зина-корзина о прозе брюнеток
22 августа 2018
Проза брюнеток
Есть в России такой популярный (среди якобы-умных девушек!) жанр, который условно я назову «прозой брюнеток». Потому что блондинки - это вроде бы как - бананово-лимонный гламур, бриллианты - лучшие друзья девушек и - неумение ровно припарковаться. Блондинки, если что и пишут, так пособия «Как выйти замуж за миллионера». Эх! Тогда как в брюнеточной (читай - умной!) прозе работают мудрые женщины с богатым жизненным опытом, включающий в себя житьё-вытьё в коммунальной квартире, интеллигентных, но девиантных (точнее - и девиантных) родственников, томление духа и геморрой плоти.
Увиденная в подростковом возрасте картина Натальи Нестеровой мне почему-то всегда вспоминается, когда я читаю прозу брюнеток.
Увиденная в подростковом возрасте картина Натальи Нестеровой мне почему-то всегда вспоминается, когда я читаю прозу брюнеток.
В этих романах (или рассказах) главный герой - Безнадёга с большой буквы «Бэ». Коридорная система и удобства без удобств, грязные сортиры, выписанные с особым мазохистским упоением, худые руки девочек-пианисток, объедки/обмылки на творческих кухнях и прочие сюрпризы бытия. Написано всё это с этаким развесёлым цинизмом и едким (вонючим!) сарказмом. И - много витиеватостей в расчёте на умного читателя. Типа, вот я как могу - весомо-грубо-зримо и, вместе с тем, легко. Воспарила и - пометила очередной памятник. Птица счастья. Язык в таких произведениях закорючист, а сюжет - убог, но - парадоксален. Как можно - так?
Вот, например, неплохая фабула для такого романа. Жила-была девочка из интеллигентной и, разумеется, полу-репрессированной семьи. «...В памяти всплывали и малиновые шторы, подёрнутые бархатистой пылью, и вся та истовая заполошность эпохи с непременными белыми бантами и белыми же как бы гимназическими фартуками, и приёмом в октябрята под алым, как первая клубника, знаменем...» А потом - музыкалка, няня из бывших аристократов, «Этюд» Черни, весенние лужицы 1953-го года с радио-тарелкой, извещающей о смерти «этого усатого подонка» .
Разумеется, любовь. «...И тайно читанный Мопассан, и рубиновый распутный рот, который она рисовала в тайне от бабушки, и неведомый бунт тела, когда вместо консерваторских бдений начиналась безалаберная любовь по чердакам - чтобы крыши замоскворецких двориков, утопавшие в зелени старокупеческих садов, виднелись сквозь заколоченные ставни...» . И что-то ещё, полунамёки, полувздохи, коммунальные тазы, а потом сразу - 1970-е, букинистические лавки, бульвары, кухни с портвейном и, разумеется, эмиграция в США, как высшая точка прогресса.
Что самое странное, в этих произведениях никогда не ощущаются 1960-е. Их как бы нету в природе. Они как бы не вписываются в депрессуху и мешают повествованию... Какие-то ракеты куда-то там направляются. Физики-лирики-походники? Чересчур светленькое! А в 1970-е той брюнетке можно быть самой собой - грустной, развратной, пахнущей потом и настоящими французскими духами - филологиней (Верлен-Бодлер-Аполлинер). И плакать вместе с осенним дождём под Альбинони, посреди пыльных фолиантов, опустошённых бутылок и художников, заснувших с самый разгар спора.
P.S. После чтения всего этого хочется, прежде всего ...помыться. И да - брюнетки тут ни при чём. То - проза объедков. Окурков.
Зина Корзина (с)