вести с полей
Писать и этим хоть хоть как-то спускать невыносимое давление накопившегося.
Приступы диссидентской тоски усугубляются пахнущей этим особым книжным запахом Улицкой, с её Медеями, Аликами и прочими, так или иначе, внутривидящими. В буднях, занятых заботами о визах, смешных розовых бумажках, камерами и мнением окружающих, я совсем разучилась отдыхать. Белкой в колесе рутины, которая со стороны кажется беспрестанным праздником жизни, я верчусь, забывая подумать зачем и в какую сторону хочется самой. Может быть это проблема внешняя - окружающее солнце расслабляет мозги, а может, это вопрос внутреннего становления. Я замерла в возрасте два года назад и теперь мне беспрестанно двадцать пять и можно, как будто бы, ни о чем не беспокоиться и просто течь вникуда, с таким популярным наслаждением. И дело не в самоопределении, дело не в занятости и не в деньгах, я, как выяснилось, "и пользоваться-то ими не умею". Дело в том, что сложно перевести на их куцый язык все движения моего сердца. И дело в том, что слишком давно я привыкла делать то, что говорят, а брось меня в лодке посреди океана, и я доплыву, конечно, но не туда, куда захочу, а туда, куда вынесет. И может нет в этом ничего плохого, может это все предрассудки "хозяев своей жизни", но почему же тогда так тоскливо бывает и тянет на музыку Brian Eno и тому подобных экзистенциальных страдальцев. Но, в целом, мама, у меня все хорошо. Просто зря ты мне дала Достоевского в 15 лет прочитать.
Приступы диссидентской тоски усугубляются пахнущей этим особым книжным запахом Улицкой, с её Медеями, Аликами и прочими, так или иначе, внутривидящими. В буднях, занятых заботами о визах, смешных розовых бумажках, камерами и мнением окружающих, я совсем разучилась отдыхать. Белкой в колесе рутины, которая со стороны кажется беспрестанным праздником жизни, я верчусь, забывая подумать зачем и в какую сторону хочется самой. Может быть это проблема внешняя - окружающее солнце расслабляет мозги, а может, это вопрос внутреннего становления. Я замерла в возрасте два года назад и теперь мне беспрестанно двадцать пять и можно, как будто бы, ни о чем не беспокоиться и просто течь вникуда, с таким популярным наслаждением. И дело не в самоопределении, дело не в занятости и не в деньгах, я, как выяснилось, "и пользоваться-то ими не умею". Дело в том, что сложно перевести на их куцый язык все движения моего сердца. И дело в том, что слишком давно я привыкла делать то, что говорят, а брось меня в лодке посреди океана, и я доплыву, конечно, но не туда, куда захочу, а туда, куда вынесет. И может нет в этом ничего плохого, может это все предрассудки "хозяев своей жизни", но почему же тогда так тоскливо бывает и тянет на музыку Brian Eno и тому подобных экзистенциальных страдальцев. Но, в целом, мама, у меня все хорошо. Просто зря ты мне дала Достоевского в 15 лет прочитать.