Современные социальные движения в России и мире: вопросы о субъекте и политизации
«Современные социальные движения в России и мире: вопросы о субъекте и политизации»
Размещаю написанный Карин Клеман отчет о прошедшей недавно в Смольном (Факультет свободных искусств и наук СПбГУ) конференции.
5-6 июня 2015 года на Факультете свободных искусств и наук СПбГУ состоялась международная конференция «Современные социальные движения в России и мире: вопросы о субъекте и политизации» (программу можно посмотреть здесь).
Впервые в России прошла такая репрезентативная конференция с таким высоким научным уровнем, посвященная исключительно вопросам социальных движений, активизма и политизации. Участвовали в ней с докладами 63 участников из 11 стран.
Большинство докладов было посвящено разным формам активизма в современной России (и далеко не только «Болотному» движению), что немало удивило иностранных участников, которые ожидали увидеть другую картину… Благодаря этому, акценты конференции полностью переместились на осмысление специфических черт российского активизма и на вопрос о том, как изучение российских социальных движений может обогатить общую теорию социальных движений, которая пока искажена гипертрофированным вниманием к северно-американским реалиям.
Даже именитые основные докладчики перестроились под общую динамику дискуссии и в некоторых случаях полностью поменяли тему доклада, чтобы помочь найти ответ на волнующие аудиторию вопросы, как это сделала, например, Нина Элиасоф. Стоит это отметить особо, поскольку такой подход нетипичен для конференции такого уровня. Отличительной чертой конференции были также доброжелательность, общительность и открытость всех участников. Наверное, специалисты в изучении социальных движений отличаются человечностью.
Конференцию открыла Керстин Жакобссон (Гётеборгский университет) с обзорным и информативным докладом о низовых социальных движениях в Центральной и Восточной Европе (под ее редакцией скоро выйдет сборник Urban Grassroots Movements in Central and Eastern Europe с участием трех членов научного комитета конференции). Она показала, настолько неоправданным является слабый интерес ученых к изучению того, что происходит в постсоветских странах, поскольку они как раз и позволяют более разносторонне и тонко анализировать глобальные процессы и ставят важные для общей теории вопросы. По ее словам, то, что обычно представляется как антагонистические категории, приобретает другое значение при внимательном рассмотрении постсоветского пространства. Как она утверждает, не стоит мыслить в терминах «либо-либо», а скорее искать способы комбинировать разные полюсы противоречивой социальной реальности. Это относится, к примеру, к таким парам концептов, как политизация и аполитичность, локальное и глобальное, материалистические и ценностные требования, близкое (домашнее) и далекое (публичное), пассивность и активность, и т.п. Таким образом, афиширование своей аполитичности совершенно необязательно означает отрицание или игнорирование политики, это может быть также признак «становящей политизации» или иного рода политизации. Для того, чтобы достичь понимания всей многогранности действительности Керстин Жакобссон призывает сосредоточиться на «жизненном мире» (lifeworld perspective) людей и использовать этнографический подход, более внимательный к практикам и жизни обычных людей.
В целом этот подход и эта перспектива проходили красной нитью через многие доклады. Известный представитель прагматической социологии Лоран Тевено (Высшая школа социальных наук в Париже) называет это по-другому - вовлеченность в режиме близости, то есть привязанность людей к знакомому, близкому и комфортному им миру. Как он показал в своем докладе, люди преимущественно действующие в этом режиме необязательно суждены остаться в нем всегда и при всех обстоятельствах. Он рассказал, как изучение российских реалий как раз привлекло его внимание к этому режиму. И наглядно демонстрировал его значение через показ фотографий типичных российских квартир с их привычной «любовной беспорядочностью», которая свидетельствует о личной привязанности жильцов к своему дому. Однако если этот режим особенно характерен для России, продолжил Тевено, это не означает, что других форм вовлеченности не существует. Наоборот, может быть и так, что люди переходят с одного режима на другой, например, с режима близости в режим публичного и коллективного действия, в зависимости от обстоятельств или ситуаций. Вопрос в том, как происходит этот переход, и как его анализировать. И он попытался дать инструменты для анализа, в том числе понятие «общие места», «композиция», «коммуникация» (сообщение, обобщение). И что ценно с точки зрения потенциала мобилизации в российском обществе, он утверждал, что есть возможность сочетать привязанность к общим местам и гражданские ценности или практики. То есть, возможность для развития солидарности и коллективных действий, которые бы не противоречили комфорту домашнего житья, а учли бы его. В качестве доказательства такой возможности он ссылался на исследование Карин Клеман о движении протеста в Калининграде 2009-2010 гг.
Таким образом, выступающие удачно откликались друг на друга. И совместный доклад Анны Желниной (Городской университет Нью-Йорка и Высшая школа экономики в Санкт-Петербурге) и Карин Клеман (Факультет свободных искусств и наук, СПбГУ) оказался очень уместным, поскольку докладчики как раз пытались показать, что изучение российских социальных движений может принести мировой теории социальных движений. Они подняли три темы: вопрос о возможности политизации в аполитичном обществе, вопрос о роли эмоций в мобилизации и вопрос о роли лидеров. Они показали, как в общих условиях отвержения политики и активизма, нужно особенное стечение обстоятельств, чтобы люди преодолели чувство беспомощности и начали публично и коллективно действовать. Однако, если эти обстоятельства должны быть чрезвычайны - т.е. быть ощущаемыми как чрезвычайные, они необязательно должны быть связанны с изменениями общероссийского масштаба, а скорее должны произойти в привычном и близком людям мире. На этом уровне люди могут приобрести чувство того, что они обладают хоть какой-то властью, и, соответственно, каким-то образом политизироваться. На этом уровне лидеры (низовые) кажутся ближе, заслуживающими доверия, и, соответственно, могут легче побуждать к совместным действиям. Наконец, на этом уровне - в повседневной жизни, эмоции имеют больше шанс поколебать привычный ход бездействия, действий и взаимодействий.
Роли эмоций в социальных движениях как раз и был посвящен доклад Елены Флем (Лейпцигский университет). Известный специалист в этой области, она напомнила разные концептуализации эмоций в социальной теории, и обосновала свой главный тезис о том, что эмоции тесно связаны с культурой и идентичностью. Люди живут в привычном для них эмоциональном настрое, который, в том числе, укрепляют общекультурные традиции и тренды страны. Поэтому эмоции обладают большой устойчивостью, и требуются усилия для их изменений. На примере изучения диссидентства в ГДР и Польше в 1960-1980 гг., а также движения против домогательств в отношении детей в католической церкви в США 1980-1990 гг., Елена Флем показала, как эмоциональный режим может меняться. В частности, она обратила внимание на роль организаций, особенных личностей, символов, общения и соединения, а также на роль массовой культуры (в частности, телесериалы).
Признанный в мире специалист в изучении социальных движений Донателла Делла Порта (Европейский университетский институт во Флоренции), несмотря на свою общую приверженность структуралистскому подходу, уделяла большое внимание практикам и политике в становлении. Основываясь свои выводы на исследовании «движения площадей» (movement of places), т.е. на примере «Оккупай Уолл-стрит», движения площади Тахрир, движения площади Таксим, etc, она показала, как политика и субъективизация становятся и делаются в ходе действий и взаимодействий в пространствах, присвоенных себе протестующими. Именно в процессе присвоения территории, самоорганизации, общения, дискуссий, споров образовывается «префигуративная» политика. Другими словами, протестующие себя (пере-)делают во время делания, и изобретают политику, практикуя ее.
Общую логику дискуссии продолжил Джоффри Плейер (Левенский католический университет в Бельгии), который пытался показать, что «локальное» необязательно противоречит «глобальному», и «материальное» - «ценностному» (или «пост-материалистском»). Он также использовал материалы исследования «движения площадей», но развивал другие мысли, не менее релевантные для российской действительности. Во-первых, он настоял на необходимости развести масштаб мобилизации и уровень смысла: локальный протест вполне, по его мнению, может выдвинуть общие требования и иметь политический смысл. И наоборот, есть примеры глобальных движений (латиноамериканское фермерское движение Via Campesina), выдвигающее идеи ре-локализации и «маленького» как альтернативные глобальной модели рыночно-капиталистического сельского хозяйства. Во-вторых, необходимо преодолеть известную в теории социальных движений дихотомию между (старыми) материалистскими движениями и (новыми) пост-материалистским. Например, понятие «достоинство», которое становится центральным для участников современных протестных движений, необязательно исключает материальные требования. Наоборот, достоинство понимается, в том числе, как вполне материально достойный уровень жизни. В-третьих, Джоффри Плейер вернул политику ближе к людям, практикующим политику в общем месте (на площадях), где они делают дела совместно и приобщаются к чувству обладания властью. В этом направлении он пошел дальше других докладчиков, предлагая рассмотреть даже индивидуальные попытки изменить себя как имеющие политический потенциал. В то же время, он подчеркнул, что все это - всего лишь потенциал, и каждый случай специфичен, так что, например, сосредоточенность на локальном или на изменении себя вполне могут иногда означать уход от более крупных социальных изменений и от политики.
Поскольку стало понятно, что разобраться в этих оттенках и тонких отличиях и противоречиях - нелегкая задача, Нина Элиасоф (Университет Южной Калифорнии) ответила немому пожеланию аудитории и перестроила свое выступление так, чтобы предложить адекватные инструменты для изучения и осмысления сложной действительности. Вообще надо сказать, что его доклад ожидали с нетерпением многие знатоки ее творчества (в частности, широко известной в узких кругах книги «Avoiding Politics»). Она почти полностью абстрагировалась от своего привычного материала (американское общество) и представила «культурно-интеракционистский подход для изучения политической вовлеченности», основанный на этнографическом методе. Центральным концептом ее выступления стал «сценический стиль» (scene style), который состоит из шести основных вопросов: Кто может говорить, Что может говорить, Где, Когда, Почему и Как. Изучение такого стиля позволяет ученому вникать в «мысль в практике» (meaning-in-practice). Например, необходимо обратить внимание на использованные слова, которые отражают «карту воображаемых аудиторий» (map of imagined audiences). В частности, подчеркнула она, вполне возможно, что «маленькие люди» (little people) избегают в своем стиле говорения «громкие» многозначащие слова. Также, необходимо различить то, что люди говорят на авансцене и за кулисами, в более узких компаниях (frontstage/backstage). Важно еще посмотреть, есть ли место для спора и для конфликта в разговорах, совпадают ли смыслы, которые собеседники придают своим словам, etc. И это всего лишь отдельные аспекты, на которые ученые призваны обращать внимание…
Однако, такая амбициозная программа исследования не только не обескураживала участников конференции, но и придала им еще больше энтузиазма. К сожалению, нет возможности в рамках краткого отчета рассказать о том богатстве, которое принесли все остальные - уже секционные - доклады. А ведь в каждом из них содержался уникальный эмпирический материал, в частности о российских реалиях. И все докладчики старались тонко и творчески анализировать и интерпретировать его. Хотелось бы всех упомянуть и всех благодарить, увы, места не хватает.
Автор: Карин Клеман, Факультет свободных искусств и наук СПбГУ, Центр изучения гражданского общества и прав человека
Размещаю написанный Карин Клеман отчет о прошедшей недавно в Смольном (Факультет свободных искусств и наук СПбГУ) конференции.
5-6 июня 2015 года на Факультете свободных искусств и наук СПбГУ состоялась международная конференция «Современные социальные движения в России и мире: вопросы о субъекте и политизации» (программу можно посмотреть здесь).
Впервые в России прошла такая репрезентативная конференция с таким высоким научным уровнем, посвященная исключительно вопросам социальных движений, активизма и политизации. Участвовали в ней с докладами 63 участников из 11 стран.
Большинство докладов было посвящено разным формам активизма в современной России (и далеко не только «Болотному» движению), что немало удивило иностранных участников, которые ожидали увидеть другую картину… Благодаря этому, акценты конференции полностью переместились на осмысление специфических черт российского активизма и на вопрос о том, как изучение российских социальных движений может обогатить общую теорию социальных движений, которая пока искажена гипертрофированным вниманием к северно-американским реалиям.
Даже именитые основные докладчики перестроились под общую динамику дискуссии и в некоторых случаях полностью поменяли тему доклада, чтобы помочь найти ответ на волнующие аудиторию вопросы, как это сделала, например, Нина Элиасоф. Стоит это отметить особо, поскольку такой подход нетипичен для конференции такого уровня. Отличительной чертой конференции были также доброжелательность, общительность и открытость всех участников. Наверное, специалисты в изучении социальных движений отличаются человечностью.
Конференцию открыла Керстин Жакобссон (Гётеборгский университет) с обзорным и информативным докладом о низовых социальных движениях в Центральной и Восточной Европе (под ее редакцией скоро выйдет сборник Urban Grassroots Movements in Central and Eastern Europe с участием трех членов научного комитета конференции). Она показала, настолько неоправданным является слабый интерес ученых к изучению того, что происходит в постсоветских странах, поскольку они как раз и позволяют более разносторонне и тонко анализировать глобальные процессы и ставят важные для общей теории вопросы. По ее словам, то, что обычно представляется как антагонистические категории, приобретает другое значение при внимательном рассмотрении постсоветского пространства. Как она утверждает, не стоит мыслить в терминах «либо-либо», а скорее искать способы комбинировать разные полюсы противоречивой социальной реальности. Это относится, к примеру, к таким парам концептов, как политизация и аполитичность, локальное и глобальное, материалистические и ценностные требования, близкое (домашнее) и далекое (публичное), пассивность и активность, и т.п. Таким образом, афиширование своей аполитичности совершенно необязательно означает отрицание или игнорирование политики, это может быть также признак «становящей политизации» или иного рода политизации. Для того, чтобы достичь понимания всей многогранности действительности Керстин Жакобссон призывает сосредоточиться на «жизненном мире» (lifeworld perspective) людей и использовать этнографический подход, более внимательный к практикам и жизни обычных людей.
В целом этот подход и эта перспектива проходили красной нитью через многие доклады. Известный представитель прагматической социологии Лоран Тевено (Высшая школа социальных наук в Париже) называет это по-другому - вовлеченность в режиме близости, то есть привязанность людей к знакомому, близкому и комфортному им миру. Как он показал в своем докладе, люди преимущественно действующие в этом режиме необязательно суждены остаться в нем всегда и при всех обстоятельствах. Он рассказал, как изучение российских реалий как раз привлекло его внимание к этому режиму. И наглядно демонстрировал его значение через показ фотографий типичных российских квартир с их привычной «любовной беспорядочностью», которая свидетельствует о личной привязанности жильцов к своему дому. Однако если этот режим особенно характерен для России, продолжил Тевено, это не означает, что других форм вовлеченности не существует. Наоборот, может быть и так, что люди переходят с одного режима на другой, например, с режима близости в режим публичного и коллективного действия, в зависимости от обстоятельств или ситуаций. Вопрос в том, как происходит этот переход, и как его анализировать. И он попытался дать инструменты для анализа, в том числе понятие «общие места», «композиция», «коммуникация» (сообщение, обобщение). И что ценно с точки зрения потенциала мобилизации в российском обществе, он утверждал, что есть возможность сочетать привязанность к общим местам и гражданские ценности или практики. То есть, возможность для развития солидарности и коллективных действий, которые бы не противоречили комфорту домашнего житья, а учли бы его. В качестве доказательства такой возможности он ссылался на исследование Карин Клеман о движении протеста в Калининграде 2009-2010 гг.
Таким образом, выступающие удачно откликались друг на друга. И совместный доклад Анны Желниной (Городской университет Нью-Йорка и Высшая школа экономики в Санкт-Петербурге) и Карин Клеман (Факультет свободных искусств и наук, СПбГУ) оказался очень уместным, поскольку докладчики как раз пытались показать, что изучение российских социальных движений может принести мировой теории социальных движений. Они подняли три темы: вопрос о возможности политизации в аполитичном обществе, вопрос о роли эмоций в мобилизации и вопрос о роли лидеров. Они показали, как в общих условиях отвержения политики и активизма, нужно особенное стечение обстоятельств, чтобы люди преодолели чувство беспомощности и начали публично и коллективно действовать. Однако, если эти обстоятельства должны быть чрезвычайны - т.е. быть ощущаемыми как чрезвычайные, они необязательно должны быть связанны с изменениями общероссийского масштаба, а скорее должны произойти в привычном и близком людям мире. На этом уровне люди могут приобрести чувство того, что они обладают хоть какой-то властью, и, соответственно, каким-то образом политизироваться. На этом уровне лидеры (низовые) кажутся ближе, заслуживающими доверия, и, соответственно, могут легче побуждать к совместным действиям. Наконец, на этом уровне - в повседневной жизни, эмоции имеют больше шанс поколебать привычный ход бездействия, действий и взаимодействий.
Роли эмоций в социальных движениях как раз и был посвящен доклад Елены Флем (Лейпцигский университет). Известный специалист в этой области, она напомнила разные концептуализации эмоций в социальной теории, и обосновала свой главный тезис о том, что эмоции тесно связаны с культурой и идентичностью. Люди живут в привычном для них эмоциональном настрое, который, в том числе, укрепляют общекультурные традиции и тренды страны. Поэтому эмоции обладают большой устойчивостью, и требуются усилия для их изменений. На примере изучения диссидентства в ГДР и Польше в 1960-1980 гг., а также движения против домогательств в отношении детей в католической церкви в США 1980-1990 гг., Елена Флем показала, как эмоциональный режим может меняться. В частности, она обратила внимание на роль организаций, особенных личностей, символов, общения и соединения, а также на роль массовой культуры (в частности, телесериалы).
Признанный в мире специалист в изучении социальных движений Донателла Делла Порта (Европейский университетский институт во Флоренции), несмотря на свою общую приверженность структуралистскому подходу, уделяла большое внимание практикам и политике в становлении. Основываясь свои выводы на исследовании «движения площадей» (movement of places), т.е. на примере «Оккупай Уолл-стрит», движения площади Тахрир, движения площади Таксим, etc, она показала, как политика и субъективизация становятся и делаются в ходе действий и взаимодействий в пространствах, присвоенных себе протестующими. Именно в процессе присвоения территории, самоорганизации, общения, дискуссий, споров образовывается «префигуративная» политика. Другими словами, протестующие себя (пере-)делают во время делания, и изобретают политику, практикуя ее.
Общую логику дискуссии продолжил Джоффри Плейер (Левенский католический университет в Бельгии), который пытался показать, что «локальное» необязательно противоречит «глобальному», и «материальное» - «ценностному» (или «пост-материалистском»). Он также использовал материалы исследования «движения площадей», но развивал другие мысли, не менее релевантные для российской действительности. Во-первых, он настоял на необходимости развести масштаб мобилизации и уровень смысла: локальный протест вполне, по его мнению, может выдвинуть общие требования и иметь политический смысл. И наоборот, есть примеры глобальных движений (латиноамериканское фермерское движение Via Campesina), выдвигающее идеи ре-локализации и «маленького» как альтернативные глобальной модели рыночно-капиталистического сельского хозяйства. Во-вторых, необходимо преодолеть известную в теории социальных движений дихотомию между (старыми) материалистскими движениями и (новыми) пост-материалистским. Например, понятие «достоинство», которое становится центральным для участников современных протестных движений, необязательно исключает материальные требования. Наоборот, достоинство понимается, в том числе, как вполне материально достойный уровень жизни. В-третьих, Джоффри Плейер вернул политику ближе к людям, практикующим политику в общем месте (на площадях), где они делают дела совместно и приобщаются к чувству обладания властью. В этом направлении он пошел дальше других докладчиков, предлагая рассмотреть даже индивидуальные попытки изменить себя как имеющие политический потенциал. В то же время, он подчеркнул, что все это - всего лишь потенциал, и каждый случай специфичен, так что, например, сосредоточенность на локальном или на изменении себя вполне могут иногда означать уход от более крупных социальных изменений и от политики.
Поскольку стало понятно, что разобраться в этих оттенках и тонких отличиях и противоречиях - нелегкая задача, Нина Элиасоф (Университет Южной Калифорнии) ответила немому пожеланию аудитории и перестроила свое выступление так, чтобы предложить адекватные инструменты для изучения и осмысления сложной действительности. Вообще надо сказать, что его доклад ожидали с нетерпением многие знатоки ее творчества (в частности, широко известной в узких кругах книги «Avoiding Politics»). Она почти полностью абстрагировалась от своего привычного материала (американское общество) и представила «культурно-интеракционистский подход для изучения политической вовлеченности», основанный на этнографическом методе. Центральным концептом ее выступления стал «сценический стиль» (scene style), который состоит из шести основных вопросов: Кто может говорить, Что может говорить, Где, Когда, Почему и Как. Изучение такого стиля позволяет ученому вникать в «мысль в практике» (meaning-in-practice). Например, необходимо обратить внимание на использованные слова, которые отражают «карту воображаемых аудиторий» (map of imagined audiences). В частности, подчеркнула она, вполне возможно, что «маленькие люди» (little people) избегают в своем стиле говорения «громкие» многозначащие слова. Также, необходимо различить то, что люди говорят на авансцене и за кулисами, в более узких компаниях (frontstage/backstage). Важно еще посмотреть, есть ли место для спора и для конфликта в разговорах, совпадают ли смыслы, которые собеседники придают своим словам, etc. И это всего лишь отдельные аспекты, на которые ученые призваны обращать внимание…
Однако, такая амбициозная программа исследования не только не обескураживала участников конференции, но и придала им еще больше энтузиазма. К сожалению, нет возможности в рамках краткого отчета рассказать о том богатстве, которое принесли все остальные - уже секционные - доклады. А ведь в каждом из них содержался уникальный эмпирический материал, в частности о российских реалиях. И все докладчики старались тонко и творчески анализировать и интерпретировать его. Хотелось бы всех упомянуть и всех благодарить, увы, места не хватает.
Автор: Карин Клеман, Факультет свободных искусств и наук СПбГУ, Центр изучения гражданского общества и прав человека