Об отношении к текстам: историки и журналисты
Почти тысячу лет назад Пьер Абеляр впервые объяснил, почему Библия содержит противоречия и явные неточности (чем заранее обесценил старания Лео Таксиля в XIX веке). Дело в том, писал Абеляр, что текст Священного писания состоит из нескольких "слоев". Первым и самым важным является, конечно, божественное откровение, по определению непогрешимое. Однако Бог не писал Библию сам, это делали люди. И потому необходимо учитывать что и как могли увидеть и понять эти избранные, ограниченные своей человеческой сущностью. А также учесть, что они должны были записать то неописуемое, что им открылось, с помощью известного им языка и художественных приемов. То есть, если в Ветхом завете много притч, то это не потому, что так разговаривает Бог. Это потому, что притчи в ту эпоху были основной формой разговора о главных вещах. Если бы Библия создавалась в XIX веке, это был бы роман, а сегодня, вероятно, она стала бы сборником смсок.
Я часто рассказываю эту историю студентам, объясняя разницу между событием и записью о нем. Студенты, как правило, исходят из того, что запись бывает правильной либо же сознательно искаженной. Моя же задача - объяснить, что "правильной" в каком-то глубинном смысле не бывает даже стенограмма (человек мог оговориться или проиллюстрировать сказанное жестом или интонацией), но "неправильное" не (обязательно) означает злонамеренное искажение. Это азы работы с источником, и у меня в привычку вошло в публичной сфере заострять внимание на расхождениях между событиями и их записью, вызванных разными причинами - пусть материал закрепляется.
Совершенно другой подход к этой проблеме у журналистов. Если историку важно увидеть границу между фактом и домыслом, если для писателя эта границу важно скрыть, то для журналиста профессионально важным является представить свой текст как полностью соответствующий реальности ее слепок. Сконструированный журналистом в тексте мир должен обладать теми же свойствами, что и реальный. Журналист, конечно, сам создает некоторые ситуации, вкладывает в уста интервьюируемых то, что они могли бы сказать - но в этом случае считает своим долгом заручиться их согласием (не только в случае чего-то щекотливого или чреватого судебными разбирательствами). Раскрытие различия между опубликованным текстом и событиями, нормальное для работающего с источниками историка, для журналиста - профессиональный вызов и обвинение.
Вот с такой ситуацией я вчера столкнулся. Прошу принять вышесказанное как развернутое извинение (если адресат посчитает правильным, дополню, к кому оно обращено).
Я часто рассказываю эту историю студентам, объясняя разницу между событием и записью о нем. Студенты, как правило, исходят из того, что запись бывает правильной либо же сознательно искаженной. Моя же задача - объяснить, что "правильной" в каком-то глубинном смысле не бывает даже стенограмма (человек мог оговориться или проиллюстрировать сказанное жестом или интонацией), но "неправильное" не (обязательно) означает злонамеренное искажение. Это азы работы с источником, и у меня в привычку вошло в публичной сфере заострять внимание на расхождениях между событиями и их записью, вызванных разными причинами - пусть материал закрепляется.
Совершенно другой подход к этой проблеме у журналистов. Если историку важно увидеть границу между фактом и домыслом, если для писателя эта границу важно скрыть, то для журналиста профессионально важным является представить свой текст как полностью соответствующий реальности ее слепок. Сконструированный журналистом в тексте мир должен обладать теми же свойствами, что и реальный. Журналист, конечно, сам создает некоторые ситуации, вкладывает в уста интервьюируемых то, что они могли бы сказать - но в этом случае считает своим долгом заручиться их согласием (не только в случае чего-то щекотливого или чреватого судебными разбирательствами). Раскрытие различия между опубликованным текстом и событиями, нормальное для работающего с источниками историка, для журналиста - профессиональный вызов и обвинение.
Вот с такой ситуацией я вчера столкнулся. Прошу принять вышесказанное как развернутое извинение (если адресат посчитает правильным, дополню, к кому оно обращено).