13 выстрелов по Пакту
Один из авторов коллектива блога попробовал себя в научпопе.)
Федеральный выпуск "Комсомольской правды" 24 ноября - 1 декабря.
Страницы 6-7.
Статья "Огонь по самолету Риббентропа".
Конечно, подрезали и добавили кое-что от себя, но что поделаешь...))
Полную версию без изменений и дополнений размещаю под катом - можете сравнить.
А научный вариант надеюсь когда-нибудь войдет в "Калининский военный округ. 1938-1940".
Итак, статья об обстреле советскими зенитчиками самолета Риббентропа 23 августа 1939 года...
Статья основана на реальных архивных документах, которые до сих пор не вводились в оборот.
13 выстрелов по пакту
Мы взлетели,
но ещё - не слишком
Если надо
к Марсам
дуги выгнуть -
сделай милость,
дай
отдать
мою жизнишку.
Хочешь,
вниз
с трёх тысяч метров прыгну?!
Владимир Маяковский, «Москва-Кёнигсберг», написано в Берлине, 6 сентября 1923 года
Поздним вечером 23 августа 1950 года Василий Гордов ворочался на нарах и не мог заснуть.
Что-то подсказывало ему, что эта ночь может стать последней в его жизни. Гордов уже три с половиной года провел под следствием и был опытным арестантом...
В январе 1947 года в дверь квартиры отставного генерал-полковника Гордова постучали. Это был арест «за разговоры». Советские генералы еще не знали, что оперативная техника МГБ фиксирует не только их телефонные беседы, но и кухонную болтовню. Это обстоятельство стало роковым не только для Василия Гордова, но и для его собеседников: жены - Татьяны Владимировны, бывшего Маршала Советского Союза, а на тот момент отставного генерал-майора Григория Ивановича Кулика и генерал-майора в отставке Филиппа Трофимовича Рыбальченко.
Сегодня известны стенограммы этих бесед на генеральской кухне. Конечно, по тем временам, это был смертный приговор:
Гордов- Я хотел бы куда-нибудь на работу в Финляндию уехать или в скандинавские страны.
Рыбальченко- Да, там хорошо нашему брату.
Г.- Ах, е…м… что ты можешь еще сказать?!
Р.- Да. Народ внешне нигде не показывает своего недовольства, внешне все в порядке, а народ умирает.
Г.- Едят кошек, собак, крыс.
Р.- Раньше нам все-таки помогали из-за границы.
Г.- Дожили! Теперь они ничего не дают, и ничего у нас нет.
Р.- Народ голодает, как собаки, народ очень недоволен.
Г.- Но народ молчит, боится.
Р.- И никаких перспектив, полная изоляция.
Г. - Никаких. Мы не можем осуществить лозунга: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Ни х… все пошло насмарку!
Р.- Да, не вышло ничего.
Г.- Вышло бы, если все это своевременно сделать. Нам нужно было иметь настоящую демократию.
Р.- Именно, чистую, настоящую демократию, чтобы постепенно все это делать. А то все разрушается, все смешалось - земля, лошади, люди.
Советский диктатор вряд ли сомневался какое принять решение о судьбе генерала Гордова, когда прочел о себе такое:
Гордов: Что сделал этот человек - разорил Россию, ведь России больше нет! А я никогда ничего не воровал. Я бесчестным не могу быть. Ты все время говоришь - иди к Сталину. Значит, пойти к нему и сказать: «Виноват, ошибся, я буду честно вам служить, преданно». Кому? Подлости буду честно служить, дикости?! Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут! Эх, если бы ты знала что-нибудь!
Но суд не получился скорым. Три с половиной года длилось следствие по всем инквизиторским канонам НКВД-МГБ. Самооговор и показания на других участников «заговора» получались, говоря казенным языком «в результате незаконных методов следствия», а говоря проще, вырывались из обвиняемых после нечеловеческих избиений и пыток. Но вот в последние дни чуть улучшили питание, выдали свежее белье и даже заменили кое-что из предметов гардероба.
- Готовят к суду, - обреченно подумал про себя Гордов, - но когда, когда же в моей жизни и в жизни всей страны могло пойти все не так как пошло?
И вот тогда, в тесной лефортовской камере вспомнился Василию Гордову один эпизод, произошедший ровно за 11 лет до этого дня.
+++++++++++++++++++++
Когда будете в Твери, обратите внимание на строгое здание, расположенное на Набережной Степана Разина, прямо у Нового Волжского моста. Это здание военного ведомства - Дом ворошиловских стрелков или Дом красных командиров. В 1939 году, правда, Тверь была не Тверью, а Калинином, Нового Волжского моста еще не существовало, а в Доме ворошиловских стрелков был расположен штаб Калининского военного округа.
В час ночи 23 августа 1939 года, в кабинете временно исполняющего обязанности начальника штаба округа комбрига Гордова задребезжал телефон. Комбриг был на службе: необходимо детализировать и утвердить планы развертывания новых дивизий округа, согласно последних указаний, полученных на днях из Москвы. Звонили из Генерального штаба Красной армии. Дежурный медленно продиктовал телефонограмму, попросил повторить и удовлетворенный положил трубку. Комбриг Гордов секунду всматривался в скомканный листок бумаги:
«23.08.39 года ожидается перелет самолета границы одного или трех, иностранной марки, не обстреливать. Маршрут Себеж - Великие Луки, направление Москва. В случае посадки оказывать содействие, по охране самолета и экипажа, обеспечить неприкосновенность пассажиров и никаких опросов не производить».
«Немец летит в Москву. Еще и договорятся о чем-нибудь. Сбить бы этого фашиста да и дело с концом», - размышлял Гордов. Но тут же одёрнул себя: «Так, товарищ комбриг, вы человек военный, а то с такими мыслями и до черного воронка можно доиграться».
Начальник штаба придвинул к себе телефон, снял трубку и попросил телефонистку вызвать начальника штаба 2-го стрелкового корпуса полковника Нечаева. Звонок в Великих Луках, в квартире Михаила Дмитриевича Нечаева раздался в 1.20 ночи 23 августа 1939 года. Комбриг дословно передал полковнику текст телефонограммы и вернулся к своим текущим делам.
В эту ночь звонки в Москве, Калинине, Великих Луках звучали словно в знаменитом фильме Гора Вербински. Все вроде бы как обычно, но напряжение витало в воздухе. В 1.30 полковник Нечаев дозвонился до военкома 2-го полка ПВО батальонного комиссара Катанова. Позднее, Сергею Михайловичу Катанову пришлось подробно вспоминать подробности того ночного разговора: «Полковник Нечаев спросил меня, знаю ли я, что-нибудь о предполагающемся перелете иностранных самолетов. Я сообщил, что мне ничего неизвестно, тогда он мне передал, что «сегодня 23.8.39-г часы не определены, предполагается перелет 1-3 иностранных самолетов через государственную границу, огонь не открывать и перелету не препятствовать», о чем необходимо поставить в известность все наши подразделения и также, чтобы было известно дальнему подразделению, находящемуся на границе».
После получения столь важного распоряжения комиссар Катанов (почти комиссар Каттани!) развил бурную деятельность:
- он позвонил дежурному по полку младшему лейтенанту Евдокимову, чтобы тот немедленно сообщил текст телефонограммы во все дивизионы полка;
- через междугороднюю телефонную связь заказал номер телефона дивизиона полка, дислоцированного на границе, в Себеже. Но передать сообщение в дивизион не получалось, «ввиду неслышимости разговора» и телефонистка предложила Катанову, что она передаст телефонограмму сама и через несколько минут она сообщила батальонному комиссару, что телефонограмма передана;
- позвонил на Главный пост ВНОС (воздушного оповещения, наблюдения и связи) в Новосокольники и спросил, знают ли они о телефонограмме. Там ответили, что такую телефонограмму уже получили от Себежского погранотряда.
Успокоившись и решив, что все необходимое им сделано батальонный комиссар Катанов лег спать…
Утром 23 августа в кенигсбергском аэропорту Девау совершили взлет 2 самолета FOCKE-WULF FW 200 CONDOR. В одном из них находился рейхсминистр иностранных дел Германии Ульрих Фридрих Вилли Иоахим фон Риббентроп. А в Москве его очень ждал полновластный хозяин Советского Союза Иосиф Сталин. На коротком историческом отрезке интересы двух тоталитарных режимов совпали, и Риббентроп направлялся в Москву для того, чтобы подписать Пакт о ненападении и разделить Европу на сферы влияния.
Тем же утром, в 9 часов батальонный комиссар Катанов встретил на территории городка начальника штаба полка капитана Костюшкевича и поинтересовался знает ли он о полученной ночью телефонограмме. Николай Михайлович Костюшкевич ответил, что еще в 23 часа вечером 22 августа им была получена информация о пролете самолетов от погранотряда, и временно исполняющий командира полка капитан Быко-Янко тогда же дал команду во все подразделения полка не открывать огня по этим самолетам. А комиссара полка решили не будить, поскольку подумали, что он уже отдыхает. Кстати, интересно, что капитаны Быко-Янко и Костюшкевич были временно замещающими должности командира и начальника штаба полка. Так называемое, «вридство» было болезнью тогдашней Красной армии - после репрессий 1937-1938 годов командиры и начальники просто побаивались утверждать в должности своих подчиненных из-за опасения быть обвиненными в «выдвижении» участников заговора. Конечно, можно предположить, что если бы на месте «вридов» оказались майоры Лопаткин и Иорданишвили (штатные командир и начальник штаба этого полка) ситуация сложилась по иному, но действующими лицами суждено было стать другим людям.
После утреннего построения все командиры полка спокойно отправились в тир, где на это утро были запланированы занятия по стрельбе из личного оружия.
Далее, речь пойдет о пяти минутах, которые могли потрясти мир. В районе 11.20-11.30 стрельба была завершена и к тиру «на полном ходу верхом на лошади приехал без фуражки младший комвзвод Мальков и спросил командира части, ему ответили, что командира части в тире нет, тогда он сообщил, что сейчас из Главного Поста поступила телефонограмма в которой приказывалось обстрелять перелетевшие фашистские самолеты». Изумленный батальонный комиссар Катанов побежал в штаб для выяснения подробностей, но пробегая мимо дежурной батареи, увидел капитана Костюшкевича, отдававшего команды привести орудия в боевую готовность. Костюшкевич подтвердил Катанову, что получен приказ обстрелять вражеские самолеты. О дальнейших событиях нам расскажет сам батальонный комиссар Катанов: «в это же время над нами был слышен шум моторов, самолет вначале не был обнаружен ввиду большой дымки в воздухе и когда самолет увидели, он уже пролетал над нами (т.е.мертвую воронку) бежать в штаб для выяснения времени не было, я быстро рассчитал, что через несколько секунд совершенно скроется самолет и считая, что я дважды получил сообщение обстрелять самолеты я понял так, что под видом тех самолетов, которым было дано разрешение лететь беспрепятственно, пробрались вражеские самолеты, которые надо было обстрелять, не дав им пробраться вглубь страны и когда Костюшкевич спросил разрешения об открытии огня - я разрешил, ибо командира части при появлении первого самолета на батарее не было и я являлся старшим начальником. После обстрела первого самолета над нами, в этот малый промежуток времени я бросился бежать в штаб, но отбежав несколько шагов, я столкнулся с бежавшим на батарею и как раз мне навстречу капитаном Быко-Янко, который закричал «Почему не стреляете?», «Огонь!». После чего начался обстрел второго самолета. Через несколько выстрелов я услышал от кого-то бежавшего по направлению из штаба - «прекратить огонь», «прекратить огонь», и я, и командир части подали команды одновременно о прекращении огня, а сами побежали в штаб».
Что же случилось? Почему неоднократно переданный приказ о запрете обстрела самолетов внезапно трансформировался в выстрелы по «Кондору» рейхсминистра Риббентропа?
После разбирательств выяснилось, что виноват во всем оказался красноармеец первого года службы, писарь штаба Георгий Семенович Касьянов, 1917 года рождения. Касьянов несколько раз повторил своим начальникам, что получил телефонограмму со словами «Принять обстрел» и тут же передал ее капитану Костюшкевичу, а тот не проверив информацию, не перезвонив на Главный пост, тут же убежал к батарее, организовывать стрельбу, тем самым введя в заблуждение командование части.
Каков же был результат стрельбы? Батареей младшего лейтенанта Попижука было выпущено по германским самолетам тринадцать снарядов: восемь по первому самолету и пять по второму. Дымка в небе над Великими Луками и стремительность изготовки батареи к ведению стрельбы привели к тому, что ни один из снарядов не поразил цель и оба «Кондора» через некоторое время благополучно приземлились в Москве. А день 23 августа 1939 года вошел в историю, как день подписания Пакта Молотова-Риббентропа.
Но разбор полетов во 2-ом полку ПВО только начинался. Красноармеец Касьянов оказался под пристальным присмотром своих сослуживцев и уже на следующий день батальонный комиссар Катанов докладывал о том, что «вечером 23.8.39 г. во время расследования мне сообщил писарь штаба младший командир Дорофеев, что перед отходом ко сну писарь Касьянов, сменившийся после дежурства в Штабе, находясь в общежитии что-то писал, после чего лег спать. Но когда был дан отбой, то через короткое время после отбоя Касьянов вскочил и одевшись побежал наружу, Были проведены розыски и через 15-20 минут красноармеец Трошев нашел Касьянова в городке идущего от красноармейской столовой после чего привел его в штаб. Касьянов по распоряжению командующего войсками Калининского военного округа посажен на гауптвахту до особого распоряжения».
Данный инцидент настолько испугал командование 2-го полка ПВО, что во время обратного перелета «Кондоров» в Кёнигсберг из Москвы, 24 августа, батареи не приводили в боевую готовность, а непосредственно у орудий дежурили старшие командиры полка.
Это неудивительно, ведь по разным источникам в разборе несанкционированной стрельбы по самолету Риббентропа принимали участие и заместитель наркома иностранных дел Потемкин, и представитель Генерального штаба Василевский, и представитель НКВД Серов. Последние двое в своих воспоминаниях обмолвились о великолукском инциденте. Правда, Серов, во-первых, переместил события в Бежицу (ныне Бежицкий район города Брянска), очевидно перепутав Бежицу с городом Бежецком в Калининской области, а Бежецк, в свою очередь перепутав с Великими Луками. А во-вторых, Серов, якобы, прибыл в расположение зенитчиков превентивно, еще до пролета самолетов, но к его советам не прислушались и в результате обстрел состоялся.
Какую же телефонограмму все-таки принял Касьянов? В процессе разбирательства это было установлено. Младший лейтенант Умов, дежурный по Главному посту ПВО предъявил запись: «23.8.39 г. 11-20 передана дежурному в/ч 5654 «Два самолета по заявке прошли Идрицу в 11-20 не обстреливать» принял КАСЬЯНОВ, передал 11-21 УМОВ».
А Касьяновым эта информация была записана так: «23.8.39 г. 11-20 два самолета прошли Идрицу в 11-20 принять обстрел, принял КАСЬЯНОВ, передал 11-21 Ив.УМОВ».
К Умову, правда, тоже возникли претензии: он не потребовал повторения телефонограммы у принимавшего, что являлось нарушением правил передачи телефонограмм.
Больше всех переживал батальонный комиссар Катанов, отдавший приказ обстрелять самолеты: «Это тягчайшее чрезвычайное происшествие произошло только потому, что начальник штаба не проверив текста телефонограммы, привел батарею в боеготовность и ввел этой телефонограммой командование части в заблуждение и я, как комиссар части, попал в такое положение, что не смог лично проверить данный текст телефонограммы, ибо самолеты пролетали уже над головами и решив, что если не открыть огонь, а тут вопрос решался секундами, самолеты могли скрыться, принял неправильное решение, тем самым совершил величайшую ошибку, могущую повлечь за собой самые тяжелые последствия».
Фамилии Василевского в списке работников, проводивших проверку данного инцидента, обнаружить не удалось. Рапорт Ворошилову о расследовании подписали начальник 1-го отдела Генерального штаба РККА комбриг Иванов и заместитель начальника Политического Управления Красной армии бригадный комиссар Пронин.
Высокие московские проверяющие в целом описали ситуацию так же, как и батальонный комиссар Катанов в своем объяснении. Добавили только, что капитан Костюшкевич, получив вечером 22 августа телефонограмму, оповестил о ней все батареи полка, кроме той, которая находилась в городке (то есть, батареи Попижука, именно той, которая и открыла огонь), по причине того, что «по установленному в полке порядку она, как стоявшая в городке, могла открыть огонь только по непосредственному приказанию командования полка». Однако, младший лейтенант Евдокимов, приняв телефонограмму от батальонного комиссара Катанова ночью передал информацию в батарею Попижука. Но получилось так, что дневальный красноармеец Югринов, разбудил дежурного по батарее младшего командира Иванова и передал ему приказание, полученное от дежурного, когда Иванов еще лежал в кровати. Спросонья Иванов не запомнил этого приказания и не доложил его командиру батареи Попижуку. Таким образом, командир батареи, расположенной непосредственно в городке около штаба полка, приказания о пролете самолетов не знал и ничего не слышал о нем. То есть, сомнений у Попижука не было никаких.
Тем не менее, во время пролета самолетов и после получения команды на открытие стрельбы, командир батареи Попижук не видел опознавательных знаков на самолетах, которые шли на высоте до 2 тысяч метров и зная, что не видя опознавательных знаков стрелять нельзя, доложил об этом Костюшкевичу, но получил от него снова приказание открыть огонь. Комиссия предлагала батальонного комиссара Катанова, капитана Костюшкевича и красноармейца Касьянова предать суду. Однако, в части командиров это предложение все-таки скорее всего не было реализовано, хотя документов, которые бы завершали это дело обнаружить не удалось. Но Сергей Михайлович Катанов, стал военкомом бригады ПВО, орденоносцем, дослужился до полковника. Не покинул армию и Костюшкевич - 28 ноября 1941 года он был убит осколком мины, на огневой позиции батареи у деревни Клово, Наро-Фоминского района. Судьбу красноармейца Касьянова установить не удалось.
Как смотрелся обстрел с земли? Благодаря великолукскому краеведу Владимиру Павлову мы имеем возможность познакомиться с воспоминаниями, например, ветерана Юрия Никифоровича Богданова:
«Многие великолучане стали свидетелями живописной картины - летит самолёт, вокруг него появляются белые облачка разрывов зенитных снарядов... Осколки падали на землю в центре города, где дома были преимущественно деревянные, одноэтажные. Они нанесли заметный экономический урон горожанам - у кого-то проломили крышу дома, у кого-то убили курицу, у кого-то разворотили грядки, у кого-то вылетели стёкла из окон».
Николай Иванович Скорняков, работник Великолукского аэропорта так вспоминал об этом событии:
« И тут в считанные секунды обстановка непредвиденно изменилась. Не веря глазам, отчётливо вижу круги белой дымки от разрывов зенитных снарядов, обкладывавших самолёт Риббентропа. Бегу к телефону, чтобы доложить о случившемся по службе. В ответ слышу голос дежурного: «Срочно умчался к зенитчикам». В это время с облегчением слышу звуки удаляющегося самолёта, который прикрыло спасительное облако. Минуя великолукское «гостеприимство» самолёт взял курс на Москву».
Известный ученый-историк, Вячеслав Иванович Дашичев в статье для «Новой газеты» вспоминал:
«Дело было в Великих Луках, где я жил в то время с родителями. Отец командовал там стрелковым корпусом. Утром в этот день я направился в школу, где собирались ученики накануне нового учебного года. По дороге я вдруг услышал пушечную канонаду. Посмотрев вверх, увидел в небе самолет с необычными очертаниями. Он летел довольно низко. Мне показалось, что на его крыльях были кресты. Вокруг самолета хорошо виднелись облачка от разрывавшихся снарядов. Самолет взревел, резко пошел в сторону и вскоре исчез из виду. Когда вечером отец вернулся из штаба я рассказал ему о случившемся и спросил, что бы это значило. Он тяжело вздохнул и сказал: «Наши зенитчики по ошибке обстреляли самолет Риббентропа, направлявшегося в Москву. Их не предупредили о маршруте полета, они были застигнуты врасплох и стреляли даже без прицелов. Не знаю, как еще закончится для меня эта история». Но все обошлось».
Здесь необходимо уточнить, что 23 августа полковник Дашичев еще исполнял должность помощника командира 2-го стрелкового корпуса и в командование 47-м стрелковым корпусом еще не вступил. Но находился в любом случае в Великих Луках.
Почувствовали ли в воздухе обстрел? Вопрос остается открытым - ни официальные германские документы, ни мемуары участников полета не содержат никакого упоминания о разрывах снарядов в небе над Великими Луками. Существует легенда, что на обратном пути самолет рейхсминистра совершил промежуточную посадку в Великих Луках и Йоахим Риббентроп купил в буфете местного аэропорта пять бутылок водки. Если это так, то я бы на его месте купил бы тринадцать!
Наконец, самый интересный вопрос: а что бы было, если бы зенитчики Попижука были немного точнее? И если бы им удалось сбить самолет Риббентропа.
Тема для любителей исторического фэнтэзи. Одни говорят, что Гитлер немедленно прислал бы запасного Риббентропа, а Сталин, усмехаясь в усы, предложил бы Гитлеру сбить самолет с Молотовым и, забыв про неприятные мелочи, продолжить заниматься текущими государственными делами. Другие же считают, что Гитлер, будучи во многом мистиком, был бы остановлен столь явным знаком Провидения, и тогда вся мировая история могла бы пойти по другому пути. Решайте сами: какой вариант имел бы больше шансов на реализацию!
+++++++++++++++++
А что же генерал Гордов?
24 августа 1950 года Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила его к расстрелу. В тот же день приговор был приведен в исполнение. После смерти Сталина Василий Николаевич Гордов был реабилитирован.
Федеральный выпуск "Комсомольской правды" 24 ноября - 1 декабря.
Страницы 6-7.
Статья "Огонь по самолету Риббентропа".
Конечно, подрезали и добавили кое-что от себя, но что поделаешь...))
Полную версию без изменений и дополнений размещаю под катом - можете сравнить.
А научный вариант надеюсь когда-нибудь войдет в "Калининский военный округ. 1938-1940".
Итак, статья об обстреле советскими зенитчиками самолета Риббентропа 23 августа 1939 года...
Статья основана на реальных архивных документах, которые до сих пор не вводились в оборот.
13 выстрелов по пакту
Мы взлетели,
но ещё - не слишком
Если надо
к Марсам
дуги выгнуть -
сделай милость,
дай
отдать
мою жизнишку.
Хочешь,
вниз
с трёх тысяч метров прыгну?!
Владимир Маяковский, «Москва-Кёнигсберг», написано в Берлине, 6 сентября 1923 года
Поздним вечером 23 августа 1950 года Василий Гордов ворочался на нарах и не мог заснуть.
Что-то подсказывало ему, что эта ночь может стать последней в его жизни. Гордов уже три с половиной года провел под следствием и был опытным арестантом...
В январе 1947 года в дверь квартиры отставного генерал-полковника Гордова постучали. Это был арест «за разговоры». Советские генералы еще не знали, что оперативная техника МГБ фиксирует не только их телефонные беседы, но и кухонную болтовню. Это обстоятельство стало роковым не только для Василия Гордова, но и для его собеседников: жены - Татьяны Владимировны, бывшего Маршала Советского Союза, а на тот момент отставного генерал-майора Григория Ивановича Кулика и генерал-майора в отставке Филиппа Трофимовича Рыбальченко.
Сегодня известны стенограммы этих бесед на генеральской кухне. Конечно, по тем временам, это был смертный приговор:
Гордов- Я хотел бы куда-нибудь на работу в Финляндию уехать или в скандинавские страны.
Рыбальченко- Да, там хорошо нашему брату.
Г.- Ах, е…м… что ты можешь еще сказать?!
Р.- Да. Народ внешне нигде не показывает своего недовольства, внешне все в порядке, а народ умирает.
Г.- Едят кошек, собак, крыс.
Р.- Раньше нам все-таки помогали из-за границы.
Г.- Дожили! Теперь они ничего не дают, и ничего у нас нет.
Р.- Народ голодает, как собаки, народ очень недоволен.
Г.- Но народ молчит, боится.
Р.- И никаких перспектив, полная изоляция.
Г. - Никаких. Мы не можем осуществить лозунга: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Ни х… все пошло насмарку!
Р.- Да, не вышло ничего.
Г.- Вышло бы, если все это своевременно сделать. Нам нужно было иметь настоящую демократию.
Р.- Именно, чистую, настоящую демократию, чтобы постепенно все это делать. А то все разрушается, все смешалось - земля, лошади, люди.
Советский диктатор вряд ли сомневался какое принять решение о судьбе генерала Гордова, когда прочел о себе такое:
Гордов: Что сделал этот человек - разорил Россию, ведь России больше нет! А я никогда ничего не воровал. Я бесчестным не могу быть. Ты все время говоришь - иди к Сталину. Значит, пойти к нему и сказать: «Виноват, ошибся, я буду честно вам служить, преданно». Кому? Подлости буду честно служить, дикости?! Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут! Эх, если бы ты знала что-нибудь!
Но суд не получился скорым. Три с половиной года длилось следствие по всем инквизиторским канонам НКВД-МГБ. Самооговор и показания на других участников «заговора» получались, говоря казенным языком «в результате незаконных методов следствия», а говоря проще, вырывались из обвиняемых после нечеловеческих избиений и пыток. Но вот в последние дни чуть улучшили питание, выдали свежее белье и даже заменили кое-что из предметов гардероба.
- Готовят к суду, - обреченно подумал про себя Гордов, - но когда, когда же в моей жизни и в жизни всей страны могло пойти все не так как пошло?
И вот тогда, в тесной лефортовской камере вспомнился Василию Гордову один эпизод, произошедший ровно за 11 лет до этого дня.
+++++++++++++++++++++
Когда будете в Твери, обратите внимание на строгое здание, расположенное на Набережной Степана Разина, прямо у Нового Волжского моста. Это здание военного ведомства - Дом ворошиловских стрелков или Дом красных командиров. В 1939 году, правда, Тверь была не Тверью, а Калинином, Нового Волжского моста еще не существовало, а в Доме ворошиловских стрелков был расположен штаб Калининского военного округа.
В час ночи 23 августа 1939 года, в кабинете временно исполняющего обязанности начальника штаба округа комбрига Гордова задребезжал телефон. Комбриг был на службе: необходимо детализировать и утвердить планы развертывания новых дивизий округа, согласно последних указаний, полученных на днях из Москвы. Звонили из Генерального штаба Красной армии. Дежурный медленно продиктовал телефонограмму, попросил повторить и удовлетворенный положил трубку. Комбриг Гордов секунду всматривался в скомканный листок бумаги:
«23.08.39 года ожидается перелет самолета границы одного или трех, иностранной марки, не обстреливать. Маршрут Себеж - Великие Луки, направление Москва. В случае посадки оказывать содействие, по охране самолета и экипажа, обеспечить неприкосновенность пассажиров и никаких опросов не производить».
«Немец летит в Москву. Еще и договорятся о чем-нибудь. Сбить бы этого фашиста да и дело с концом», - размышлял Гордов. Но тут же одёрнул себя: «Так, товарищ комбриг, вы человек военный, а то с такими мыслями и до черного воронка можно доиграться».
Начальник штаба придвинул к себе телефон, снял трубку и попросил телефонистку вызвать начальника штаба 2-го стрелкового корпуса полковника Нечаева. Звонок в Великих Луках, в квартире Михаила Дмитриевича Нечаева раздался в 1.20 ночи 23 августа 1939 года. Комбриг дословно передал полковнику текст телефонограммы и вернулся к своим текущим делам.
В эту ночь звонки в Москве, Калинине, Великих Луках звучали словно в знаменитом фильме Гора Вербински. Все вроде бы как обычно, но напряжение витало в воздухе. В 1.30 полковник Нечаев дозвонился до военкома 2-го полка ПВО батальонного комиссара Катанова. Позднее, Сергею Михайловичу Катанову пришлось подробно вспоминать подробности того ночного разговора: «Полковник Нечаев спросил меня, знаю ли я, что-нибудь о предполагающемся перелете иностранных самолетов. Я сообщил, что мне ничего неизвестно, тогда он мне передал, что «сегодня 23.8.39-г часы не определены, предполагается перелет 1-3 иностранных самолетов через государственную границу, огонь не открывать и перелету не препятствовать», о чем необходимо поставить в известность все наши подразделения и также, чтобы было известно дальнему подразделению, находящемуся на границе».
После получения столь важного распоряжения комиссар Катанов (почти комиссар Каттани!) развил бурную деятельность:
- он позвонил дежурному по полку младшему лейтенанту Евдокимову, чтобы тот немедленно сообщил текст телефонограммы во все дивизионы полка;
- через междугороднюю телефонную связь заказал номер телефона дивизиона полка, дислоцированного на границе, в Себеже. Но передать сообщение в дивизион не получалось, «ввиду неслышимости разговора» и телефонистка предложила Катанову, что она передаст телефонограмму сама и через несколько минут она сообщила батальонному комиссару, что телефонограмма передана;
- позвонил на Главный пост ВНОС (воздушного оповещения, наблюдения и связи) в Новосокольники и спросил, знают ли они о телефонограмме. Там ответили, что такую телефонограмму уже получили от Себежского погранотряда.
Успокоившись и решив, что все необходимое им сделано батальонный комиссар Катанов лег спать…
Утром 23 августа в кенигсбергском аэропорту Девау совершили взлет 2 самолета FOCKE-WULF FW 200 CONDOR. В одном из них находился рейхсминистр иностранных дел Германии Ульрих Фридрих Вилли Иоахим фон Риббентроп. А в Москве его очень ждал полновластный хозяин Советского Союза Иосиф Сталин. На коротком историческом отрезке интересы двух тоталитарных режимов совпали, и Риббентроп направлялся в Москву для того, чтобы подписать Пакт о ненападении и разделить Европу на сферы влияния.
Тем же утром, в 9 часов батальонный комиссар Катанов встретил на территории городка начальника штаба полка капитана Костюшкевича и поинтересовался знает ли он о полученной ночью телефонограмме. Николай Михайлович Костюшкевич ответил, что еще в 23 часа вечером 22 августа им была получена информация о пролете самолетов от погранотряда, и временно исполняющий командира полка капитан Быко-Янко тогда же дал команду во все подразделения полка не открывать огня по этим самолетам. А комиссара полка решили не будить, поскольку подумали, что он уже отдыхает. Кстати, интересно, что капитаны Быко-Янко и Костюшкевич были временно замещающими должности командира и начальника штаба полка. Так называемое, «вридство» было болезнью тогдашней Красной армии - после репрессий 1937-1938 годов командиры и начальники просто побаивались утверждать в должности своих подчиненных из-за опасения быть обвиненными в «выдвижении» участников заговора. Конечно, можно предположить, что если бы на месте «вридов» оказались майоры Лопаткин и Иорданишвили (штатные командир и начальник штаба этого полка) ситуация сложилась по иному, но действующими лицами суждено было стать другим людям.
После утреннего построения все командиры полка спокойно отправились в тир, где на это утро были запланированы занятия по стрельбе из личного оружия.
Далее, речь пойдет о пяти минутах, которые могли потрясти мир. В районе 11.20-11.30 стрельба была завершена и к тиру «на полном ходу верхом на лошади приехал без фуражки младший комвзвод Мальков и спросил командира части, ему ответили, что командира части в тире нет, тогда он сообщил, что сейчас из Главного Поста поступила телефонограмма в которой приказывалось обстрелять перелетевшие фашистские самолеты». Изумленный батальонный комиссар Катанов побежал в штаб для выяснения подробностей, но пробегая мимо дежурной батареи, увидел капитана Костюшкевича, отдававшего команды привести орудия в боевую готовность. Костюшкевич подтвердил Катанову, что получен приказ обстрелять вражеские самолеты. О дальнейших событиях нам расскажет сам батальонный комиссар Катанов: «в это же время над нами был слышен шум моторов, самолет вначале не был обнаружен ввиду большой дымки в воздухе и когда самолет увидели, он уже пролетал над нами (т.е.мертвую воронку) бежать в штаб для выяснения времени не было, я быстро рассчитал, что через несколько секунд совершенно скроется самолет и считая, что я дважды получил сообщение обстрелять самолеты я понял так, что под видом тех самолетов, которым было дано разрешение лететь беспрепятственно, пробрались вражеские самолеты, которые надо было обстрелять, не дав им пробраться вглубь страны и когда Костюшкевич спросил разрешения об открытии огня - я разрешил, ибо командира части при появлении первого самолета на батарее не было и я являлся старшим начальником. После обстрела первого самолета над нами, в этот малый промежуток времени я бросился бежать в штаб, но отбежав несколько шагов, я столкнулся с бежавшим на батарею и как раз мне навстречу капитаном Быко-Янко, который закричал «Почему не стреляете?», «Огонь!». После чего начался обстрел второго самолета. Через несколько выстрелов я услышал от кого-то бежавшего по направлению из штаба - «прекратить огонь», «прекратить огонь», и я, и командир части подали команды одновременно о прекращении огня, а сами побежали в штаб».
Что же случилось? Почему неоднократно переданный приказ о запрете обстрела самолетов внезапно трансформировался в выстрелы по «Кондору» рейхсминистра Риббентропа?
После разбирательств выяснилось, что виноват во всем оказался красноармеец первого года службы, писарь штаба Георгий Семенович Касьянов, 1917 года рождения. Касьянов несколько раз повторил своим начальникам, что получил телефонограмму со словами «Принять обстрел» и тут же передал ее капитану Костюшкевичу, а тот не проверив информацию, не перезвонив на Главный пост, тут же убежал к батарее, организовывать стрельбу, тем самым введя в заблуждение командование части.
Каков же был результат стрельбы? Батареей младшего лейтенанта Попижука было выпущено по германским самолетам тринадцать снарядов: восемь по первому самолету и пять по второму. Дымка в небе над Великими Луками и стремительность изготовки батареи к ведению стрельбы привели к тому, что ни один из снарядов не поразил цель и оба «Кондора» через некоторое время благополучно приземлились в Москве. А день 23 августа 1939 года вошел в историю, как день подписания Пакта Молотова-Риббентропа.
Но разбор полетов во 2-ом полку ПВО только начинался. Красноармеец Касьянов оказался под пристальным присмотром своих сослуживцев и уже на следующий день батальонный комиссар Катанов докладывал о том, что «вечером 23.8.39 г. во время расследования мне сообщил писарь штаба младший командир Дорофеев, что перед отходом ко сну писарь Касьянов, сменившийся после дежурства в Штабе, находясь в общежитии что-то писал, после чего лег спать. Но когда был дан отбой, то через короткое время после отбоя Касьянов вскочил и одевшись побежал наружу, Были проведены розыски и через 15-20 минут красноармеец Трошев нашел Касьянова в городке идущего от красноармейской столовой после чего привел его в штаб. Касьянов по распоряжению командующего войсками Калининского военного округа посажен на гауптвахту до особого распоряжения».
Данный инцидент настолько испугал командование 2-го полка ПВО, что во время обратного перелета «Кондоров» в Кёнигсберг из Москвы, 24 августа, батареи не приводили в боевую готовность, а непосредственно у орудий дежурили старшие командиры полка.
Это неудивительно, ведь по разным источникам в разборе несанкционированной стрельбы по самолету Риббентропа принимали участие и заместитель наркома иностранных дел Потемкин, и представитель Генерального штаба Василевский, и представитель НКВД Серов. Последние двое в своих воспоминаниях обмолвились о великолукском инциденте. Правда, Серов, во-первых, переместил события в Бежицу (ныне Бежицкий район города Брянска), очевидно перепутав Бежицу с городом Бежецком в Калининской области, а Бежецк, в свою очередь перепутав с Великими Луками. А во-вторых, Серов, якобы, прибыл в расположение зенитчиков превентивно, еще до пролета самолетов, но к его советам не прислушались и в результате обстрел состоялся.
Какую же телефонограмму все-таки принял Касьянов? В процессе разбирательства это было установлено. Младший лейтенант Умов, дежурный по Главному посту ПВО предъявил запись: «23.8.39 г. 11-20 передана дежурному в/ч 5654 «Два самолета по заявке прошли Идрицу в 11-20 не обстреливать» принял КАСЬЯНОВ, передал 11-21 УМОВ».
А Касьяновым эта информация была записана так: «23.8.39 г. 11-20 два самолета прошли Идрицу в 11-20 принять обстрел, принял КАСЬЯНОВ, передал 11-21 Ив.УМОВ».
К Умову, правда, тоже возникли претензии: он не потребовал повторения телефонограммы у принимавшего, что являлось нарушением правил передачи телефонограмм.
Больше всех переживал батальонный комиссар Катанов, отдавший приказ обстрелять самолеты: «Это тягчайшее чрезвычайное происшествие произошло только потому, что начальник штаба не проверив текста телефонограммы, привел батарею в боеготовность и ввел этой телефонограммой командование части в заблуждение и я, как комиссар части, попал в такое положение, что не смог лично проверить данный текст телефонограммы, ибо самолеты пролетали уже над головами и решив, что если не открыть огонь, а тут вопрос решался секундами, самолеты могли скрыться, принял неправильное решение, тем самым совершил величайшую ошибку, могущую повлечь за собой самые тяжелые последствия».
Фамилии Василевского в списке работников, проводивших проверку данного инцидента, обнаружить не удалось. Рапорт Ворошилову о расследовании подписали начальник 1-го отдела Генерального штаба РККА комбриг Иванов и заместитель начальника Политического Управления Красной армии бригадный комиссар Пронин.
Высокие московские проверяющие в целом описали ситуацию так же, как и батальонный комиссар Катанов в своем объяснении. Добавили только, что капитан Костюшкевич, получив вечером 22 августа телефонограмму, оповестил о ней все батареи полка, кроме той, которая находилась в городке (то есть, батареи Попижука, именно той, которая и открыла огонь), по причине того, что «по установленному в полке порядку она, как стоявшая в городке, могла открыть огонь только по непосредственному приказанию командования полка». Однако, младший лейтенант Евдокимов, приняв телефонограмму от батальонного комиссара Катанова ночью передал информацию в батарею Попижука. Но получилось так, что дневальный красноармеец Югринов, разбудил дежурного по батарее младшего командира Иванова и передал ему приказание, полученное от дежурного, когда Иванов еще лежал в кровати. Спросонья Иванов не запомнил этого приказания и не доложил его командиру батареи Попижуку. Таким образом, командир батареи, расположенной непосредственно в городке около штаба полка, приказания о пролете самолетов не знал и ничего не слышал о нем. То есть, сомнений у Попижука не было никаких.
Тем не менее, во время пролета самолетов и после получения команды на открытие стрельбы, командир батареи Попижук не видел опознавательных знаков на самолетах, которые шли на высоте до 2 тысяч метров и зная, что не видя опознавательных знаков стрелять нельзя, доложил об этом Костюшкевичу, но получил от него снова приказание открыть огонь. Комиссия предлагала батальонного комиссара Катанова, капитана Костюшкевича и красноармейца Касьянова предать суду. Однако, в части командиров это предложение все-таки скорее всего не было реализовано, хотя документов, которые бы завершали это дело обнаружить не удалось. Но Сергей Михайлович Катанов, стал военкомом бригады ПВО, орденоносцем, дослужился до полковника. Не покинул армию и Костюшкевич - 28 ноября 1941 года он был убит осколком мины, на огневой позиции батареи у деревни Клово, Наро-Фоминского района. Судьбу красноармейца Касьянова установить не удалось.
Как смотрелся обстрел с земли? Благодаря великолукскому краеведу Владимиру Павлову мы имеем возможность познакомиться с воспоминаниями, например, ветерана Юрия Никифоровича Богданова:
«Многие великолучане стали свидетелями живописной картины - летит самолёт, вокруг него появляются белые облачка разрывов зенитных снарядов... Осколки падали на землю в центре города, где дома были преимущественно деревянные, одноэтажные. Они нанесли заметный экономический урон горожанам - у кого-то проломили крышу дома, у кого-то убили курицу, у кого-то разворотили грядки, у кого-то вылетели стёкла из окон».
Николай Иванович Скорняков, работник Великолукского аэропорта так вспоминал об этом событии:
« И тут в считанные секунды обстановка непредвиденно изменилась. Не веря глазам, отчётливо вижу круги белой дымки от разрывов зенитных снарядов, обкладывавших самолёт Риббентропа. Бегу к телефону, чтобы доложить о случившемся по службе. В ответ слышу голос дежурного: «Срочно умчался к зенитчикам». В это время с облегчением слышу звуки удаляющегося самолёта, который прикрыло спасительное облако. Минуя великолукское «гостеприимство» самолёт взял курс на Москву».
Известный ученый-историк, Вячеслав Иванович Дашичев в статье для «Новой газеты» вспоминал:
«Дело было в Великих Луках, где я жил в то время с родителями. Отец командовал там стрелковым корпусом. Утром в этот день я направился в школу, где собирались ученики накануне нового учебного года. По дороге я вдруг услышал пушечную канонаду. Посмотрев вверх, увидел в небе самолет с необычными очертаниями. Он летел довольно низко. Мне показалось, что на его крыльях были кресты. Вокруг самолета хорошо виднелись облачка от разрывавшихся снарядов. Самолет взревел, резко пошел в сторону и вскоре исчез из виду. Когда вечером отец вернулся из штаба я рассказал ему о случившемся и спросил, что бы это значило. Он тяжело вздохнул и сказал: «Наши зенитчики по ошибке обстреляли самолет Риббентропа, направлявшегося в Москву. Их не предупредили о маршруте полета, они были застигнуты врасплох и стреляли даже без прицелов. Не знаю, как еще закончится для меня эта история». Но все обошлось».
Здесь необходимо уточнить, что 23 августа полковник Дашичев еще исполнял должность помощника командира 2-го стрелкового корпуса и в командование 47-м стрелковым корпусом еще не вступил. Но находился в любом случае в Великих Луках.
Почувствовали ли в воздухе обстрел? Вопрос остается открытым - ни официальные германские документы, ни мемуары участников полета не содержат никакого упоминания о разрывах снарядов в небе над Великими Луками. Существует легенда, что на обратном пути самолет рейхсминистра совершил промежуточную посадку в Великих Луках и Йоахим Риббентроп купил в буфете местного аэропорта пять бутылок водки. Если это так, то я бы на его месте купил бы тринадцать!
Наконец, самый интересный вопрос: а что бы было, если бы зенитчики Попижука были немного точнее? И если бы им удалось сбить самолет Риббентропа.
Тема для любителей исторического фэнтэзи. Одни говорят, что Гитлер немедленно прислал бы запасного Риббентропа, а Сталин, усмехаясь в усы, предложил бы Гитлеру сбить самолет с Молотовым и, забыв про неприятные мелочи, продолжить заниматься текущими государственными делами. Другие же считают, что Гитлер, будучи во многом мистиком, был бы остановлен столь явным знаком Провидения, и тогда вся мировая история могла бы пойти по другому пути. Решайте сами: какой вариант имел бы больше шансов на реализацию!
+++++++++++++++++
А что же генерал Гордов?
24 августа 1950 года Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила его к расстрелу. В тот же день приговор был приведен в исполнение. После смерти Сталина Василий Николаевич Гордов был реабилитирован.