Улицы и переулки Москвы (с)

[allerleiten]

Большой Николоворобинский переулок
Назван по стоявшей тут с XVII в. церкви Николы в Воробине «что на Гостиной горе». Слобода и церковь были построены стрельцами располагавшегося здесь полка (приказа) стрелецкого головы Данилы Воробина.
© Имена Московских улиц, «Московский рабочий», М., 1985 г.



Церковь Николая Чудотворца в Воробине, что на Гостиной горке. 1881 год
© Найденов Н. А. Москва. Соборы, монастыри и церкви. Ч. III, Отд. 1: Часть Земляного города по левую сторону реки Москвы. М., 1882, N 60

Яузский бульвар (c) Николай Ямской

Тайна «Гостиной горки».
Для ее разгадки самое время отправиться на противоположную сторону Яузского бульвара. И буквально несколько шагов пройти вверх по склону «Гостиной горки» до пересечения улицы Воронцово поле с Большим Николоворобинским переулком. Судить о прошлом этого уголка старой Москвы довольно просто: его хранят сами названия. На Гостиничной горке, например, раньше постоянно селились купцы, которых в народе называли «гостями». Воронцово поле осталось на память от бояр Воронцовых-Вельяминовых, которым в ХIV веке принадлежали здесь обширные угодья.

Особо интересен для осмотра перпендикулярно расположенный к этой улице Большой Николоворобинский переулок. На самом деле он не столько большой, сколько «обрывистый», поскольку довольно резво «сбегает» от улицы Воронцово поле к Серебряническому переулку в долине реки Яузы. Большой Николоворобинский переулок назван так в честь находившейся здесь церкви Николы Чудотворца в Воробине.



Яузский бульвар, дом №1 и дом №3
Еще в начале 30-х годов прошлого века эта пятиглавая церквушка с островерхой шатровой колокольней прекрасно просматривалась с Яузского бульвара. А сегодня весь вид перекрывает расположенная в начале его внешнего проезда громада дома №3 - одного, между прочим, из самых высоких на Бульварном кольце. Однако тщетно сегодня за его тыльной, выходящей в Б. Николоворобинский переулок стороной искать эту церквушку. До наших дней она не дожила. На ее месте - здание построенной в советские времена общеобразовательной школы, в которой ныне размещаются подразделения Министерства юстиции. От тротуара и проезжей части переулка строение отделяет небольшой фрагмент старинной - из белого камня и кованой металлической решетки - ограды. Это и есть единственный оставшийся здесь от былого храма след. Все остальное в 1932 году было уничтожено с каким-то особым рвением и даже беспощадностью. Словом, так, чтобы здесь даже намека на былое не осталось.



Воронцово Поле, 4, Б. Николоворобинский переулок
Здание, стоящее на месте уничтоженного в начале 1930-х московского храма Николая Чудотворца в Воробине.
11 октября 2003 года
Почему?

Паштет из воробьев по-одесски.
Возможно, кое-что об этом мог поведать знаменитый советский писатель Исаак Бабель. Именно в эту пору, перебравшись из Одессы в Москву, он поселился в двухэтажном строении напротив - тоже, между прочим, снесенном в 1968 году ради уже упомянутого дома №3.

Прежний дом под этим номером по Б. Николоворобинскому переулку представлял собой, по существу, двухуровневую квартиру, где на первом этаже располагались передняя, столовая, кабинет и кухня, а на втором - спальные комнаты. В эти роскошные по тем исключительно кризисным в жилищном отношении временам в таком помещении могли запросто уплотнить. И вряд ли властей остановило бы то, что в доме располагалось представительство австрийской фирмы «Эллин», торговавшей в ту пору с СССР электрическим оборудованием.

Собственно, из-за этой боязни уплотнения генеральный представитель фирмы инженер Бруно Штайнер и нашел себе жильца-компаньона, который помог бы своим авторитетом данную площадь отстоять. Так ютящийся доселе у друзей Бабель обрел крышу над головой в Б. Николоворобинском переулке.

У многочисленных гостей писателя столь необычное название места жительства неизменно вызывало вопрос.

А для некоторых, как например, у острого на язык писателя Н. Эрдмана, который приходил сюда обсуждать с Бабелем судьбу своей тогда гонимой, а впоследствии вошедшей в театральную классику пьесы «Самоубийца», вполне могло стать поводом для веселой шутки или даже розыгрыша. Впрочем, и сам Бабель этим не пренебрег, разыграв А. Пирожкову - свою будущую жену. Когда во время первого визита в этот дом на вареники с вишней та высказала удивление столь странным адресом, Бабель «на полном серьезе» объяснил: «Оно происходит от названия церкви Николы-на-воробьях - она напротив дома. Очевидно, церковь была построена с помощью воробьев. То есть в том смысле, что воробьев ловили, жарили и продавали…»

Мемориал полковника Воробина.
Через много лет в своих воспоминаниях «Годы прошедшие рядом (1932 - 1939)» Пирожкова поведала: «Я удивилась, но подумала, что это возможно: была же в Москве церковь Троицы, что на капельках, построенная, по преданию, на деньги от сливания капель вина, остававшегося в рюмках; ее построил какой-то купец, содержавший трактир». Правда, позже она выяснила, что название церкви и переулка происходит не от слова «воробьи», а от слова «воробы» - род веретена для ткацкого дела в старину. Однако далее в предмет углубляться не стала. И, скорее всего, по той же причине, что и Бабель, который правду говорить остерегся, а предпочел отшутиться. Шутка, впрочем, была довольно горькой, поскольку сначала церковь, а потом и ее колокольню ровняли с землей буквально на его глазах. Что-то в этом революционном остервенении предупреждало писателя - разрушением этих древних стен дело не ограничится. Скоро возьмутся - и возьмутся масштабно - за людей.

Худшее сбылось уже через несколько лет, когда по всей стране развернулась настоящая охота на «врагов народа». Одним из них в 1939 году оказался сам Бабель.

История храма, который, кстати, изначально назывался «храм, что на Гостиной горке», оказалась, в некотором роде, вполне зеркальной теме «писатель и власть». Взаимоотношения с последней все время складывалось как-то неровно. Церковь заложили еще в 1690 году. Сумму на ее возведение собрали отнюдь не ткачи «с воробами», которые в данном районе отродясь не водились, а стрельцы из расквартированного в окрестностях полка Степана Стрекалова. Ну а уж затем, по случаю пополнения царской семьи, раскошелилась и казна. Храм под своим первым названием простоял семь лет. Но затем в Москве произошел знаменитый стрелецкий бунт, в котором служивые из стрекаловского полка активно поучаствовали. Плохо пришлось бы молодому государю Петру I в Москве, если бы не находилось неподалеку другое, оставшееся верным стрелецкое формирование под командованием полковника Воробина.

В общем, усидел Петр на троне. С бунтовщиками расправился люто. А верного полковника поощрил, посодействовав, чтобы в его честь местная церковь получила название «Воробинской».

Закат старомосковского мира.
В 1688 году первоначально построенный деревянный храм сгорел. Да так скоро, что едва-едва успели вынести из огня главную его святыню - икону «Богоматерь Гора Нерукосечная» середины ХVI века.

Новую церковь, каменную, на его месте начали возводить через два года. Деньги на этот раз по случаю прибавления в царской семье и «за многия службы» пожаловала казна. К началу ХХ века храм в начале переулка его имени резко расширился в своих пределах. При нем открыли богадельню для «призрения» одиноких престарелых женщин.

А в 1911 году по проекту архитектора Д. Виноградова построили дом, который ныне под № 1/2 открывает архитектурный ряд по внешнему проезду Яузского бульвара. К тому времени селиться в приходе церкви Николая Чудотворца стало весьма престижно. Из видных людей одним из первых здесь «прописался» известный архитектор В. Баженов: в 1778 году он приобрел жилье буквально в двух шагах от храма. В другом «доме на Николо-Воробине», приобретенном еще его отцом, долгие годы прожил драматург А. Островский. Последнее обновление церкви произошло в 1903 году. Средства на это выделил богатый меценат и большой ценитель театрального искусства А. Бахрушин.

Почем опиум для народа.
Причина, с точки зрения самого существования советской власти, оказалась более чем серьезной. Как известно, православная церковь большевистский переворот не приняла, а последовавшие за ним эксцессы резко осудила. Более того! Тогдашний ее глава - патриарх Тихон прилюдно заявил: «Россия находится в проказе». Так уж получилось, что эти вызвавшие огромный резонанс в обществе слова он произнес 14 января (27 по ст. ст.) во время службы как раз в Николо-Воробинском храме. В результате доселе довольно скромная церквушка близ Яузского бульвара сразу же превратилась в символ неприятия православным миром советской власти. Такого большевистские комиссары просто так спустить не могли. Правда, сразу же смести церквушку с лица земли поостереглись. Выжидали целое десятилетие. Но в 1931 году храм сначала закрыли, а затем сломали. Чуть позже снесли и нарядную шатровую колокольню. Все, что удалось спасти - уже упомянутую старинную икону «Богоматерь Гора Нерукосечная». К счастью, другим довольно редким памятникам времени на Яузском бульваре повезло несколько больше.



Б. Николоворобинский переулок, 5
"Особняк банкиров Марк"
Архитектор В.А.Коссов, постройка 1884 года. В этом доме в 1916-1923 годах жил пианист Исай Александрович Добровейн (1891-1953), которого Максим Горький приглашал сыграть В.И.Ленину "Апассионату" Бетховена.
© Прогулки по Москве. «У чёрта на куличках»



Б. Николоворобинский переулок, 7с1



Б. Николоворобинский переулок, 7с2



Б. Николоворобинский переулок, 7



Б. Николоворобинский переулок, 9



Б. Николоворобинский переулок, 9


Александр Николаевич Островский

К середине девятнадцатого века Замоскворечье стало символом купеческой России. Этот символ возник во многом благодаря творчеству выдающегося драматурга Александра Николаевича Островского. Темой многочисленных пьес этого театрального деятеля стали быт и нравы купеческого сословия. Исследователи творчества А.Н. Островского подсчитали, что в 32-х из 47-и его пьес действие происходит в Москве, зачастую в Замоскворечье.

Быт купечества
Купеческие семьи во времена Островского жили замкнуто, и представители других сословий плохо представляли себе эту часть русской культуры и быта. И вот в 1840-х годах двадцатилетний литератор Александр Островский опубликовал свои очерки "Записки замоскворецкого жителя". "Страной, никому до сего времени... неизвестной и никем из ещё из путешественников не описанной" назвал автор купеческое Замоскворечье. "До сих пор "Бедность - не порок" известно было только положение... этой страны, что же касается до обитателей её, то образ жизни..., язык, нравы, обычаи, степень образованности, - всё это было покрыто мраком неизвестности",- так начинались эти заметки. Открыв эту страну посторонним взорам, А. Н. Островский вошёл в русскую культуру как "Колумб Замоскворечья".
В те времена крестьянский и купеческий быт сильно отличался от быта представителей просвещённых сословий.
В Русской земле словно существовало два разных, мало понятных друг для друга мира. К середине 19 в. границы этих миров начали постепенно разрушаться.
На улице Малая Ордынка напротив храма св.Николы в Пыжах во дворе за воротами стоит двухэтажный домик. В этом доме родители писателя снимали две комнатушки. 12 апреля 1823 года здесь родился будущий драматург. Недолго прожила здесь семья Островских, переехав отсюда в Монетчики, а позднее на Житную улицу.
"Я знаю тебя, Замоскворечье, имею за Москвой-рекой друзей и приятелей и теперь ещё брожу иногда по твоим улицам, знаю тебя и в праздник и в будни, и в горе и в радости, знаю, что творится и деется по твоим широким улицам и мелким частым переулочкам", - писал драматург позднее, уже переехав в другой район.
В 1831г., когда мальчику не было еще девяти лет, умерла после тяжелых родов его мать, Любовь Ивановна. Отцу его, Николаю Федоровичу, предстояло одному воспитывать трех сыновей и дочь.
Отец много работал, благосостояние его росло. В 1834г. он продал выстроенный им дом в Монетчиках и купил два новых дома на Житной улице.
Через четыре года после смерти Любови Ивановны отец Островского женился на Эмилии Тесин. Среди предков ее было два поколения знаменитых королевских архитекторов Швеции. Ее прадед Карл Густав Тесин (1695-1770), политик, дипломат и литератор, был начальником королевской канцелярии и воспитателем наследника. Его труд "Письма принцу Альберту" принес ему европейскую известность. Его сын, дед Эмили, обвиненный в связях с масонами, бежал в Россию и поселился в Москве. В начале 19 века здесь на берегу Яузы возник переулок, называющийся Тессинским.
Когда-то в этих местах было Воронцово поле: здесь было место царской охоты. К Яузе спускался густой лес. До начала 18 в. здесь водились орлы. При Алексее Михайловиче и Петре 1 в этих местах возникли стрелецкие слободы. Во время стрелецкого бунта полк полковника Воробьина, который был здесь расположен, сохранил верность царю. Правительство ссудило стрельцам Воробьина денег на церковь во имя Николая Чудотворца. Церковь была освящена в 1693г. Церковь, а после и переулок получили название Николо-Воробьинских. В 19 в. в этом тихом уголке Москвы охотно селились купцы и мещане, по образу жизни напоминавший Замоскворечье.
В Яузской части владел несколькими домами Иван Андреевич Тессин, шурин Островского-отца. Николай Федорович купил пять домов у Тессина (на месте современных домов №5, 7 и 9 по Большому Николоворобинскому переулку), а рядом пристроил два новых. Земельные владения Островских стали занимать, таким образом, чуть ли не целый квартал. Один дом отец отдал Александру Николаевичу. В этом, несохранившемся до наших дней доме, драматургом были созданы такие произведения, как "Гроза", "Свои люди - сочтёмся", "Доходное место", "Не всё коту масленица", "Не в свои сани не садись", "Бедность - не порок" и др. Здесь бывали у него писатели (Достоевский, Гончаров, Тургенев, Григорович, Писемский), актёры, музыканты, композиторы.
Всероссийскую известность Островскому принесла его комедия "Свои люди - сочтёмся!" (или "Банкрот", 1849 г.).
В 1861г. пьеса "Свои люди" игралась в Большом театре. Зал был переполнен, артистам и автору после окончания спектакля была устроена шумная овация. Хотя по обычаю императорской сцены авторам не разрешалось раскланиваться с подмостков вместе с артистами, бурно вызываемый публикой Островский трижды подходил к барьеру ложи и кланялся зрительному залу. А потом молодежь, встретившая Островского в артистическом подъезде, вынесла его на руках на улицу, без шубы, в двадцатиградусный мороз, намереваясь нести его так до дома на Николо-Воробьинском. Благоразумие все же взяло верх, кто-то набросил на него шубу, его усадили в сани. До дому его провожала толпа в несколько сот человек. Гул голосов этого необычного шествия перебудил весь яузский квартал. Толпа, собравшаяся у крыльца дома, долго еще не хотела расходиться, пока в дверях не появился Островский. Он снова и снова раскланивался со всеми, кого-то обнял и расцеловал и пожалел только, что его дом не может вместить всех, "хотя и поздних, но милых гостей".

В новом доме (с) Лакшин В. Я. 1982. Серия "Жизнь в искусстве"

Осенью 1877 г. Островский покинул старый дом на Николо-Воробьинском и перебрался на новую московскую квартиру. Переезд этот дался ему нелегко. Он прирос к старому месту и с трудом оторвался от дома, который помнил с юности и в котором прожил 30 долгих лет.

Вообще-то давно следовало бы на это решиться. Дом у Серебрянических бань год от году ветшал, становился тесен для большой семьи. Зимою, как ни топи, было в нем сыро, холодно. Островский вечно зяб, сидя за столом в валенках и беличьей шубейке, легко простужался. Здесь не было и по-настоящему покойного угла для работы, а времена, когда безразлично было, где пристроиться писать - на подоконнике, на краешке стола, - видно, ушли безвозвратно. Любой шум в доме отвлекал его, тревожил. К тому же ездить от Яузы в центр города, где жили все его московские знакомые, стало, вроде, далековато. Словом, как ни поверни, надо было решаться на переезд.
Островский любил рассказывать историю своего новоселья. По его словам, тут подтвердилось правило: желать - значит получить. Долго не решаясь начать поиски новой квартиры, он сказал как-то в шутку:
- Нет, я привык... где я найду такие удобства? Никуда я не перееду, разве мне предложат жить в кабинете князя Сергея Михайловича Голицына.
Голицын был московским попечителем в гимназические годы Островского, и его роскошный дом с гербами на воротах стоял в двух шагах от той "треклятой гимназии", в которой учился драматург.
Предположение, что Островский будет там жить, казалось невероятным: все смеялись. Но прошло время, Голицын умер, дом старого князя на Пречистенке {Теперь - Волхонка, 14.}, против строившегося храма Христа Спасителя, был разбит на квартиры и стал сдаваться жильцам. Надо же так случиться, что Островскому предложили одну из этих квартир, и вскоре Марья Васильевна уже осматривала апартаменты с кабинетом князя и договаривалась со смотрителем о найме.
Теперь Островскому страстно хотелось, чтобы переезд состоялся. Его привлекало удобное, просторное помещение, он говорил, что мечтал бы иметь в доме зимой постоянные 14 градусов (как же он мерз в своем разваливающемся Воробине!), и спешил через знакомых внушить смотрителю дома - немцу, что новый квартирант человек уступчивый и с нравственной стороны не опасный: "Можно сообщить ему, - писал Островский, - некоторые из моих достоинств (не крупных), что я не пьяница, не буян, не заведу азартной игры или танцкласса в квартире и прочее в этом роде".
После воробьинского подворья новая квартира казалась прямо-таки генеральской. Здесь нашлись и удобные комнаты для детей с гувернанткой и покои для Марьи Васильевны, где она могла, наконец, устроиться вполне по своему вкусу - сменила старомодную тяжелую мебель, озаботилась красивыми шторами. Но главное - просторный, светлый кабинет для Александра Николаевича, выходивший двумя высокими окнами в тихий палисадник. Потолки кабинета были расписаны римскими сценами, светло-серые стены успокаивали глаз. Здесь стояли удобные диваны, круглый стол с газетами, ореховые книжные шкафы. Висели на стене в резных рамочках портреты артистов и писателей.
Сам Островский сидел за большим на толстых тумбах с выдвижными ящиками столом, в теплой тужурке и мягких спальных сапогах, кутал ноги в расстеленный на полу мех. На столе грудой лежали рукописи, письма, пьесы начинающих. Работать здесь было удобно.

Полностью - здесь.
И очень интересно. Рекомендую :)

Лакшин В.Я. Александр Николаевич Островский

ПЕРЕД ЗАНАВЕСОМ
Александр Николаевич Островский родился в Москве 31 марта 1823 года...
Произнеся эту привычную фразу, биограф Островского должен перевести дух и задуматься. Сейчас взовьется занавес над его судьбой... Что рассказать о жизни великого драматурга, чем удовлетворить любопытство к нему читателя?
Всего полтора столетия прошло со дня его рождения и меньше ста лет со дня смерти, а многое, что связано с его жизнью, литературным трудом, личным обиходом, близкими и друзьями, безвозвратно утеряно в беге времени. Есть годы и даже десятилетия (таковы, например, годы детства и юности), о которых почти нечего сказать: факты отрывочны и недостоверны, сведения случайны, документы безлики.
Островского-драматурга так часто бранили в повременной печати 70-80-х годов, что современники с опозданием догадались, что он - классик. Большинству и в голову не приходило записывать что-либо о своих встречах и разговорах с ним, а спохватились, когда было поздно: стали напрягать память, присочинять, выдумывать. Физиономия Островского плохо уловима из мемуаров, черты его расплываются.

Часть первая. "Я ЗНАЮ ТЕБЯ, ЗАМОСКВОРЕЧЬЕ"
Часть вторая. ДОРОГА НА СЦЕНУ
Часть третья. В ПОЛДЕНЬ
Часть четвертая. РЫЦАРЬ ТЕАТРА



Мартовский вечер в Николоворобьинском. 13.03.2006
Судьба личности - судьба народная (c) Л.И. Скокова. "Спасский вестник" №12. 2005 г.

«Бирюк» Тургенева и «Гроза» Островского

Трудно, наверное, найти людей столь разных, как Иван Тургенев и Александр Островский. И можно ли сравнивать небольшой рассказ, да ещё «вырванный» из единого цикла, со сценической драмой?

Владимир Лакшин в книге об Островском так описывает первую встречу двух талантливейших людей XIX века, оставивших, каждый по-своему, глубокий след в истории мировой культуры: «Зимним вечером у калитки дома на Николо-Воробьинском остановился экипаж. Из него вышел молодой барин в цилиндре и с тростью. Он долго и напрасно искал вертушку звонка (тут его отродясь не было). На шум подошёл заспанный и вечно в подгуле Иван Михайлов, дворник и швейцар Островского. Гость велел спросить барина, примет ли он Тургенева, приехавшего из Петербурга.

Обычно к Островскому ходили запросто, по-московски. Подымались по тёмной, скрипучей, деревянной лестнице и стучали в незапертую дверь, пока не раздавался ответный голос хозяина. Иван Михайлов был испуган, что приезжий барин послал его с докладом.

«Батюшка-отец! - с привычным приветом обратился он к Александру Николаевичу. - Там внизу большой барин просится к тебе пройти, - Тургеневым прозывается. Пущать ли?». Случилось это в январе 1855 г.: «Второй год шла Крымская кампания, и Тургенев, человек европейского воспитания, а стало быть, не чуждый политике, затронул и эту тему. Однако он натолкнулся на полное безразличие к ней хозяина».

Да, Тургенев решил познакомиться первым с новым светилом, взошедшим на литературном небосклоне. Он ценил любой талант и человеком был общительным. Но понимания у Островского в этот свой приезд не нашёл. Тургенев был человек другого социального круга. Да к тому же он воспринимал общественные проблемы как свои собственные и был активен в общественной жизни. Островский же к общественным темам был индифферентен, и к моменту визита Тургенева драматург «не знал ещё, что стоит на пороге совсем новой эпохи в своей жизни, жизни своих друзей и всей огромной страны, называвшейся Россия». И как бы резко ни осуждал Островский дикие нравы в купеческой среде, он любил своё Замоскворечье. Да и на традиционные начала жизни народа у него был свой взгляд. Тургенев же мечтал о возрождении служилого дворянства и о купцах с отвращением писал Герцену: русский народ «носит в себе зародыши такой буржуазии в дублёном тулупе, тёплой и грязной избе, с вечно набитым до изжоги брюхом и отвращением ко всякой гражданской ответственности - что далеко оставит за собою все метко верные черты, которыми ты изобразил западную буржуазию в своих письмах. Далеко нечего ходить - посмотри на наших купцов».

Между тем Островский был всего на четыре с половиной года младше Тургенева; фактически это были люди одного поколения. И как бы субъективно по-разному они ни подходили к проблемам своего времени, объективно оба не могли обойти эти проблемы в своём творчестве, «ибо мир идей не отделим от мира людей, а идеи от каждодневной реальности». (Полностью - здесь)



Б. Николоворобинский переулок, 8



Б. Николоворобинский переулок, 8



Б. Николоворобинский переулок, 10