Серебряный век
Особая магия сопровождала послевоенные годы, конец сороковых-начало пятидесятых. Чудесные незабываемые "Покровские ворота", настолько легкие, что не узнаешь в чертах новой влюбленной Москвы Окуджавы холодной поступи войны и дыхания НКВД. Нестройный диковатый от такого тесного соседства "Московский хор" Льва Додина. Нежная история петербургской любви, девочка Лика и мальчик Марат, прошедшие сквозь войну, голод, разлуку ("Мой бедный Марат" т-р Им.Моссовета). И наконец "Серебряный век". Люблю эти истории коммунального прошлого нашей страны. Вместе с жуткой антисоветчиной они залезают в самые потаенные карманы жизни, протирают их до дыр, сквозь которые проступают неподдельные, несломленные души. И понимаешь, разглядывая старые фотографии ушедшей жизни, почему выжила страна, почему пела и светилась огнями Москва. Эти москвичи не бежали от себя и своей совести в другие страны и города, выживали здесь и сейчас.
Главный герой страшеклассник Миша с фамилией,оканчивающейся на "штейн". Уже началась кампания против евреев и его матери намекают на работе, не сменить бы вам фамилию. В гости в маме ходит дядя Витя с овощной базы. "Хороший и пригожий, всех юношей моложе", все знающий дядя Витя, не без замашек на позерство и не без сластолюбия, но в остальном человек добрый и хороший. Человек из глухой деревенской бедноты, не известно откуда взявший замашки жить на широкую ногу, с шиком и шармом парижской богемы. Он учит Мишу жить, учит его слушать свое сердце и думать своей головой. Непонятным образом дядя Витя сохранил в душе легкость, шарм, обаяние и свободу. Пронес в себе сквозь черные и глухие годы неподдельную радость бытия.
Помогая Миши в его увлечении поэзией он знакомит его с Кирой, одинокой ленинградкой, которая впервые открывает Миши мир Ахматовой, Цветаевой, Гумилева, Гиппиус и многих других поэтов ушедшей России. Миша недоумевает, но не может понять, почему такие хорошие стихи и талантливые поэты были не только не нужны, а уничтожены своей родиной. Одновременно с этим Миша знакомится с Борисом, поэтом, вернувшимся из лагерной ссылки в Магадане. Борис рассказывает, как на Колыме он грузил серебряные чурки пока у него не начали выпадать волосы и не пошла горлом кровь. У него был свой "серебряный век". Он пишет стихи о грехе, о свете, о боге, несоветские сумасшедшие стихи. И все же он более осторожен, чем Миша. Он не пытается возвысить свой голос. Его гитара звучит тихо. Он опасается читать свои стихи. Но Миша слишком молод, чтобы понять все происходящее в стране.
Новые знакомства, новые слова, новая сторона жизни завораживают Мишу, он начинает грезить Кирой, любовью, свободой, не понимаю в какой стране живет, и что любой лишний скрип сгущает над его головой серой тучи шинелей нквдшников. Забыв обо всем Миша открывает для себя новую родину, не С.С.С.Р., а Россию. Стихи, бывшие отдушиной одиноких вечеров для Киры, теперь врываются в его жизнь мощным потоком свежего воздуха, новизной чувств, обращение вертикально вверх, к Богу, едким сомнением и бесконечным поиском. Они встречаются вечерами, читают друг другу стихи, а потом допоздна сидят в холодном кинозале. А тем временем мать Миши тетя Клава читает его откровенный дневник и видит беду. Сначала связь с взрослой женщиной, потом расспросы незнакомцев. Финал этой истории предопределен и статисты-нквдшники в финале приносят каждому герою по узелку в дорогу, хотя об арестах речи ещё нет, но акценты уже расставлены. И выбора родине не оставляют, таких людей необходимо перевоспитывать.
Но предсказанный финал не откровение всей этой истории. Самым большим и чистым откровением являются люди: Миша, тетя Клава, дядя Витя, не сломленный Борис, внучка статского советника Кира, соседи по коммуналке. Осколки войны, революции, чисток 37го года, коллективизации, они продолжают жить, радоваться, любить, надеяться. По субботам собираются на кухне, все вместе ужинают, приносят что-нибудь вкусное к чаю. Их жизнь тяжелая и унылая, щедра на душевную теплоту, улыбки, особую внутреннюю живучесть. Смотришь и думаешь, такие как они выживут, переждут, перемогут. Хотя весь спектакль сделан как гимн ушедшим поэтам, и на контрасте - осиротевшей без них, заблудшей и безысходной России, ушедшие в прошлое даль и синь всего лишь мираж, невозможное настоящее, а реальны и живы теперь совсем иные люди. И Кира с её вынутым из общего костра томиком поэтов серебряного века это погубленная альтернатива, минувшее, которое кто-то когда-то неловко соединит спустя десятилетия с новой Россией, а пока общий темный коридор, комнатушки с окнами на лучи кремлевских рубинов, яблоки и пастила из-пол полы, стихи о советской родине, и совершенно не связанная с этим человеческая жизнь, полная своих забот, печалей, трудов и радостей.
Литературная Россия напоминает лоскутное одеяло,отдельно серебряный век, отдельно литература эмиграции, отдельно поиски 20х, отдельно соц.реализм, отдельно литература диссидентов. Много разных Россий, которые никак не встретятся. Робкая попытка их встречи была предпринята на московской кухне коммунальной квартиры старшеклассником Мишей. Робкая, и скорее всего неудачная. Но этот зимний росток за теплым кухонным стеклом должен вырасти, окрепнуть со временем и позволить наконец центробежным силам соединить столб разных и взаимно далеких.
Главный герой страшеклассник Миша с фамилией,оканчивающейся на "штейн". Уже началась кампания против евреев и его матери намекают на работе, не сменить бы вам фамилию. В гости в маме ходит дядя Витя с овощной базы. "Хороший и пригожий, всех юношей моложе", все знающий дядя Витя, не без замашек на позерство и не без сластолюбия, но в остальном человек добрый и хороший. Человек из глухой деревенской бедноты, не известно откуда взявший замашки жить на широкую ногу, с шиком и шармом парижской богемы. Он учит Мишу жить, учит его слушать свое сердце и думать своей головой. Непонятным образом дядя Витя сохранил в душе легкость, шарм, обаяние и свободу. Пронес в себе сквозь черные и глухие годы неподдельную радость бытия.
Помогая Миши в его увлечении поэзией он знакомит его с Кирой, одинокой ленинградкой, которая впервые открывает Миши мир Ахматовой, Цветаевой, Гумилева, Гиппиус и многих других поэтов ушедшей России. Миша недоумевает, но не может понять, почему такие хорошие стихи и талантливые поэты были не только не нужны, а уничтожены своей родиной. Одновременно с этим Миша знакомится с Борисом, поэтом, вернувшимся из лагерной ссылки в Магадане. Борис рассказывает, как на Колыме он грузил серебряные чурки пока у него не начали выпадать волосы и не пошла горлом кровь. У него был свой "серебряный век". Он пишет стихи о грехе, о свете, о боге, несоветские сумасшедшие стихи. И все же он более осторожен, чем Миша. Он не пытается возвысить свой голос. Его гитара звучит тихо. Он опасается читать свои стихи. Но Миша слишком молод, чтобы понять все происходящее в стране.
Новые знакомства, новые слова, новая сторона жизни завораживают Мишу, он начинает грезить Кирой, любовью, свободой, не понимаю в какой стране живет, и что любой лишний скрип сгущает над его головой серой тучи шинелей нквдшников. Забыв обо всем Миша открывает для себя новую родину, не С.С.С.Р., а Россию. Стихи, бывшие отдушиной одиноких вечеров для Киры, теперь врываются в его жизнь мощным потоком свежего воздуха, новизной чувств, обращение вертикально вверх, к Богу, едким сомнением и бесконечным поиском. Они встречаются вечерами, читают друг другу стихи, а потом допоздна сидят в холодном кинозале. А тем временем мать Миши тетя Клава читает его откровенный дневник и видит беду. Сначала связь с взрослой женщиной, потом расспросы незнакомцев. Финал этой истории предопределен и статисты-нквдшники в финале приносят каждому герою по узелку в дорогу, хотя об арестах речи ещё нет, но акценты уже расставлены. И выбора родине не оставляют, таких людей необходимо перевоспитывать.
Но предсказанный финал не откровение всей этой истории. Самым большим и чистым откровением являются люди: Миша, тетя Клава, дядя Витя, не сломленный Борис, внучка статского советника Кира, соседи по коммуналке. Осколки войны, революции, чисток 37го года, коллективизации, они продолжают жить, радоваться, любить, надеяться. По субботам собираются на кухне, все вместе ужинают, приносят что-нибудь вкусное к чаю. Их жизнь тяжелая и унылая, щедра на душевную теплоту, улыбки, особую внутреннюю живучесть. Смотришь и думаешь, такие как они выживут, переждут, перемогут. Хотя весь спектакль сделан как гимн ушедшим поэтам, и на контрасте - осиротевшей без них, заблудшей и безысходной России, ушедшие в прошлое даль и синь всего лишь мираж, невозможное настоящее, а реальны и живы теперь совсем иные люди. И Кира с её вынутым из общего костра томиком поэтов серебряного века это погубленная альтернатива, минувшее, которое кто-то когда-то неловко соединит спустя десятилетия с новой Россией, а пока общий темный коридор, комнатушки с окнами на лучи кремлевских рубинов, яблоки и пастила из-пол полы, стихи о советской родине, и совершенно не связанная с этим человеческая жизнь, полная своих забот, печалей, трудов и радостей.
Литературная Россия напоминает лоскутное одеяло,отдельно серебряный век, отдельно литература эмиграции, отдельно поиски 20х, отдельно соц.реализм, отдельно литература диссидентов. Много разных Россий, которые никак не встретятся. Робкая попытка их встречи была предпринята на московской кухне коммунальной квартиры старшеклассником Мишей. Робкая, и скорее всего неудачная. Но этот зимний росток за теплым кухонным стеклом должен вырасти, окрепнуть со временем и позволить наконец центробежным силам соединить столб разных и взаимно далеких.