О партизанских очерках Кривицкого и Крайнова-1
Итак, на страницах 160-173 книжки "Брянский край в XX веке: общество, политика, экономика" помещена статья Кукатова А.В. "Полемика вокруг партизанских очерков А.Кривицкого и П.Крайнова".
Авторскую версию этой статьи и предлагаю вашему вниманию под катом:
Полемика вокруг партизанских очерков А.Кривицкого и П.Крайнова
Газетные материалы периода изучаемых исследователем исторических событий и исторических процессов представляют собой своеобразный исторический источник. К этому источнику, впрочем, как и к любому другому, необходимо применять критический подход. Но в случае с газетными материалами периода войн это необходимо делать с учетом целого ряда дополнительных факторов. К числу этих факторов нужно отнести такую специфическую задачу печатного слова в период войны, как необходимость поддерживать боевой дух и благоприятное к ведению боевых действий настроение, как в войсках, так и в тылу. Кроме этой, крайне важной, задачи, газетные полосы в период войны используются для дезинформирования противника, как в части общей военной статистики, так и в части конкретики проведения военных операций. Конечно, при всем этом сохраняется и задача информирования населения о происходящих событиях, но в условиях войны первоочередное значение приобретает именно пропагандистская задача поднятия боевого духа в войсках и в тылу у населения воюющей страны.
Все это необходимо иметь в виду исследователю, изучающему газетные материалы периода войны. А при изучении советской прессы ученому приходится столкнуться еще с одним феноменом: мифологизацией ряда описываемых в прессе личностей и событий. При этом нет сомнения в правомерности и полезности публикации такого рода материалов, которые содержали помимо подлинных фактов и недостоверные сведения. В ходе войны такие публикации просто необходимы для решения задач, которые сформулированы выше. Однако, дело осложняется тем, что позже, в мирное время, эти мифы становились составными частями советской канонической истории войны и критический подход к ним был совершенно невозможен для советских исследователей. Да и сегодня ученые, которые просто-напросто делают свою работу и устанавливают исторические факты, используя научные методики и научный инструментарий, удостаиваются приклеивания таких ярлыков, как «очернители прошлого» и «фальсификаторы истории». То есть, фальсифицировать миф - это нормально для истории, а вот установить научный факт и доказать недействительность мифа - это сфальсифицировать историю. Конечно, эта мифологизация создает помехи исследователям в реализации научного подхода к изучаемым событиям. Боязнь прослыть «очернителем» и «фальсификатором» многих останавливает. Но, тем не менее, мы имеем ряд примеров, когда исследователи добросовестно устанавливали недостоверность целого ряда исторических мифов периода Второй Мировой войны.
Кроме собственно содержания газетных материалов интерес могут представлять и обстоятельства их написания, а также резонанс после публикации, как нашедший отражение на страницах газет, так и повлекший за собой разбирательства во властных кабинетах.
Со всех точек зрения, которые были представлены выше, несомненный интерес представляет собой серия очерков «В Брянских лесах» Александра Кривицкого (1) и Павла Крайнова (2), которая была опубликована в газете «Красная Звезда» в период с 5 апреля по 14 мая 1943 года. В том же 1943 году Госполитиздат издал эти очерки отдельной книжкой «В Брянских лесах», а после войны, в 1956 году, эти очерки были переизданы издательством «Брянский рабочий».
Книга издательства "Брянский рабочий" 1956 года.
Во многих исследованиях на тему партизанского движения, краеведческих материалах брянских любителей истории встречаются ссылки на сведения, содержащиеся в этих очерках. Сведения эти, конечно же, должны восприниматься критически, имея в виду то, что это все-таки форма газетного очерка. При этом публикация пришлась на самый разгар войны и, конечно, в первую очередь решала задачи пропагандистского плана. Тем более, что к апрелю-маю 1943 года и советское высшее руководство пришло к выводу, что пропагандистские выгоды от партизанского движения в тылу противника многократно превосходят выгоды военного характера.
Представляется темой достойной отдельного исследования разработка конкретных линий повествования в очерках Кривицкого-Крайнова и их соответствие фактическим историческим событиям, имевшим место. Здесь мы лишь обозначим некоторые из этих линий, не исчерпывая при этом их список.
Очерк «Голубой мост» рассказывает о знаменитой операции брянских партизан по взрыву железнодорожного моста в районе станции Выгоничи 8 марта 1943 года. В очерке говорится о том, что «немцы завладели им в первые месяцы войны, выбросив впереди своих наступающих частей мощный парашютный десант. С самолетов были сброшены танкетки, орудия, минометы и свыше батальона автоматчиков». (3) Именно сюжет с захватом противником моста, а точнее вопрос о том, почему мост не был взорван до захвата противником, до сих пор является неосвещенным в историографии. Имеются свидетельства очевидцев, которые говорят о том, что мост после 6 октября 1941 года, то есть уже после оккупации Брянска, не охранялся и через него осуществляло переход местное население. (4) Сами обстоятельства взрыва моста изображены в очерке в том виде, в каком они потом и стали воспроизводиться в многочисленных исследованиях на тему партизанского движения. Не станем здесь указывать на многочисленные неточности. Хотя эти неточности, конечно, вполне допустимы для газетного очерка, написанного по горячим следам, после описываемых событий. Но становятся недопустимыми, когда их транслируют ученые-историки в научных работах. Имеющих желание разобраться в данном вопросе отсылаем к тексту собственно очерков Кривицкого-Крайнова и к работе немецкого историка Себастьяна Штоппера, посвященной как раз взрыву 8 марта 1943 года и написанной на базе изучения, как советских, так и немецких архивных документов. (5)
Очерк «Друзья встречаются вновь» рассказывает о встрече в брянских лесах боевых товарищей по испанской войне Леонардо Гарсии и некоего Сергея Яковлевича, фамилия которого не проставлена в очерках даже при переиздании 1956 года. (В газетных очерках вместо имен были проставлены инициалы. При переиздании в 1956 году в большинстве случаев вместо инициалов ставились подлинные имена). Сегодня известно, что Сергеем Яковлевичем был Сергей Яковлевич Лапутин, Герой Советского Союза. Человек, партизанская карьера которого, тем не менее, несмотря на звание Героя, не сложилась. Он официально обвинялся в неудачах партизанских отрядов и карьеры партизанского руководителя не сделал. (6)
Очерк «Имение немецкого барона» посвящен «немецкому помещику», который вступил в управление имением и который прославился жестоким обращением с местным населением. Необходимо отметить, что территория на которой происходят описываемые события во время войны находилась под военным управлением и темы организации гражданского управления и уж тем более переселения колонистов на эти земли не успели стать здесь на повестку дня. Поэтому, конечно же, трансляция из очерка прямиком в научные работы выглядит малообоснованной.
Очерк «История Вали Сафроновой» представляет собой рассказ о судьбе известной партизанки Валентины Сафроновой. Конечно, здесь также много неточностей: говорится о том, что Сафронова погибла при операции по разгрому гарнизона в Верхополье, хотя на самом деле она была захвачена в плен (или убита) 18 декабря 1942 года при переходе от партизанского аэродрома к месту расположения отряда имени Кравцова. Таким образом, она не могла встречаться с авторами очерков, а именно на личном общении с ней и построен этот очерк. «В Брянском лесу у Вали была аккуратная тетрадь в самодельном берестяном переплете, куда она каллиграфическим почерком разносила по рубрикам свою боевую жизнь: столько-то убито немцев, столько-то раз ходила в разведку. Это напоминало бухгалтерскую роспись: «Дебет» и «Кредит».
- И сальдо в мою пользу, - говорила с гордостью Валя». (7)
Данный фрагмент интересен в связи с обнаруженным в 2011 году подлинным дневником Валентины Сафроновой в котором вместо бухгалтерской росписи мы читаем строки, написанные лично Валей перед последней ее поездкой в тыл врага: «Что это я своими руками не убила ни одного гада-немца». (8)
На фото страница из дневника Валентины Сафроновой.
Очерк «Генька» описывает нам события вокруг трагедии в селе Устарь. Документы, отправленные партизанами руководству представляли картину таким образом: «Озверелый враг применил против нас химию, ОВ «фосген». Применял из баллонов. Отравлено много мирных жителей, 20 человек умерло. Настроение партизан не сломлено, борьбу продолжаем с еще большей силой. Подробности вышлю дополнительно. Емлютин» (9) Но в первичных документах речь шла не о «фосгене из баллонов», а о том, что «у отверстия погреба обнаружена забытая немцами резиновая перчатка, сохранившая запах примененного газа. Найдены остатки обуглившейся материи, набитой спрессованной смесью перьев и соломы, пропитанных ядовитой жидкостью». (10) Таким образом, можно представить к каким последствиям могло привести донесение Емлютина.
Конечно, приведенными линиями не исчерпывается перечень направлений, которые можно было бы проанализировать, оттолкнувшись от сведений, содержащихся в очерках Кривицкого-Крайнова.
Однако, предметом настоящего исследования является ситуация, которая сложилась во время их опубликования. После 22 апреля 1943 года, когда в газете «Красная Звезда» был опубликован седьмой очерк Кривицкого-Крайнова, первый секретарь Орловского обкома ВЛКСМ Батов направил секретарю ЦК ВЛКСМ Ольге Мишаковой письмо в котором резко критически оценил очерки Кривицкого-Крайнова. В частности, Батов писал: "Красная звезда" опубликовала уже 7 очерков военных корреспондентов А.Кривицкого и П.Крайнова "В Брянских лесах". Записки этих сочинителей вызывают одно лишь чувство досады…! К сожалению, в очерках тт.Кривицкого и Крайнова нет почти ничего похожего на партизанскую жизнь. Так отвлеченно можно писать на расстоянии тысячи километров от партизанских отрядов, высасывая из пальца приключенческие примеры и факты». (11)
А далее в своем письме Батов подробно конкретизирует свои претензии к очеркам Кривицкого-Крайнова: «Заместитель командира "глуховатым голосом читает Гейне" и утверждает, что томик знаменитого немецкого писателя и "усовершенствованный письмовник" составляют "библиотеку" чуть ли не на весь лес…Авторы не хотели заметить тысячи брошюр с докладом товарища Сталина о 25 годовщине Октябрьской революции, произведения Пушкина, Некрасова, Щедрина, Маяковского, Горького,Михаила Шолохова, Горбатова,Алексея Толстого, советские газеты, наконец "Краткий курс истории ВКП(б)", которые читают партизаны». (12)
Здесь необходимо заметить, что Батов входил в состав специальной группы Орловского обкома ВЛКСМ, которая была делегирована в партизанскую зону как раз для того, чтобы организовать среди партизан занятия по политической подготовке, и поэтому сведения о том, что партизаны читают только Гейне, но не читают товарища Сталина, Батов мог воспринять только как камень в собственный огород.
Может быть поэтому Батов и переносит следующую порцию своей критики на заместителя комиссара партизанских отрядов Василия Андреевича Андреева: «…показано как он самодовольно демонстрирует "усовершенствованный письмовник", как обедает и пьет чай, а потом крутит киноаппарат, смотрит картину "Большой вальс". Разве это партизанские будни? Почему нет комиссара в массах, с воюющим против немцев народом? Расписанный корреспондентами Василий Андреевич тем и отличался, что целыми месяцами отсиживался в штабе, жирел, а в партизанские отряды не показывался. Какой же интерес у военного читателя вызовут эти 300 строк подвала, сюсюкающего о том, как ходит, говорит, сидит и смотрит Василий Андреевич?!» (13)
Очерки «История Вали С.» и «Судьба фон Шрадера» подвергаются первым секретарем Орловского обкома ВЛКСМ товарищем Батовым зубодробительной критике: «А "История Вали С." - переврана и перепутана от начала до конца. Эту стряпню партизаны восприняли, как надругательство над памятью героини - разведцицы Вали Сафроновой, известной всем партизанки Орловской области... Никогда Валя раненая днями не лежала в грязи, как пишут авторы. Ее не бросали друзья. Орден ей вручали не в Кремле, а в штабе фронта. Автомат ей подарили не рабочие Московского завода, а секретарь Ивановского обкома ВКП(б). Никогда Валя не говорила на таком бульварном языке, как написали Крайнов и Кривицкий. Валя не исчезла в неизвестности, а погибла, как героиня, как доблестный боец. В последней боевой операции она не могла принимать участия, ее уже не было.
"Судьба фон Шрадера" - неуклюжая попытка фантазировать по жюль-верновски. Майора фон Шрадера поймали не в хате, где он грустно размышлял. Партизаны отряда им.Кравцова на дороге подбили легковую машину, в которой ехал фон Шрадер. Никогда партизаны веревками и канатами не сваливали сосны, чтобы давить немцев, не привешивали жернова мельниц к верхушкам деревьев. Эти способы борьбы с немцами применили только тт.Кривицкий и Крайнов, а орловские партизаны используют для истребления гитлеровцев все современное вооружение». (14)
Кстати, эпизод с уничтожением целого батальона Вермахта, путем подпиливания участка леса, а затем его завала в момент нахождения там вражеского батальона путем приведения в действие с помощью мельничных жерновов хитроумной системы, состоящей из тросов, соединяющих подпиленные деревья, так вот этот эпизод на самом деле выглядит откровенно неправдоподобно.
Резюмирует Батов также хлестко: "Какой бы очерк мы ни взяли - это сплошное вранье, путаница, вымысел приключений с целью заинтриговать читателя, абсолютное незнание действительности...Небрежные очерки тт.Крайнова и Кривицкого, где каждый эпизод - путаница и вымысел - могли написать только авторы, безответственно относящиеся к делу, не уважающие читателей и свою газету". (15)
Для того, чтобы оценить серьезность этого письма необходимо вспомнить о некоторых деталях биографии его адресата.
Ольга Мишакова.
"В 1938 г. бывшая учительница начальных классов Мишакова, ставшая инструктором ЦК ВЛКСМ, написала Сталину донос на своих начальников, который был использован как повод для разгрома комсомольского руководства. По ее письму в ноябре того же года созвали пленум ЦК ВЛКСМ. Секретарь партколлегии Комиссии партийного контроля при ЦК М. Шкирятов выступил с докладом о результатах разбора заявления Мишаковой и о положении в комсомоле. Секретари ЦК А. Косарев, С. Богачев и В. Пикина были сняты со своих постов «за бездушно-бюрократическое и враждебное отношение к честным работникам комсомола, пытавшимся вскрыть недостатки в работе ЦК ВЛКСМ, и расправу с одним из лучших комсомольских работников (дело тов. Мишаковой)». Косарева и Богачева расстреляли, Пикина тринадцать лет отсидела в тюрьмах и лагерях, еще три года провела в ссылке". (16) Итак, письмо было адресовано секретарю ЦК ВЛКСМ, члену бюро ЦК ВЛКСМ, человеку, на чье письмо, или как в то время говорили на чей "сигнал", отреагировал сам Сталин и результатом этого реагирования стало репрессирование всего тогдашнего комсомольского руководства. Соответственно к "сигналам" от такого человека относились внимательно.
Поэтому письмо Батова не осталось без ответа и без разбирательства. В фондах Орловского архива сохранилось письмо полкового комиссара Андреева (17) начальнику Главпуркка тов.Щербакову, где он гневно отметает критику Батова: "Ознакомившись с запиской секретаря Орловского обкома ВЛКСМ тов.Батова на имя секретаря ЦК ВЛКСМ ...по поводу публикуемых в газете "Красная звезда" очерков "В Брянских лесах",считаю,что оно представляет собой образец беспардонной, развязанной клеветы.
Тов.Батов нескромно рекомендует себя знатоком жизни в Брянских лесах и борьбы орловских партизан. Письмо его свидетельствует, однако, об обратном, о том, что он не знает ни жизни партизан, ни их борьбы. Да и откуда ему ее знать, если он был у нас 2-3 недели, в течении которых он ни у кого ничего не спрашивал, никого не выслушивал, а лишь поучал всех и наставлял..." (18)
Далее полковой комиссар Андреев вступает в полемику с первым секретарем Орловского обкома ВЛКСМ по затронутому им вопросу обеспечения партизан политической литературой и переходит в контрнаступление, обвиняя Батова в недолжном исполнении им своих обязанностей: «Тов.Батов утверждает, что в лесах тысячи брошюр с докладом тов.Сталина, произведения Пушкина...и др. Словом, чего только там нет...Хвастается товарищ Батов, он обманывает секретаря ЦК ВЛКСМ, вводит в заблуждение. В том-то и беда, что нет там литературы... Уж не думает ли тов.Батов, что то, что он привез 7 ноября 1942 года подмышкой могло наплодить такую уйму литературы. Если бы товарищ Батов знал жизнь партизан, он не утверждал бы подобной глупости, а как секретарь обкома молодежи приложил бы все усилия, чтобы обеспечить партизан литературой и газетами». (19)
Однако, просто критикой работы Батова полковой комиссар Андреев не ограничивается. Он вначале высказывает сомнения в искренности письма Батова: «И странно, не так давно еще тов.Батов имел другую точку зрения в отношении некоторых героев, описываемых в очерках. Валю Сафронову, например, Батов считал предателем. Он говорил: "Она была героем, но попав в руки к немцам, изменила нам". Откуда он имел эти данные неизвестно. Спустя некоторое время он уже реабилитировал Валю и возмущен тем, что некоторые факты в отношении ее не соответствуют действительности». (20)
А затем Андреев объясняет причину антипатии Батова лично к нему и делает это в форме крайне опасной для начавшего эту полемику комсомольского секретаря: «7 ноября 1942 года тов.Батов с группой комсомольцев прилетел в Брянские леса. Вскоре он выехал в партизанские отряды бригады им.Щорса Выгоничского района. Он родом из Выгонич и в этом районе работал. В отрядах от своих друзей он узнал, что все его родственники в Выгоничах пошли на службу к немцам и работают в полиции. Товарищи предложили ему сагитировать своих родственников и заставить прекратить борьбу против партизан. Это вызвало у Батова странную реакцию. Он прекратил разговоры с товарищами и немедленно уехал из этих отрядов. Тов. Мажукин, Савин,Гуторов и другие подали на мое имя заявление и сообщили о родственниках Батова. Я никаких претензий к товарищу Батову не имел. Виновником его в предательском поведении родственников не считал и с тов.Батовым по этим вопросам не объяснялся, а передал эти заявления тов.Матвееву». (21)
Обвинение на самом деле опасное, хотя скорее всего и необоснованное. Дело в том, что Батов не являлся уроженцем Выгонич (он родился в Хотынецком районе Орловской области) и никогда не работал в Выгоничах (работал он в Брянске и Орле, учился в Ленинграде). (22) Поэтому думается, что в этом случае полковой комиссар Андреев просто повел контратаку «с шашкой наголо».
Однако, в другом месте своего письма Щербакову он приводит иную причину появления на свет письма Батова. Причем эта причина, представляется гораздо более вероятной: «Мне известно, что товарищ Батов сам намеревается писать о партизанах. Может быть его возмутило то, что его опередили» (23).
На самом деле, думается, что эта причина могла быть основной - ведь Батов - профессиональный журналист, закончил Ленинградский институт журналистики им.Воровского, работал в газетах «Брянский рабочий», «Комсомолец», «Орловская правда». Наверняка, будучи командированным в Брянские леса, он на самом деле предполагал написать о событиях партизанской войны, но многие выигрышные темы были использованы Кривицким и Крайновым в своих очерках. Профессиональная обида литератора, журналиста - серьезная вещь, которая вполне могла стать причиной появления на свет письма Батова.
По иронии судьбы после войны Батов и Андреев пересеклись на партийной работе в Молдавии. Наверняка, они встречались, но чем закончились те встречи и обсуждали ли они события весны 1943 года нам неизвестно.
Конечно же, рассмотрение письма Батова не могло не затронуть и авторов - Александра Кривицкого и Павла Крайнова. В фондах Орловского архива сохранилось их объяснение ответственному редактору газеты «Красная Звезда» генерал-майору Д.Вадимову в котором они тоже отвергают все обвинения в свой адрес: «В критике наших очерков со стороны тов.Батова нет ничего справедливого. Больше того, в этой критике сквозит желание монополизировать знание партизанской жизни и недобросовестное отношение к тем людям, которых мы описываем». (24)
Авторы подробно объясняют причины появления в их тексте некоторых деталей, которые появились в очерках намеренно, но были интерпретированы Батовым, как искажения фактов: «…на самом деле Василий Андреевич не заместитель командира, как написано у нас, и не заместитель комиссара, как утверждает Батов, а начальник политотдела объединенных бригад...мы сознательно не писали о нем, как о комиссаре, имея в виду требование цензуры не раскрывать существования института комиссаров у партизан...» (25) Здесь обращает на себя внимание сам факт существования такого требования цензуры. Ведь очерки публиковались в апреле 1943 года, когда институт комиссаров в Красной Армии был отменен. Но насчет партизанских отрядов действовало предписание о том, что институт комиссаров в них должен быть сохранен.
Далее Кривицкий и Крайнов парируют мелкие придирки Батова, вроде приписывания Вале Сафроновой пользования «бульварным языком»: «Тов.Батов считает, что авторы приписывают Вале "бульварный язык" имея в виду слово "убягу". Это обвинение звучит анекдотически. Слово "убягу" взято в кавычки. Валя в очерке произносит его иронически, сама указывая источник этого слова - мальчика Мустафу из "Путевки в жизнь". (26)
"Путевка в жизнь". Мустафа: "Убягу!"
И, наконец, лаконично подводят итог: «Таким образом, критические замечания тов.Батова по поводу наших очерков несостоятельны». (27)
Продолжение здесь
Авторскую версию этой статьи и предлагаю вашему вниманию под катом:
Полемика вокруг партизанских очерков А.Кривицкого и П.Крайнова
Газетные материалы периода изучаемых исследователем исторических событий и исторических процессов представляют собой своеобразный исторический источник. К этому источнику, впрочем, как и к любому другому, необходимо применять критический подход. Но в случае с газетными материалами периода войн это необходимо делать с учетом целого ряда дополнительных факторов. К числу этих факторов нужно отнести такую специфическую задачу печатного слова в период войны, как необходимость поддерживать боевой дух и благоприятное к ведению боевых действий настроение, как в войсках, так и в тылу. Кроме этой, крайне важной, задачи, газетные полосы в период войны используются для дезинформирования противника, как в части общей военной статистики, так и в части конкретики проведения военных операций. Конечно, при всем этом сохраняется и задача информирования населения о происходящих событиях, но в условиях войны первоочередное значение приобретает именно пропагандистская задача поднятия боевого духа в войсках и в тылу у населения воюющей страны.
Все это необходимо иметь в виду исследователю, изучающему газетные материалы периода войны. А при изучении советской прессы ученому приходится столкнуться еще с одним феноменом: мифологизацией ряда описываемых в прессе личностей и событий. При этом нет сомнения в правомерности и полезности публикации такого рода материалов, которые содержали помимо подлинных фактов и недостоверные сведения. В ходе войны такие публикации просто необходимы для решения задач, которые сформулированы выше. Однако, дело осложняется тем, что позже, в мирное время, эти мифы становились составными частями советской канонической истории войны и критический подход к ним был совершенно невозможен для советских исследователей. Да и сегодня ученые, которые просто-напросто делают свою работу и устанавливают исторические факты, используя научные методики и научный инструментарий, удостаиваются приклеивания таких ярлыков, как «очернители прошлого» и «фальсификаторы истории». То есть, фальсифицировать миф - это нормально для истории, а вот установить научный факт и доказать недействительность мифа - это сфальсифицировать историю. Конечно, эта мифологизация создает помехи исследователям в реализации научного подхода к изучаемым событиям. Боязнь прослыть «очернителем» и «фальсификатором» многих останавливает. Но, тем не менее, мы имеем ряд примеров, когда исследователи добросовестно устанавливали недостоверность целого ряда исторических мифов периода Второй Мировой войны.
Кроме собственно содержания газетных материалов интерес могут представлять и обстоятельства их написания, а также резонанс после публикации, как нашедший отражение на страницах газет, так и повлекший за собой разбирательства во властных кабинетах.
Со всех точек зрения, которые были представлены выше, несомненный интерес представляет собой серия очерков «В Брянских лесах» Александра Кривицкого (1) и Павла Крайнова (2), которая была опубликована в газете «Красная Звезда» в период с 5 апреля по 14 мая 1943 года. В том же 1943 году Госполитиздат издал эти очерки отдельной книжкой «В Брянских лесах», а после войны, в 1956 году, эти очерки были переизданы издательством «Брянский рабочий».
Книга издательства "Брянский рабочий" 1956 года.
Во многих исследованиях на тему партизанского движения, краеведческих материалах брянских любителей истории встречаются ссылки на сведения, содержащиеся в этих очерках. Сведения эти, конечно же, должны восприниматься критически, имея в виду то, что это все-таки форма газетного очерка. При этом публикация пришлась на самый разгар войны и, конечно, в первую очередь решала задачи пропагандистского плана. Тем более, что к апрелю-маю 1943 года и советское высшее руководство пришло к выводу, что пропагандистские выгоды от партизанского движения в тылу противника многократно превосходят выгоды военного характера.
Представляется темой достойной отдельного исследования разработка конкретных линий повествования в очерках Кривицкого-Крайнова и их соответствие фактическим историческим событиям, имевшим место. Здесь мы лишь обозначим некоторые из этих линий, не исчерпывая при этом их список.
Очерк «Голубой мост» рассказывает о знаменитой операции брянских партизан по взрыву железнодорожного моста в районе станции Выгоничи 8 марта 1943 года. В очерке говорится о том, что «немцы завладели им в первые месяцы войны, выбросив впереди своих наступающих частей мощный парашютный десант. С самолетов были сброшены танкетки, орудия, минометы и свыше батальона автоматчиков». (3) Именно сюжет с захватом противником моста, а точнее вопрос о том, почему мост не был взорван до захвата противником, до сих пор является неосвещенным в историографии. Имеются свидетельства очевидцев, которые говорят о том, что мост после 6 октября 1941 года, то есть уже после оккупации Брянска, не охранялся и через него осуществляло переход местное население. (4) Сами обстоятельства взрыва моста изображены в очерке в том виде, в каком они потом и стали воспроизводиться в многочисленных исследованиях на тему партизанского движения. Не станем здесь указывать на многочисленные неточности. Хотя эти неточности, конечно, вполне допустимы для газетного очерка, написанного по горячим следам, после описываемых событий. Но становятся недопустимыми, когда их транслируют ученые-историки в научных работах. Имеющих желание разобраться в данном вопросе отсылаем к тексту собственно очерков Кривицкого-Крайнова и к работе немецкого историка Себастьяна Штоппера, посвященной как раз взрыву 8 марта 1943 года и написанной на базе изучения, как советских, так и немецких архивных документов. (5)
Очерк «Друзья встречаются вновь» рассказывает о встрече в брянских лесах боевых товарищей по испанской войне Леонардо Гарсии и некоего Сергея Яковлевича, фамилия которого не проставлена в очерках даже при переиздании 1956 года. (В газетных очерках вместо имен были проставлены инициалы. При переиздании в 1956 году в большинстве случаев вместо инициалов ставились подлинные имена). Сегодня известно, что Сергеем Яковлевичем был Сергей Яковлевич Лапутин, Герой Советского Союза. Человек, партизанская карьера которого, тем не менее, несмотря на звание Героя, не сложилась. Он официально обвинялся в неудачах партизанских отрядов и карьеры партизанского руководителя не сделал. (6)
Очерк «Имение немецкого барона» посвящен «немецкому помещику», который вступил в управление имением и который прославился жестоким обращением с местным населением. Необходимо отметить, что территория на которой происходят описываемые события во время войны находилась под военным управлением и темы организации гражданского управления и уж тем более переселения колонистов на эти земли не успели стать здесь на повестку дня. Поэтому, конечно же, трансляция из очерка прямиком в научные работы выглядит малообоснованной.
Очерк «История Вали Сафроновой» представляет собой рассказ о судьбе известной партизанки Валентины Сафроновой. Конечно, здесь также много неточностей: говорится о том, что Сафронова погибла при операции по разгрому гарнизона в Верхополье, хотя на самом деле она была захвачена в плен (или убита) 18 декабря 1942 года при переходе от партизанского аэродрома к месту расположения отряда имени Кравцова. Таким образом, она не могла встречаться с авторами очерков, а именно на личном общении с ней и построен этот очерк. «В Брянском лесу у Вали была аккуратная тетрадь в самодельном берестяном переплете, куда она каллиграфическим почерком разносила по рубрикам свою боевую жизнь: столько-то убито немцев, столько-то раз ходила в разведку. Это напоминало бухгалтерскую роспись: «Дебет» и «Кредит».
- И сальдо в мою пользу, - говорила с гордостью Валя». (7)
Данный фрагмент интересен в связи с обнаруженным в 2011 году подлинным дневником Валентины Сафроновой в котором вместо бухгалтерской росписи мы читаем строки, написанные лично Валей перед последней ее поездкой в тыл врага: «Что это я своими руками не убила ни одного гада-немца». (8)
На фото страница из дневника Валентины Сафроновой.
Очерк «Генька» описывает нам события вокруг трагедии в селе Устарь. Документы, отправленные партизанами руководству представляли картину таким образом: «Озверелый враг применил против нас химию, ОВ «фосген». Применял из баллонов. Отравлено много мирных жителей, 20 человек умерло. Настроение партизан не сломлено, борьбу продолжаем с еще большей силой. Подробности вышлю дополнительно. Емлютин» (9) Но в первичных документах речь шла не о «фосгене из баллонов», а о том, что «у отверстия погреба обнаружена забытая немцами резиновая перчатка, сохранившая запах примененного газа. Найдены остатки обуглившейся материи, набитой спрессованной смесью перьев и соломы, пропитанных ядовитой жидкостью». (10) Таким образом, можно представить к каким последствиям могло привести донесение Емлютина.
Конечно, приведенными линиями не исчерпывается перечень направлений, которые можно было бы проанализировать, оттолкнувшись от сведений, содержащихся в очерках Кривицкого-Крайнова.
Однако, предметом настоящего исследования является ситуация, которая сложилась во время их опубликования. После 22 апреля 1943 года, когда в газете «Красная Звезда» был опубликован седьмой очерк Кривицкого-Крайнова, первый секретарь Орловского обкома ВЛКСМ Батов направил секретарю ЦК ВЛКСМ Ольге Мишаковой письмо в котором резко критически оценил очерки Кривицкого-Крайнова. В частности, Батов писал: "Красная звезда" опубликовала уже 7 очерков военных корреспондентов А.Кривицкого и П.Крайнова "В Брянских лесах". Записки этих сочинителей вызывают одно лишь чувство досады…! К сожалению, в очерках тт.Кривицкого и Крайнова нет почти ничего похожего на партизанскую жизнь. Так отвлеченно можно писать на расстоянии тысячи километров от партизанских отрядов, высасывая из пальца приключенческие примеры и факты». (11)
А далее в своем письме Батов подробно конкретизирует свои претензии к очеркам Кривицкого-Крайнова: «Заместитель командира "глуховатым голосом читает Гейне" и утверждает, что томик знаменитого немецкого писателя и "усовершенствованный письмовник" составляют "библиотеку" чуть ли не на весь лес…Авторы не хотели заметить тысячи брошюр с докладом товарища Сталина о 25 годовщине Октябрьской революции, произведения Пушкина, Некрасова, Щедрина, Маяковского, Горького,Михаила Шолохова, Горбатова,Алексея Толстого, советские газеты, наконец "Краткий курс истории ВКП(б)", которые читают партизаны». (12)
Здесь необходимо заметить, что Батов входил в состав специальной группы Орловского обкома ВЛКСМ, которая была делегирована в партизанскую зону как раз для того, чтобы организовать среди партизан занятия по политической подготовке, и поэтому сведения о том, что партизаны читают только Гейне, но не читают товарища Сталина, Батов мог воспринять только как камень в собственный огород.
Может быть поэтому Батов и переносит следующую порцию своей критики на заместителя комиссара партизанских отрядов Василия Андреевича Андреева: «…показано как он самодовольно демонстрирует "усовершенствованный письмовник", как обедает и пьет чай, а потом крутит киноаппарат, смотрит картину "Большой вальс". Разве это партизанские будни? Почему нет комиссара в массах, с воюющим против немцев народом? Расписанный корреспондентами Василий Андреевич тем и отличался, что целыми месяцами отсиживался в штабе, жирел, а в партизанские отряды не показывался. Какой же интерес у военного читателя вызовут эти 300 строк подвала, сюсюкающего о том, как ходит, говорит, сидит и смотрит Василий Андреевич?!» (13)
Очерки «История Вали С.» и «Судьба фон Шрадера» подвергаются первым секретарем Орловского обкома ВЛКСМ товарищем Батовым зубодробительной критике: «А "История Вали С." - переврана и перепутана от начала до конца. Эту стряпню партизаны восприняли, как надругательство над памятью героини - разведцицы Вали Сафроновой, известной всем партизанки Орловской области... Никогда Валя раненая днями не лежала в грязи, как пишут авторы. Ее не бросали друзья. Орден ей вручали не в Кремле, а в штабе фронта. Автомат ей подарили не рабочие Московского завода, а секретарь Ивановского обкома ВКП(б). Никогда Валя не говорила на таком бульварном языке, как написали Крайнов и Кривицкий. Валя не исчезла в неизвестности, а погибла, как героиня, как доблестный боец. В последней боевой операции она не могла принимать участия, ее уже не было.
"Судьба фон Шрадера" - неуклюжая попытка фантазировать по жюль-верновски. Майора фон Шрадера поймали не в хате, где он грустно размышлял. Партизаны отряда им.Кравцова на дороге подбили легковую машину, в которой ехал фон Шрадер. Никогда партизаны веревками и канатами не сваливали сосны, чтобы давить немцев, не привешивали жернова мельниц к верхушкам деревьев. Эти способы борьбы с немцами применили только тт.Кривицкий и Крайнов, а орловские партизаны используют для истребления гитлеровцев все современное вооружение». (14)
Кстати, эпизод с уничтожением целого батальона Вермахта, путем подпиливания участка леса, а затем его завала в момент нахождения там вражеского батальона путем приведения в действие с помощью мельничных жерновов хитроумной системы, состоящей из тросов, соединяющих подпиленные деревья, так вот этот эпизод на самом деле выглядит откровенно неправдоподобно.
Резюмирует Батов также хлестко: "Какой бы очерк мы ни взяли - это сплошное вранье, путаница, вымысел приключений с целью заинтриговать читателя, абсолютное незнание действительности...Небрежные очерки тт.Крайнова и Кривицкого, где каждый эпизод - путаница и вымысел - могли написать только авторы, безответственно относящиеся к делу, не уважающие читателей и свою газету". (15)
Для того, чтобы оценить серьезность этого письма необходимо вспомнить о некоторых деталях биографии его адресата.
Ольга Мишакова.
"В 1938 г. бывшая учительница начальных классов Мишакова, ставшая инструктором ЦК ВЛКСМ, написала Сталину донос на своих начальников, который был использован как повод для разгрома комсомольского руководства. По ее письму в ноябре того же года созвали пленум ЦК ВЛКСМ. Секретарь партколлегии Комиссии партийного контроля при ЦК М. Шкирятов выступил с докладом о результатах разбора заявления Мишаковой и о положении в комсомоле. Секретари ЦК А. Косарев, С. Богачев и В. Пикина были сняты со своих постов «за бездушно-бюрократическое и враждебное отношение к честным работникам комсомола, пытавшимся вскрыть недостатки в работе ЦК ВЛКСМ, и расправу с одним из лучших комсомольских работников (дело тов. Мишаковой)». Косарева и Богачева расстреляли, Пикина тринадцать лет отсидела в тюрьмах и лагерях, еще три года провела в ссылке". (16) Итак, письмо было адресовано секретарю ЦК ВЛКСМ, члену бюро ЦК ВЛКСМ, человеку, на чье письмо, или как в то время говорили на чей "сигнал", отреагировал сам Сталин и результатом этого реагирования стало репрессирование всего тогдашнего комсомольского руководства. Соответственно к "сигналам" от такого человека относились внимательно.
Поэтому письмо Батова не осталось без ответа и без разбирательства. В фондах Орловского архива сохранилось письмо полкового комиссара Андреева (17) начальнику Главпуркка тов.Щербакову, где он гневно отметает критику Батова: "Ознакомившись с запиской секретаря Орловского обкома ВЛКСМ тов.Батова на имя секретаря ЦК ВЛКСМ ...по поводу публикуемых в газете "Красная звезда" очерков "В Брянских лесах",считаю,что оно представляет собой образец беспардонной, развязанной клеветы.
Тов.Батов нескромно рекомендует себя знатоком жизни в Брянских лесах и борьбы орловских партизан. Письмо его свидетельствует, однако, об обратном, о том, что он не знает ни жизни партизан, ни их борьбы. Да и откуда ему ее знать, если он был у нас 2-3 недели, в течении которых он ни у кого ничего не спрашивал, никого не выслушивал, а лишь поучал всех и наставлял..." (18)
Далее полковой комиссар Андреев вступает в полемику с первым секретарем Орловского обкома ВЛКСМ по затронутому им вопросу обеспечения партизан политической литературой и переходит в контрнаступление, обвиняя Батова в недолжном исполнении им своих обязанностей: «Тов.Батов утверждает, что в лесах тысячи брошюр с докладом тов.Сталина, произведения Пушкина...и др. Словом, чего только там нет...Хвастается товарищ Батов, он обманывает секретаря ЦК ВЛКСМ, вводит в заблуждение. В том-то и беда, что нет там литературы... Уж не думает ли тов.Батов, что то, что он привез 7 ноября 1942 года подмышкой могло наплодить такую уйму литературы. Если бы товарищ Батов знал жизнь партизан, он не утверждал бы подобной глупости, а как секретарь обкома молодежи приложил бы все усилия, чтобы обеспечить партизан литературой и газетами». (19)
Однако, просто критикой работы Батова полковой комиссар Андреев не ограничивается. Он вначале высказывает сомнения в искренности письма Батова: «И странно, не так давно еще тов.Батов имел другую точку зрения в отношении некоторых героев, описываемых в очерках. Валю Сафронову, например, Батов считал предателем. Он говорил: "Она была героем, но попав в руки к немцам, изменила нам". Откуда он имел эти данные неизвестно. Спустя некоторое время он уже реабилитировал Валю и возмущен тем, что некоторые факты в отношении ее не соответствуют действительности». (20)
А затем Андреев объясняет причину антипатии Батова лично к нему и делает это в форме крайне опасной для начавшего эту полемику комсомольского секретаря: «7 ноября 1942 года тов.Батов с группой комсомольцев прилетел в Брянские леса. Вскоре он выехал в партизанские отряды бригады им.Щорса Выгоничского района. Он родом из Выгонич и в этом районе работал. В отрядах от своих друзей он узнал, что все его родственники в Выгоничах пошли на службу к немцам и работают в полиции. Товарищи предложили ему сагитировать своих родственников и заставить прекратить борьбу против партизан. Это вызвало у Батова странную реакцию. Он прекратил разговоры с товарищами и немедленно уехал из этих отрядов. Тов. Мажукин, Савин,Гуторов и другие подали на мое имя заявление и сообщили о родственниках Батова. Я никаких претензий к товарищу Батову не имел. Виновником его в предательском поведении родственников не считал и с тов.Батовым по этим вопросам не объяснялся, а передал эти заявления тов.Матвееву». (21)
Обвинение на самом деле опасное, хотя скорее всего и необоснованное. Дело в том, что Батов не являлся уроженцем Выгонич (он родился в Хотынецком районе Орловской области) и никогда не работал в Выгоничах (работал он в Брянске и Орле, учился в Ленинграде). (22) Поэтому думается, что в этом случае полковой комиссар Андреев просто повел контратаку «с шашкой наголо».
Однако, в другом месте своего письма Щербакову он приводит иную причину появления на свет письма Батова. Причем эта причина, представляется гораздо более вероятной: «Мне известно, что товарищ Батов сам намеревается писать о партизанах. Может быть его возмутило то, что его опередили» (23).
На самом деле, думается, что эта причина могла быть основной - ведь Батов - профессиональный журналист, закончил Ленинградский институт журналистики им.Воровского, работал в газетах «Брянский рабочий», «Комсомолец», «Орловская правда». Наверняка, будучи командированным в Брянские леса, он на самом деле предполагал написать о событиях партизанской войны, но многие выигрышные темы были использованы Кривицким и Крайновым в своих очерках. Профессиональная обида литератора, журналиста - серьезная вещь, которая вполне могла стать причиной появления на свет письма Батова.
По иронии судьбы после войны Батов и Андреев пересеклись на партийной работе в Молдавии. Наверняка, они встречались, но чем закончились те встречи и обсуждали ли они события весны 1943 года нам неизвестно.
Конечно же, рассмотрение письма Батова не могло не затронуть и авторов - Александра Кривицкого и Павла Крайнова. В фондах Орловского архива сохранилось их объяснение ответственному редактору газеты «Красная Звезда» генерал-майору Д.Вадимову в котором они тоже отвергают все обвинения в свой адрес: «В критике наших очерков со стороны тов.Батова нет ничего справедливого. Больше того, в этой критике сквозит желание монополизировать знание партизанской жизни и недобросовестное отношение к тем людям, которых мы описываем». (24)
Авторы подробно объясняют причины появления в их тексте некоторых деталей, которые появились в очерках намеренно, но были интерпретированы Батовым, как искажения фактов: «…на самом деле Василий Андреевич не заместитель командира, как написано у нас, и не заместитель комиссара, как утверждает Батов, а начальник политотдела объединенных бригад...мы сознательно не писали о нем, как о комиссаре, имея в виду требование цензуры не раскрывать существования института комиссаров у партизан...» (25) Здесь обращает на себя внимание сам факт существования такого требования цензуры. Ведь очерки публиковались в апреле 1943 года, когда институт комиссаров в Красной Армии был отменен. Но насчет партизанских отрядов действовало предписание о том, что институт комиссаров в них должен быть сохранен.
Далее Кривицкий и Крайнов парируют мелкие придирки Батова, вроде приписывания Вале Сафроновой пользования «бульварным языком»: «Тов.Батов считает, что авторы приписывают Вале "бульварный язык" имея в виду слово "убягу". Это обвинение звучит анекдотически. Слово "убягу" взято в кавычки. Валя в очерке произносит его иронически, сама указывая источник этого слова - мальчика Мустафу из "Путевки в жизнь". (26)
Click to view"Путевка в жизнь". Мустафа: "Убягу!"
И, наконец, лаконично подводят итог: «Таким образом, критические замечания тов.Батова по поводу наших очерков несостоятельны». (27)
Продолжение здесь