(no subject)
Я на Украине, и тут совершенно, как дома: близкие ласковы, чужие феерично хамят, в холодильнике случайно находишь сало и селедку, а в маршрутках до сих пор не придумали кондиционеры. Мама готовит столько, будто вместо дочери ей переправили полк, освобожденный из голодного плена; воюя один на один с очередным блюдом, я ропщу о временном, но не своевременном отсутствии дорогого мужчины, кто был бы в помощь. На устах у всех, кроме душистого меда и жирной сметаны, по-прежнему два национальных спорта: футбол по правилам и политика без оных. Кроме этого по телевизору лишь старое французское кино, приправленное очаровательно аляповатым переводом на чудову та виразну мову.
В Киевском метро плакат во всю стену: парень с модной прической, крестьянским прищуром и алой репликой «Відірви своє!». Дух столичного времени, в который мне повезло опоздать: тут нынче модно быть молодым и наглым. Бабушки, отвоевывашие себе место в троллейбусах с недюжинной смелостью, почти канули в прошлое - они, верно, ездят уже небесным транспортом. Зато юные пассажиры следуют моде, они спортивно пинаются каблуками и добавляют худосочными локтями под настойчивый баритон из динамиков, советующий «заходити швидше». А после, где-то в середине длинного переезда, по вагону пойдет поющий старик в белоснежной вышитой рубахе и с такой же белоснежной прической. Все будут отворачиваться, но, как только поезд заедет на три секунды в темный тоннель, те же люди со стыдливой поспешностью бросятся складывать гривенники в его суму.
Но это в городе; в деревне же поля цветут глубоким синим, отражая небо. Я ловлю себя на удивленной мысли о том, что никто не бегает по ним с камерами и определителями растений, никто не едет любоваться ими на фоне пунцового заката и не ищет тропинок для вечерней пробежки. Только дедушка мой, в сотый раз за месяц ублажая удобрениями сад, что-то тихонько нашептывает об этом раннелетнем раздолье - кажется, птицам. Судя по песням, те соглашаются.
В Киевском метро плакат во всю стену: парень с модной прической, крестьянским прищуром и алой репликой «Відірви своє!». Дух столичного времени, в который мне повезло опоздать: тут нынче модно быть молодым и наглым. Бабушки, отвоевывашие себе место в троллейбусах с недюжинной смелостью, почти канули в прошлое - они, верно, ездят уже небесным транспортом. Зато юные пассажиры следуют моде, они спортивно пинаются каблуками и добавляют худосочными локтями под настойчивый баритон из динамиков, советующий «заходити швидше». А после, где-то в середине длинного переезда, по вагону пойдет поющий старик в белоснежной вышитой рубахе и с такой же белоснежной прической. Все будут отворачиваться, но, как только поезд заедет на три секунды в темный тоннель, те же люди со стыдливой поспешностью бросятся складывать гривенники в его суму.
Но это в городе; в деревне же поля цветут глубоким синим, отражая небо. Я ловлю себя на удивленной мысли о том, что никто не бегает по ним с камерами и определителями растений, никто не едет любоваться ими на фоне пунцового заката и не ищет тропинок для вечерней пробежки. Только дедушка мой, в сотый раз за месяц ублажая удобрениями сад, что-то тихонько нашептывает об этом раннелетнем раздолье - кажется, птицам. Судя по песням, те соглашаются.