кино про пенсионеров: рождение жанра
Начать конечно нужно с того, что "Рестлер" совершенно не выглядит как фильм Ароновски: Даррен дал маху конечно. Вон, Финчер какие номера выдает, так что ни на кого нельзя уже положиться.
"Рестлер" изо всех сил старается казаться таким весьма обычным, американским (тут нет ошибки в пунктуации - все характеристики исключительно качественные) фильмом про рядовых парней с переферии. С этой точки зрения все исключительно на месте: и потертая картинка с закосом под кино 80-х, и унылая в клеточку рубаха Мики, и непрезентабельный, но очень популярный салат из макаронов, и совершенно заурядные, типичые для глухого американского пригорода лица героев. Ну и сюжет, надо признаться ординарен до невозможности и умешается в одно предожение. Однако там где надо бы дажать сюжетную линию до слезного американского финала - Аронофски, засранец такой, отпускает: еше один монолог, еше один кадр - и это будет "здравствуй, зритель" мелодрама, где все на месте: и сложние отношения с детьми, и преодоление-там-чего-то-там на пути к мечте-судьбе, и любовь-спасаюшая-мир, но Мики на бабу не повелся. Особенно приятно было наблюдать граждан, прочитавших там что-то на афише про Венецианского фестиваля и гуськом ринувшихся из зала после того, как в ход пошел степлер.
Раздолбал Рэнди руку о машинку для резки колбасы, разнес полцупермаркета - склейка - сидит в машине, неловко посмеивается: "Ну я дал маху конечно". "Рестлер" он весь, как эта машинка для колбасы - вроде бы вешь совершенно ординарная, но если засунуть в нее палец...
В отличие от Рэнди Робинсона Уолт Ковальски всегда вел жизнь честного и порядочного гражданина: воевал, женился, вырастил двух сыновей, собрала отличную коллекцию рабочих инструментов, до блеска натирал своего "Гран Торино" и попивал пивко на аккуратной террасе под американским флагом. Что смутило покой Уолта? Возможно, осознание того, что ему, как и Рэнди Рэму Робинсону, уже нечего терять. В любом cлучае, два главных пенсионера этого года, одним своим видом отрицаюших идею дома престарелых, каждый - с противиположного края - берутся за жердочку, на которой сидит большая половина человеческого курятника и встряхивают ее - чтобы не повадно было.
"Рестлер" изо всех сил старается казаться таким весьма обычным, американским (тут нет ошибки в пунктуации - все характеристики исключительно качественные) фильмом про рядовых парней с переферии. С этой точки зрения все исключительно на месте: и потертая картинка с закосом под кино 80-х, и унылая в клеточку рубаха Мики, и непрезентабельный, но очень популярный салат из макаронов, и совершенно заурядные, типичые для глухого американского пригорода лица героев. Ну и сюжет, надо признаться ординарен до невозможности и умешается в одно предожение. Однако там где надо бы дажать сюжетную линию до слезного американского финала - Аронофски, засранец такой, отпускает: еше один монолог, еше один кадр - и это будет "здравствуй, зритель" мелодрама, где все на месте: и сложние отношения с детьми, и преодоление-там-чего-то-там на пути к мечте-судьбе, и любовь-спасаюшая-мир, но Мики на бабу не повелся. Особенно приятно было наблюдать граждан, прочитавших там что-то на афише про Венецианского фестиваля и гуськом ринувшихся из зала после того, как в ход пошел степлер.
Раздолбал Рэнди руку о машинку для резки колбасы, разнес полцупермаркета - склейка - сидит в машине, неловко посмеивается: "Ну я дал маху конечно". "Рестлер" он весь, как эта машинка для колбасы - вроде бы вешь совершенно ординарная, но если засунуть в нее палец...
В отличие от Рэнди Робинсона Уолт Ковальски всегда вел жизнь честного и порядочного гражданина: воевал, женился, вырастил двух сыновей, собрала отличную коллекцию рабочих инструментов, до блеска натирал своего "Гран Торино" и попивал пивко на аккуратной террасе под американским флагом. Что смутило покой Уолта? Возможно, осознание того, что ему, как и Рэнди Рэму Робинсону, уже нечего терять. В любом cлучае, два главных пенсионера этого года, одним своим видом отрицаюших идею дома престарелых, каждый - с противиположного края - берутся за жердочку, на которой сидит большая половина человеческого курятника и встряхивают ее - чтобы не повадно было.