядочных мыслей приходило мне в голову, сколько не должно приходить ни одной девушке, не желающей преждевременных морщин. Например, о том, что я могла бы смотреть на виолончелиста и думать, как повезло кому-то разделить его талант женской любовью. Вместо того я думаю, что у него есть мать, которая видит льняные кудри, даже когда его нет рядом, слушает в записи, немного плачет и понимает так, как вряд ли поймет кто-то еще, и как я смогу понять только своего сына. Или о том, как мало в моей жизни осталось места для других мужчин, и как большинство увлеченных запальчивых мальчиков, от близкого дыхания которых подгибались колени, выросли уже в чужих мужей, чье любимое занятие - в той или иной форме меряться самым длинным, и это отнюдь не виолончельные смычки. Или о том, связана ли женская молодость с углом взгляда на ровесников, и если так, то на каком повороте я разминулась со своей. Но метания смычка в легком подсвеченном облаке свежей канифоли, струившейся от грифа, убеждали, что летами обладает древесина, но не звук; что возраст выдается нам один, а молодости быть не может, пока ты старше собственного лица. Зато когда мне будет пятьдесят, и паутина памяти покроет веки, я буду молода - сама себя моложе.
Музыка Аппалачей
_____________________
*она же канифоль