Моё большое американское путешествие Флоренс. День 2
Когда я вспоминаю Америку и рассказываю о том времени, когда мы там жили, я всегда говорю: «А у нас в Кентакки...» Хотя для меня это была самая неприятная локация и самый жёсткий опыт из всех опробованных вариантов в этом нашем мероприятии.
Проживали мы некоторое время в милом городке, под названием Флоренс, недалеко от аэропорта Синсинари. В первое же утро по приезду пошла я прогуляться по свежевыпавшему снегу и чудесной зимней, - наконец таки ! - погоде, с благословения супруга своего и твёрдыми обещаниями из магазинов самой ничего не переть, ничего на гололёде себе не отбить и не сломать, и постараться не замёрзнуть в одежде, купленной в Лас Энжеласе в последний день перед выездом.
В магазин я зашла, как водится, за хлебом; в результате - два сумаря к эпартменту еле доволокла и, в бешенстве от того, что и без ключа ушла, и телефон не взяла, и сама всё это пёрла, предварительно под окнами безрезультатно взывая к супружней помощи, я, взгромоздясь на второй этаж, давай ногами (руки то заняты!) молотить в дверь, забыв в сердцах все предостережения и инструкции о правилах местного общежития.
И вот, минут через несколько, любезный мой таки меня услышал и идёт дверь уже открывать: крадучись так, медленно и почти неслышно, и в глазок, по всем признакам, глядит... Тут пуще прежнего принялась я свои эмоции вслух высказывать с требованиями немедленной меня радостной встречи! И вдруг, слышу: шаги от двери удаляются... Я взвыла так, что соседи наконец-то от глазков дверных отлипли и в полных своих семейных составах и со всеми своими собаками на лестничную клетку вывалили. Дружно спросили ОКей ли я, и вообще, случилось ли что, или это я так, от того, что снег выпал.
Я взялась им объяснять про грусть - печаль мою, изображая всю гамму чувств моих и переживаний на лице своём, тараща глаза (руки то заняты!!) для придания рассказу моему если не убедительности, то хотя бы с тем, чтобы сочувствие вызвать. Кто-то робко предложил полицию вызвать...
Бросила я наконец-то сумари об пол и, прижимая руки к груди и давя из себя слезу, завела рассказ про гадкого и злого хазбенда, которому, по всему видно, только того и надобно было, чтоб под любым предлогом от вайфы избавиться самым подлым образом, на чужбину её заманив из любимой Рашши и за порог её выставив в снег и мороз почти ни в чём. Любимый и такой теперь недосягаемый супруг, тем временем, из-за двери то прислушивался и в глазок заглядывал... А тут, слышу, открыл у себя окно на улицу - проветриться, значит, или нам кислороду поддать, так как жарко и душно стало на лестничной клетке от наших многочисленных и уже совместных переживаний, затеял там вдруг какую -то возню и даже разговор завёл!
Мы все разом замолкли и прислушались. Мэны стали многозначительно переглядываться и, усмехаясь, по квартиркам быстро детей и своих жёнушек с собаками распихивать. Оттеснив меня от двери, прильнули к ней всеми своими ушами, затаив дыхание. Я, же, прислонившись к стене, медленно по ней сползала, пытаясь сообразить, - сон я такой, что ли вижу, или это таки всё взаправду, но только не со мной...
И тут один, стоящий в сторонке активно мне сочувствующий, но долго соображающий, мэн, разобравший очевидно таки в моей сбивчивой речи слова «хазбенд» и «телефон», вдруг радостно предлагает:
- А давайте, мы ему позвоним ЖЕ!
- А давайте! - отвечаю я, - только номера я не помню, вон сколько их сменили за полгода...
- Так знаю ЖЕ я номер! - радостно восклицает Мэн и демонстрирует мне номер на экране телефона.
И, - о чудо! - вижу знакомый номер! ...Тут, конечно постигло меня снова странное ощущение: и как будто не со мною всё это происходит, и как - то тягуче звуки все потекли, и все участники инцидента в каком -то замедленном темпе радовались, что нашёлся номер телефона у человека, у которого, как мне казалось, его в принципе быть не могло....
Но вот набранный номер отозвался из-за запертой двери знакомой и от этого сладостной трелью, вернувшей меня в реальность; сочувствующий Мэн радостным голосом уговаривал моего дражайшего открыть мне дверь. Слов было не разобрать, но дражайший уговаривался как-то плохо и, судя по всему, тянул время. На первом этаже хлопнула входная дверь, послышались осторожные шаги по лестнице - я была уже не против и полиции, хоть бы и документы забрать... Одновременно в замке повернулся ключ и дверь начала медленно открываться. Перелетев через сумки, я в прыжке отработала в дверь жёсткий маваши, попутно решив, что вполне себе могу вернуться в ЛА и попытать счастья в синематографе: в боевиках каких, чтоб с таким позором домой не возвращаться...
Влетев в распахнувшуюся дверь, я оказалась в крепких объятьях молодого брутального афроамериканца, под два метра ростом и во всём белом. Это было уже слишком: баба это хоть понятно, но здоровенный мужик...!?! Болтая в воздухе ногами, я вертела головой из стороны в сторону, и, протестуя против принудительных объятий, пыталась высвободить прижатые к бокам руки вонзая свежий маникюр обидчику в ляжки... Как вдруг заметила на комоде рядом с дверью что -то очень похожее на огнестрельное оружие. Вот прям как у них в кино показывают.
Сообразив тут вдруг, что комод вовсе не наш, да и цвет стен тоже сильно отличается, я с перепугу нежно заворковала и принялась снизу вверх кидать кроткие взгляды на этого великолепного представителя своей расы, строя глазки и похлопывая ресницами, восторгаясь его обворожительной улыбкой и ласковыми, как у газели, глазами... Вызволив ногти из его плоти, я, нежно поглаживала его по ляжкам, на ощупь удивляясь великолепному рельефу его прямых, латеральных и даже медиальных мышц и эластичности его великолепной кожи. Он осторожно поставил меня на пол, и нежно, по отцовски, одной рукой гладил по голове, а второй, аккуратно обнимая за плечи, что-то мне тихо говорил, наклонившись и заглядывая мне в глаза... Так мы и стояли: он, обнимая меня, и я, потупив взор и размазывая сопли стыда и слёзы облегчения о его белоснежную майку в районе пупка, и бережно расправляла, поддёргивая вниз, его белые шорты, стараясь прикрыть ими выступившие местами капельки крови.
Когда же звуки приближающихся по лестнице шагов материализовались в такую же внушительную женского пола чёрную фурию, всю в красном, мне, глядя на выражения её лица, подумалось, что лучше бы он меня просто пристрелил...
А тут ещё вижу: рука у неё в раскрытой сумочке - п подрагивает... Всё думаю, у неё тоже пистолет, сейчас пристрелит обоих, и никто моему мужу правды не расскажет... Так и умру обесчещенной, в объятьях лет на двадцать меня моложе не белого и очень свежего мужчины.
Но тут на помощь подоспел последовательно сочувствующий мне Мэн с бутылкой виски и стаканом. Налив пол стакана, спросил:
- Нет ли у вас аллергии на алкоголь, мэм?
Мотнув головой в знак того, что я не пью вообще и даже ни капли по праздникам, я взяла стакан и разом маханула содержимое. Фурия же выхватила у него бутылку и приложилась из горлышка.
К этому счастливому и, неожиданно, оказавшемуся вовсе без трупов моменту соседи высыпали на лестницу снова в полном составе, а один сообразительный мальчик лет десяти вдруг спросил:
- А вам точно этот номер эпартмента был нужен?
Тут я поняла, что номера эпартмента я тоже не знаю. Я снова прислонилась к стене и приготовилась по ней сползать...
Но тут сочувствующий мне Мэн что-то по-быстрому перетёр с истерзанным мною бруталом и, подхватив мои сумари и меня под руки, они быстро и в чём были, поволокли меня вниз по ступенькам.
Так мы и ходили вокруг бассейна, проваливаясь в снег: почти пьяная я с двумя полуголыми молодыми и красивыми мужчинами, один из которых ронял в снег капли дымящейся крови, и где я, сквозь завесу огромных липких хлопьев снега, должна была, только одной мне ведомо по каким приметам, определить мой эпартмент из восьми совершенно одинаковых. Кружа между домами, я никак не могла понять, куда делась та единственная, с облепленными снегом и поникшими до земли ветвями, и оттого похожая на белую пирамиду огромная ель, которую я при выходе из эпартмента заприметила, как самый что ни на есть надёжный ориентир. Мелькнула мысль, что пока я ходила гулять её просто спилили оттого я и приняла за неё совсем другое дерево. Тем более, что времени на это было предостаточно, и даже для того, чтобы обрубки вывезти.
Я обернулась, чтобы взглянуть на ель, введшую меня в заблуждение - и обомлела: снежная пирамида разрушалась на моих глазах. Ель стряхивала с себя пласты снега, высвобождая из под него свои зелёные ветви. Поворачиваясь вокруг своей оси, я с ужасом наблюдала, что ещё несколько елей за это время превратились в белые сугробы, а иные уже вновь стряхнули с себя лишний снег и стояли совершенно зелёные.
Я плюхнулась в снег и решила передохнуть, соображая, сколько подъездов мне нужно обойти, прежде чем я угадаю таки свою квартиру.
Не сразу я обратила внимание на фигуру, отделившуюся от домика напротив, и спешившую нам навстречу, да и снег не давал поднять головы. И только родная речь, прозвучавшая, как голос с небес, заставила меня встрепенуться. Презрев сугробы и довольно сильный боковой ветер, я рванула вперёд и, вцепившись изо всех сил в супруга своего ненаглядного, только и смогла выдавить из себя не очень членораздельное - АААооуа... Ну, или типа того.
Увидев во всей красе нашу компашку и вдохнув моего перегару, супруг мой ничего лучшего, чем тоже спросить ОКей ли я, не придумал. Тут я , стуча уже зубами то ли от холода, то ли от радости, усердно закивала головой. Слёзы счастья текли по щекам, замерзая на них противными колючими дорожками...
Мои вновь обретённые друзья, уже одинакового серого цвета, радуясь едва ли не больше моего, счастливо протягивали супругу моему обледенелые сумари. Задвигая меня за спину, супруг мой тихим голосом и с пристрастием вопросил:
- Это же не шабашка, нет?
- Чиво-о? - взвыла я, хватая причину всех сегодняшних зол. - Домой пошли! Ты то хоть знаешь, где наш дом?
- Во-он там на крылечке шарфик твой к перилам привязан,- указал он рукой на крайний подъезд эпартмента. - Вперёд, иди...
Я неслась в указанном направлении, как резвая Oreamnos americanus, чувствуя себя обыкновенной глупой козой, и молилась, чтобы шарфик мой не унесло ветром...
В результате недолгих переговоров с моими провожатыми дражайший мой нагнал меня уже на пороге. Заперев меня в квартире, он сам сходил в магазин, а мне до самого следующего вечера выпала доля готовить разные закуски: я ж не пью, ни капли, даже по праздникам.