Саёра
Ее зовут Саёра, что значит «падающая звезда», но она говорит, что ее звезда уже давно упала.
Мы разговорились, когда палатку, где работает Саёра, шмонал ОМОН, потому что ОМОН каждый месяц объезжает эти палатки и берет от пятисот до тысячи, у кого сколько есть, и уже помнит всех торговцев в лицо. Поэтому в этот раз ОМОНовцы сразу направились в газетный киоск, где работает индус, а работает он тут не первый месяц, а регистрации у него нет.
Сама Саёра их не боится: у нее документы есть.
- Вот посоветуйте, - озабоченно говорит Саёра, - я регистрацию в конторе сделала, по объявлению ее нашла. Вроде приличное место, женщины работают. Русские. А потом меня милиционер останавливает и говорит: «Регистрация у тебя липовая. Ты зачем, дура, этой конторе платишь. Ты лучше нам заплати - и мы тебе через паспортный стол настоящую регистрацию сделаем. Сами, за три тысячи всего». Как думаете, кому верить? А то один сделает - а другой скажет, что она липовая?
И я робко советую верить милиции, потому что это все-таки власть.
И мне мучительно стыдно, потому что у меня с этими властями одного цвета паспорт.
Но Саёра говорит, что ей бы продержаться еще месяца три, а потом домой. И сюда, наверное, уже не приедет, потому что когда не шмонают, просто костерят, а за что, если на саёрину зарплату москвич все равно не пойдет?
А потом Саёра начинает рассказывать. Простую какую-то историю, про Ташкент, трех детей, безработицу и воспоминания о Москве - детские, радостные. И поездку сюда на заработки три года назад. И про то, что Москва... как бы вам сказать… Она оказалась не такой.
Но вдруг оказалось, что Саёра беременна. Рожать в ее 38 Саёру отговаривали, а муж убедил.
И казалось, что все складывается: мужа взяли делать мебель за 700 долларов в месяц, можно было встать на ноги, забрать детей из Ташкента и даже снять комнату, а не подвал. Муж уговорил Саёру ехать рожать домой и проводил на вокзал. Ребенка решили назвать Бахри, что значит «счастье».
А через несколько дней после родов мужа убили.
… А потом Саёра с новорожденным Бахри и старшим сыном приехали в Москву на похороны. Убийце, спьяну воткнувшего нож в узбека, дали десять лет и пообещали выпустить по амнистии через три. А когда Саёра возвращалась с похорон, встречный милиционер попросил у нее регистрацию, но не отказался и от пятидесяти рублей, которые вытащил у Саёры из лифчика, потому что больше у нее не было.
А теперь Саёра стоит в своей палатке, где почти закончились чебуреки и уже помнит, что «чебурек» - самое ласковое, как ее могут назвать. Все два года после смерти мужа Саёра проводит, полгода работая в Москве, а на зиму возвращаясь к детям в Ташкент.
- Бахри у меня красивый. Знаете, есть такие дети, которых на пачке памперсов рисуют? Вот он такой же. На русского похож, - говорит Саёра гордо и мне за нее неловко. Но тут Саёра вдруг начинает метаться по своей клетушке с чебуреками, плиткой и рукомойником, находит кошелек и достает фотографию, на которой голубоглазо улыбается младенец. И правда, похож.
И знаете, это всё звучало бы абсолютной пошлостью и банальностью, если бы младенец Бахри не улыбался с фотографии, снятой в день похорон, а Саёра не смотрела куда-то перед собой, говоря, что муж все равно с ней.
И вот зачем я все это вам пишу.
Завтра, 13-го, у Саёры день рождения. Ей исполнится 40. 20 лет подряд ее первым поздравлял муж. Теперь она специально не напоминает детям о празднике, поэтому в прошлом году ее никто не поздравил и Саёра весь день проплакала. Завтра никто не поздравит тоже.
Мы можем это исправить.
Мы можем подойти к палатке Саёры в любое время в пятницу (в четверг ее не будет), назвать по имени, подарить что-нибудь или просто поздравить. Это самый центр города, прямо у метро. Не нужно собираться, пусть каждый придет в удобное для него время, Саёра всегда там.
Пусть нас будет много.
Пусть мы ничего не изменим, ни для Саёры, ни для милиции, ни для мигрантов.
Но пусть нам чуть меньше будет стыдно перед ней за нашу страну.
Пожалуйста, пишите в комменты, если хотите присоединиться. Оставьте свои координаты - я свяжусь с каждым и объясню, где Саёру найти. Комменты скрываются.
Мы разговорились, когда палатку, где работает Саёра, шмонал ОМОН, потому что ОМОН каждый месяц объезжает эти палатки и берет от пятисот до тысячи, у кого сколько есть, и уже помнит всех торговцев в лицо. Поэтому в этот раз ОМОНовцы сразу направились в газетный киоск, где работает индус, а работает он тут не первый месяц, а регистрации у него нет.
Сама Саёра их не боится: у нее документы есть.
- Вот посоветуйте, - озабоченно говорит Саёра, - я регистрацию в конторе сделала, по объявлению ее нашла. Вроде приличное место, женщины работают. Русские. А потом меня милиционер останавливает и говорит: «Регистрация у тебя липовая. Ты зачем, дура, этой конторе платишь. Ты лучше нам заплати - и мы тебе через паспортный стол настоящую регистрацию сделаем. Сами, за три тысячи всего». Как думаете, кому верить? А то один сделает - а другой скажет, что она липовая?
И я робко советую верить милиции, потому что это все-таки власть.
И мне мучительно стыдно, потому что у меня с этими властями одного цвета паспорт.
Но Саёра говорит, что ей бы продержаться еще месяца три, а потом домой. И сюда, наверное, уже не приедет, потому что когда не шмонают, просто костерят, а за что, если на саёрину зарплату москвич все равно не пойдет?
А потом Саёра начинает рассказывать. Простую какую-то историю, про Ташкент, трех детей, безработицу и воспоминания о Москве - детские, радостные. И поездку сюда на заработки три года назад. И про то, что Москва... как бы вам сказать… Она оказалась не такой.
Но вдруг оказалось, что Саёра беременна. Рожать в ее 38 Саёру отговаривали, а муж убедил.
И казалось, что все складывается: мужа взяли делать мебель за 700 долларов в месяц, можно было встать на ноги, забрать детей из Ташкента и даже снять комнату, а не подвал. Муж уговорил Саёру ехать рожать домой и проводил на вокзал. Ребенка решили назвать Бахри, что значит «счастье».
А через несколько дней после родов мужа убили.
… А потом Саёра с новорожденным Бахри и старшим сыном приехали в Москву на похороны. Убийце, спьяну воткнувшего нож в узбека, дали десять лет и пообещали выпустить по амнистии через три. А когда Саёра возвращалась с похорон, встречный милиционер попросил у нее регистрацию, но не отказался и от пятидесяти рублей, которые вытащил у Саёры из лифчика, потому что больше у нее не было.
А теперь Саёра стоит в своей палатке, где почти закончились чебуреки и уже помнит, что «чебурек» - самое ласковое, как ее могут назвать. Все два года после смерти мужа Саёра проводит, полгода работая в Москве, а на зиму возвращаясь к детям в Ташкент.
- Бахри у меня красивый. Знаете, есть такие дети, которых на пачке памперсов рисуют? Вот он такой же. На русского похож, - говорит Саёра гордо и мне за нее неловко. Но тут Саёра вдруг начинает метаться по своей клетушке с чебуреками, плиткой и рукомойником, находит кошелек и достает фотографию, на которой голубоглазо улыбается младенец. И правда, похож.
И знаете, это всё звучало бы абсолютной пошлостью и банальностью, если бы младенец Бахри не улыбался с фотографии, снятой в день похорон, а Саёра не смотрела куда-то перед собой, говоря, что муж все равно с ней.
И вот зачем я все это вам пишу.
Завтра, 13-го, у Саёры день рождения. Ей исполнится 40. 20 лет подряд ее первым поздравлял муж. Теперь она специально не напоминает детям о празднике, поэтому в прошлом году ее никто не поздравил и Саёра весь день проплакала. Завтра никто не поздравит тоже.
Мы можем это исправить.
Мы можем подойти к палатке Саёры в любое время в пятницу (в четверг ее не будет), назвать по имени, подарить что-нибудь или просто поздравить. Это самый центр города, прямо у метро. Не нужно собираться, пусть каждый придет в удобное для него время, Саёра всегда там.
Пусть нас будет много.
Пусть мы ничего не изменим, ни для Саёры, ни для милиции, ни для мигрантов.
Но пусть нам чуть меньше будет стыдно перед ней за нашу страну.
Пожалуйста, пишите в комменты, если хотите присоединиться. Оставьте свои координаты - я свяжусь с каждым и объясню, где Саёру найти. Комменты скрываются.