Мой текст для СтарХита
Побег из Кандагара
3 августа 1995 года российский экипаж самолета Ил-76 попал в плен к боевикам Талибана. 378 дней семь наших летчиков провели в кандагарском аду. Их ждал суд шариата, но они сумели спастись вопреки всему.
Ничто не предвещало беды. Экипаж грузового гиганта с бортовым номером 76842, принадлежащий казанской авиакомпании "Аэростан", работал по контракту в Арабских Эмиратах. Им предстояло совершить третий, последний в этой командировке, рейс из Албании в афганский Баграм. На борту был официально оформленный груз - патроны к автоматам Калашникова для правительства Афганистана. Для командира экипажа Владимира Шарпатова такие рейсы давно уже стали привычными: к своим 55 годам он побывал не в одной горячей точке.
- Все было как обычно, но за пару дней до этого у меня вдруг возникла неясная тревога, - вспоминает Владимир Ильич. - Захотелось услышать родные голоса. Прямо в небе по дороге в Шарджу я позвонил домой, в Тюмень. Трубку взял сын Сережа. Мы поговорили, на душе полегчало. Но все же, готовясь к рейсу, я постарался сделать так, чтобы на борт не попал пилот-стажер и еще 3 человека из персонала. Нас полетело, как обычно, семеро.
Приказ на снижение
Когда летели над Кандагаром, с земли вдруг последовала команда: «Борт 76842, заходите на посадку. Это - приказ!». В хвост Ил-76 пристроился талибский истребитель МИГ-21, а летчик вышел на связь. «Володя, это ты? - спросил он Шарпатова по-русски. - Садись, хуже будет. Иначе открываю огонь на поражение!». Летчик, афганец, был знаком Шарпатову по предыдущим командировкам, он неплохо владел русским, поскольку летать учился в России. Сейчас он был на стороне Талибана.
Решили потянуть время, но хитрость не сработала. С земли предупредили: открываем огонь на поражение. Пришлось подчиниться.
- На аэродроме Кандагара было людей как на первомайской демонстрации. Казалось, что местное население съехалось сюда со всех окрестных сел, а ведь аэропорт находился в сорока километрах от города, - говорит Шарпатов. - Видимо, талибы собрали их специально, чтобы показать, что Россия - враг, до сих пор продолжает войну. Для простых жителей это было развлечением, все галдели, норовили забраться в кабину Ила. А мы поняли, что операцию эту готовили давно. При досмотре в одном из ящиков были обнаружены крупнокалиберные снаряды, запрещенные для перевозки. Этот злополучный ящик загрузили на борт в последний момент. Видимо, это было сделано умышленно агентами талибов в Тиране. Скорее всего, произошла утечка информации, что уже было 2 рейса с военным грузом и талибы готовились перехватить третий.
Владимира Шарпатова, как командира корабля, повели на допрос к главе талибской группировки мулле Мохаммеду Омару. Тот хотел добиться признания, что патроны для их противников везут из России, грозил судом Шариата за пособничество правительству страны. Но Шарпатов стоял на своем: летим в первый раз, груз из Албании, ничего противозаконного не совершали. Он приказал экипажу уничтожить бортовой журнал, чтобы талибы не узнали, что такие рейсы совершались регулярно.
«Где взять силы?..»
Первую ночь спали прямо на бетоне под самолетом, на вторые сутки их отвезли к месту заключения. Это была небольшая территория, огороженная высоким забором. Там стоял заброшенный дом, а по крыше ходили автоматчики. Пленники спали на полу, несколько железных кроватей им привезли только через несколько месяцев. Кормили картошкой с обрезками бараньего жира, недоваренным рисом и какими-то стручками, от которых у всех началось расстройство желудка.
К концу второго дня к ним прибыла первая делегация: министр обороны и министр иностранных дел Пакистана и несколько пакистанских журналистов. Шарпатов написал на листке латинскими буквами имена и фамилии экипажа и попросил передать в посольство России в Пакистане. Тогда в России и стало известно о захвате самолета. Представитель России, советник нашего посольства в Пакистане появилась только через 14 дней.
Потянулись тягостные, похожие друг на друга дни.
Из дневника Владимира Шарпатова:
«За неделю плена все стали старцами. Жизнь каждого из нас стоит не больше одного патрона».
«Вообще все сильно сдали. У Рязанова - сердце. У меня началась желтуха. Бессонница. Пытаюсь не показывать вида. Но как?»
«Которое утро начинается с визита главных мулл. Во всем обвиняют Россию. Говорят: у вас один выход. Хотите уцелеть - принимайте ислам».
Сначала экипаж надеялся на дипломатическое разрешение вопроса. К пленникам иногда приезжали дипломаты и представители международных организаций. Дважды Совет безопасности ООН выдвигал требование освободить экипаж, но талибы не обращали внимания на эти бумажные резолюции.
Правда, переговорщики сумели добиться того, чтобы заключенным разрешили привозить посылки, письма от родных, газеты и книги. Время от времени присылали продукты, и пленники стали готовить сами. Однажды даже выдалась возможность позвонить родным - привезли спутниковую связь. В другой раз Шарпатов отправил своей семье звуковое письмо, а в ответ получил на пленке привет от внучки Юли. Ей было всего 1,5 года, и она только училась говорить…
- Весь год, пока муж был в плену, я не находила себе места. Смотрела все выпуски новостей, ожидая любых известий, не отходила от телефона. Десятки раз перечитывала его послания, и сама старалась писать только о хорошем: как дела дома, как подрастает внучка. Хотела его подбодрить. Вместе с другими женами мы обращались во все инстанции, писали даже президенту США Клинтону, - вспоминает Юлия Кирилловна Шарпатова.
Российская сторона активных действий по спасению не предпринимала.
«…Нас бросили все. МИД и Россия. А уж президенту вообще наплевать. Он в одной Чечне теряет ежедневно больше людей, чем наш экипаж. Все привыкли к потерям...», - написал в те дни в своем дневнике Шарпатов.
Кстати, интересный момент: в 1996 году им доставили урны для голосования и они даже смогли проголосовать на выборах президента!
В какой-то момент визиты российский делегаций прекратились вообще.
Из дневника Шарпатова:
«Вечером радио нас ошарашило. Президент заявил «о личном контроле» за освобождением французских летчиков. Их сбили над Югославией во время бомбежки мирных жителей. Мы никого не сбивали, ни в кого не стреляли. Взялись за рейс из-за нужды: семьи-то надо кормить. Кто же вспомнит о нас?»
«По радио передали, что французских летчиков уже освободили. Все благодарят Россию. Что ж, порадуемся за везунчиков месье. Париж! Как много в этом звуке для сердца русского слилось...»
Выход один - бежать!
Почти с первых дней плена отношения среди членов экипажа накалились до предела. Отчаяние сменялось злостью, дело доходило до драк, а потом приходило опустошение. Все шестеро во всем случившемся винили командира Шарпатова.
Из дневника командира:
«Приснилось, что лежу в гробу. Покойница тетя Нюра обила его темно-синим бархатом. Не заколочена только доска у головы. Мимо проходят какие-то люди, одни с безразличием, другие неодобрительно покачивают головами. Я прикинулся мертвым и думаю: хорошо, что сделал гроб про запас... Проснулся. У нас все беспросветно. Хочется однажды не проснуться...»
Тем не менее, именно Шарпатов, как командир, к тому же самый старший и опытный, считал себя ответственным за судьбу экипажа и самолета. И он смог преодолеть отчаяние, не сломался.
- Я понял, что у нас один выход - угнать свой самолет. В конце концов, и ребята пришли к этой мысли. Мы стали обдумывать детали и в уме прокладывать путь - через Иран. Топлива в баках было достаточно.
Конечно же, талибы проявляли интерес к захваченному судну. Эксплуатировать такую махину они не могли, - не было специалистов. Этим-то обстоятельством и воспользовались пленники.
Первым делом они объяснили исламистам, что если те хотят увидеть самолет в воздухе, то необходимо регулярное техническое обслуживание. Боевики согласились отвозить их к самолету раз в три месяца, но всех семерых отпускать боялись, а бежать впятером Шарпатов не хотел. Понимал, что оставшихся сразу казнят. Потом поменялся начальник тюрьмы, и их повезли на аэродром всем составом.
«Взлетаем в любом случае…»
…И самолет словно вступил в сговор с экипажем. При очередном запуске двигателя у Ила лопнуло колесо. Летчики получили повод вернуться на борт. Ночь провели в тревожном ожидании. Все понимали, что это шанс и готовились либо бежать, либо погибнуть. Шарпатов даже закопал часть своих дневников, фотографии и компас - было предчувствие, что с аэродрома сюда уже не вернется.
- Была пятница, праздничный день для мусульман. Где-то в полдень охранники пошли через взлетное поле молиться, - вспоминает Владимир Шарпатов. - Подбегает бортинженер: «Ну что, командир, попробуем?». Медленно выруливаю, на ходу запускаем третий и четвертый двигатели... А наперерез нам уже несется «Урал» и автобус. Разбегаюсь прямо с рулежки, выскакиваю на полосу, крыло чуть не цепляет землю, молю, чтобы не сломалось шасси... Машины уже под крылом, еще бы секунды - и столкнулись. Скорость растет медленно, а полоса заканчивается, дальше - минное поле. Довыпускаю закрылки, штурвал на себя. С последней плиты отрываемся от земли! На борту, между тем, оставалось трое талибов. Едва взлетели, экипаж бросился их разоружать и связывать.
Лететь пришлось на высоте 50 метров, чтоб их не засекли локаторы. Был риск врезаться в бархан или попасть в песчаную бурю, но обошлось. Через час пятьдесят пять минут благополучно добрались до Арабских Эмиратов. А спустя еще пять дней президент России Борис Ельцин подписал приказ о присвоении командиру экипажа и второму пилоту Газинуру Хайруллину звания Героя России. Остальные члены экипажа награждены Орденом Мужества.
В роли Шарпатова - Балуев
4 февраля в прокат вышел фильм режиссера Андрея Кавуна «Кандагар», снятый по афганским дневникам Владимира Шарпатова. Впервые режиссер и летчик встретились в 2005 году. Кавун приезжал в Тюмень, и два дня бывший пленник рассказывал ему о том, что пережил в Афганистане. Съемки шли в Марокко, а кадры в кабине самолета снимали в павильоне в Москве. Шарпатов был консультантом.
- Я объяснял техническую сторону дела, как обращаться с приборами. Еще просил внести какие-то изменения в сценарий, спорил, убеждал… Андрей Кавун даже сказал мне, что ему еще никто и никогда не делал столько замечаний! Подружился я и со всеми актерами, занятыми в картине. Понравилось, как играл Александр Балуев, - рассказал Шарпатов. - Но готового фильма я еще не видел.
Сейчас Владимир Шарпатов живет в Тюмени, занимается политической и общественной работой, радуется внукам …
- Я стал другим человеком. И не потому, что стал героем - у меня произошла переоценка ценностей, стало меньше иллюзий. Конечно, сильно сдали нервы. Я и так человек эмоциональный, а тут вовсе стал заводиться с пол-оборота. От этого порой страдают близкие и друзья.
На пенсию он ушел в 62 года - очень солидный возраст для летчика. Отношения с экипажем с тех пор не наладились, но Шарпатов на них зла не держит: в нужный момент они были единым целым, потому и спаслись…
3 августа 1995 года российский экипаж самолета Ил-76 попал в плен к боевикам Талибана. 378 дней семь наших летчиков провели в кандагарском аду. Их ждал суд шариата, но они сумели спастись вопреки всему.
Ничто не предвещало беды. Экипаж грузового гиганта с бортовым номером 76842, принадлежащий казанской авиакомпании "Аэростан", работал по контракту в Арабских Эмиратах. Им предстояло совершить третий, последний в этой командировке, рейс из Албании в афганский Баграм. На борту был официально оформленный груз - патроны к автоматам Калашникова для правительства Афганистана. Для командира экипажа Владимира Шарпатова такие рейсы давно уже стали привычными: к своим 55 годам он побывал не в одной горячей точке.
- Все было как обычно, но за пару дней до этого у меня вдруг возникла неясная тревога, - вспоминает Владимир Ильич. - Захотелось услышать родные голоса. Прямо в небе по дороге в Шарджу я позвонил домой, в Тюмень. Трубку взял сын Сережа. Мы поговорили, на душе полегчало. Но все же, готовясь к рейсу, я постарался сделать так, чтобы на борт не попал пилот-стажер и еще 3 человека из персонала. Нас полетело, как обычно, семеро.
Приказ на снижение
Когда летели над Кандагаром, с земли вдруг последовала команда: «Борт 76842, заходите на посадку. Это - приказ!». В хвост Ил-76 пристроился талибский истребитель МИГ-21, а летчик вышел на связь. «Володя, это ты? - спросил он Шарпатова по-русски. - Садись, хуже будет. Иначе открываю огонь на поражение!». Летчик, афганец, был знаком Шарпатову по предыдущим командировкам, он неплохо владел русским, поскольку летать учился в России. Сейчас он был на стороне Талибана.
Решили потянуть время, но хитрость не сработала. С земли предупредили: открываем огонь на поражение. Пришлось подчиниться.
- На аэродроме Кандагара было людей как на первомайской демонстрации. Казалось, что местное население съехалось сюда со всех окрестных сел, а ведь аэропорт находился в сорока километрах от города, - говорит Шарпатов. - Видимо, талибы собрали их специально, чтобы показать, что Россия - враг, до сих пор продолжает войну. Для простых жителей это было развлечением, все галдели, норовили забраться в кабину Ила. А мы поняли, что операцию эту готовили давно. При досмотре в одном из ящиков были обнаружены крупнокалиберные снаряды, запрещенные для перевозки. Этот злополучный ящик загрузили на борт в последний момент. Видимо, это было сделано умышленно агентами талибов в Тиране. Скорее всего, произошла утечка информации, что уже было 2 рейса с военным грузом и талибы готовились перехватить третий.
Владимира Шарпатова, как командира корабля, повели на допрос к главе талибской группировки мулле Мохаммеду Омару. Тот хотел добиться признания, что патроны для их противников везут из России, грозил судом Шариата за пособничество правительству страны. Но Шарпатов стоял на своем: летим в первый раз, груз из Албании, ничего противозаконного не совершали. Он приказал экипажу уничтожить бортовой журнал, чтобы талибы не узнали, что такие рейсы совершались регулярно.
«Где взять силы?..»
Первую ночь спали прямо на бетоне под самолетом, на вторые сутки их отвезли к месту заключения. Это была небольшая территория, огороженная высоким забором. Там стоял заброшенный дом, а по крыше ходили автоматчики. Пленники спали на полу, несколько железных кроватей им привезли только через несколько месяцев. Кормили картошкой с обрезками бараньего жира, недоваренным рисом и какими-то стручками, от которых у всех началось расстройство желудка.
К концу второго дня к ним прибыла первая делегация: министр обороны и министр иностранных дел Пакистана и несколько пакистанских журналистов. Шарпатов написал на листке латинскими буквами имена и фамилии экипажа и попросил передать в посольство России в Пакистане. Тогда в России и стало известно о захвате самолета. Представитель России, советник нашего посольства в Пакистане появилась только через 14 дней.
Потянулись тягостные, похожие друг на друга дни.
Из дневника Владимира Шарпатова:
«За неделю плена все стали старцами. Жизнь каждого из нас стоит не больше одного патрона».
«Вообще все сильно сдали. У Рязанова - сердце. У меня началась желтуха. Бессонница. Пытаюсь не показывать вида. Но как?»
«Которое утро начинается с визита главных мулл. Во всем обвиняют Россию. Говорят: у вас один выход. Хотите уцелеть - принимайте ислам».
Сначала экипаж надеялся на дипломатическое разрешение вопроса. К пленникам иногда приезжали дипломаты и представители международных организаций. Дважды Совет безопасности ООН выдвигал требование освободить экипаж, но талибы не обращали внимания на эти бумажные резолюции.
Правда, переговорщики сумели добиться того, чтобы заключенным разрешили привозить посылки, письма от родных, газеты и книги. Время от времени присылали продукты, и пленники стали готовить сами. Однажды даже выдалась возможность позвонить родным - привезли спутниковую связь. В другой раз Шарпатов отправил своей семье звуковое письмо, а в ответ получил на пленке привет от внучки Юли. Ей было всего 1,5 года, и она только училась говорить…
- Весь год, пока муж был в плену, я не находила себе места. Смотрела все выпуски новостей, ожидая любых известий, не отходила от телефона. Десятки раз перечитывала его послания, и сама старалась писать только о хорошем: как дела дома, как подрастает внучка. Хотела его подбодрить. Вместе с другими женами мы обращались во все инстанции, писали даже президенту США Клинтону, - вспоминает Юлия Кирилловна Шарпатова.
Российская сторона активных действий по спасению не предпринимала.
«…Нас бросили все. МИД и Россия. А уж президенту вообще наплевать. Он в одной Чечне теряет ежедневно больше людей, чем наш экипаж. Все привыкли к потерям...», - написал в те дни в своем дневнике Шарпатов.
Кстати, интересный момент: в 1996 году им доставили урны для голосования и они даже смогли проголосовать на выборах президента!
В какой-то момент визиты российский делегаций прекратились вообще.
Из дневника Шарпатова:
«Вечером радио нас ошарашило. Президент заявил «о личном контроле» за освобождением французских летчиков. Их сбили над Югославией во время бомбежки мирных жителей. Мы никого не сбивали, ни в кого не стреляли. Взялись за рейс из-за нужды: семьи-то надо кормить. Кто же вспомнит о нас?»
«По радио передали, что французских летчиков уже освободили. Все благодарят Россию. Что ж, порадуемся за везунчиков месье. Париж! Как много в этом звуке для сердца русского слилось...»
Выход один - бежать!
Почти с первых дней плена отношения среди членов экипажа накалились до предела. Отчаяние сменялось злостью, дело доходило до драк, а потом приходило опустошение. Все шестеро во всем случившемся винили командира Шарпатова.
Из дневника командира:
«Приснилось, что лежу в гробу. Покойница тетя Нюра обила его темно-синим бархатом. Не заколочена только доска у головы. Мимо проходят какие-то люди, одни с безразличием, другие неодобрительно покачивают головами. Я прикинулся мертвым и думаю: хорошо, что сделал гроб про запас... Проснулся. У нас все беспросветно. Хочется однажды не проснуться...»
Тем не менее, именно Шарпатов, как командир, к тому же самый старший и опытный, считал себя ответственным за судьбу экипажа и самолета. И он смог преодолеть отчаяние, не сломался.
- Я понял, что у нас один выход - угнать свой самолет. В конце концов, и ребята пришли к этой мысли. Мы стали обдумывать детали и в уме прокладывать путь - через Иран. Топлива в баках было достаточно.
Конечно же, талибы проявляли интерес к захваченному судну. Эксплуатировать такую махину они не могли, - не было специалистов. Этим-то обстоятельством и воспользовались пленники.
Первым делом они объяснили исламистам, что если те хотят увидеть самолет в воздухе, то необходимо регулярное техническое обслуживание. Боевики согласились отвозить их к самолету раз в три месяца, но всех семерых отпускать боялись, а бежать впятером Шарпатов не хотел. Понимал, что оставшихся сразу казнят. Потом поменялся начальник тюрьмы, и их повезли на аэродром всем составом.
«Взлетаем в любом случае…»
…И самолет словно вступил в сговор с экипажем. При очередном запуске двигателя у Ила лопнуло колесо. Летчики получили повод вернуться на борт. Ночь провели в тревожном ожидании. Все понимали, что это шанс и готовились либо бежать, либо погибнуть. Шарпатов даже закопал часть своих дневников, фотографии и компас - было предчувствие, что с аэродрома сюда уже не вернется.
- Была пятница, праздничный день для мусульман. Где-то в полдень охранники пошли через взлетное поле молиться, - вспоминает Владимир Шарпатов. - Подбегает бортинженер: «Ну что, командир, попробуем?». Медленно выруливаю, на ходу запускаем третий и четвертый двигатели... А наперерез нам уже несется «Урал» и автобус. Разбегаюсь прямо с рулежки, выскакиваю на полосу, крыло чуть не цепляет землю, молю, чтобы не сломалось шасси... Машины уже под крылом, еще бы секунды - и столкнулись. Скорость растет медленно, а полоса заканчивается, дальше - минное поле. Довыпускаю закрылки, штурвал на себя. С последней плиты отрываемся от земли! На борту, между тем, оставалось трое талибов. Едва взлетели, экипаж бросился их разоружать и связывать.
Лететь пришлось на высоте 50 метров, чтоб их не засекли локаторы. Был риск врезаться в бархан или попасть в песчаную бурю, но обошлось. Через час пятьдесят пять минут благополучно добрались до Арабских Эмиратов. А спустя еще пять дней президент России Борис Ельцин подписал приказ о присвоении командиру экипажа и второму пилоту Газинуру Хайруллину звания Героя России. Остальные члены экипажа награждены Орденом Мужества.
В роли Шарпатова - Балуев
4 февраля в прокат вышел фильм режиссера Андрея Кавуна «Кандагар», снятый по афганским дневникам Владимира Шарпатова. Впервые режиссер и летчик встретились в 2005 году. Кавун приезжал в Тюмень, и два дня бывший пленник рассказывал ему о том, что пережил в Афганистане. Съемки шли в Марокко, а кадры в кабине самолета снимали в павильоне в Москве. Шарпатов был консультантом.
- Я объяснял техническую сторону дела, как обращаться с приборами. Еще просил внести какие-то изменения в сценарий, спорил, убеждал… Андрей Кавун даже сказал мне, что ему еще никто и никогда не делал столько замечаний! Подружился я и со всеми актерами, занятыми в картине. Понравилось, как играл Александр Балуев, - рассказал Шарпатов. - Но готового фильма я еще не видел.
Сейчас Владимир Шарпатов живет в Тюмени, занимается политической и общественной работой, радуется внукам …
- Я стал другим человеком. И не потому, что стал героем - у меня произошла переоценка ценностей, стало меньше иллюзий. Конечно, сильно сдали нервы. Я и так человек эмоциональный, а тут вовсе стал заводиться с пол-оборота. От этого порой страдают близкие и друзья.
На пенсию он ушел в 62 года - очень солидный возраст для летчика. Отношения с экипажем с тех пор не наладились, но Шарпатов на них зла не держит: в нужный момент они были единым целым, потому и спаслись…