Кузнечиков сторожить
Фотографии Ксюши Кузнецовой. Маша Грошева, костёр и концепт =)
Всё-таки очень красивый ракурс даёт эзопо-озеровское понимание, что Кузнечик и Стрекоза - это один и тот же герой. Туда же Цикада, но про цикад сейчас нет актуальных песен и мыслей, не так существенно.
А к родионовскому стихотворению я ещё про глаз натурализма нашла, в другой тетрадке.
«Натуралистов бьёт нервная дрожь» - Золя
Для них характерна жажда жизни нутренная.
В центре прозы - глаз. Ему нравится то, что под солнцем, то, что живо, ярко, выпукло.
Натурализм обрабатывает существующие жанры.
Он в целом аллегоричен, полон вещными символами и символизацией вещей. В натурализме вещь определяет внутренний мир, в котором всё говорит, любая деталь.
Убивает автора, претендуя на объективность.
Важнейшая проблема натурализма: любовь, переходящая в смерть («Анна Каренина», «Жерминаль», «Тэсс из рода д'Эрбервиллей»)
Тут же всплывающее лорковское «за маской любви всегда прячется смерть» похоже на аргумент в пользу идеи о природе искусства.
И сразу становится любопытно, что у него есть про кузнечиков.
Ну вот, например:
«Вопросы»
Сидят на лужайке кузнечики чинно.
- Что скажешь ты, Марк Аврелий,
об этих философах с тихой равнины?
Мысли твои не созрели!
Река по равнине узоры чертит.
- Скажи мне, Сократ, что смог
увидеть ты в водах, несущихся к смерти?
Твой символ веры убог!
Осыпались розы и в грязь упали.
- Скажи мне, святой Хуан,
о чём лепестки их тебе шептали?
В сердце твоём - туман!
Но есть ещё более красивое:
«Немой мальчик»
Мальчик искал свой голос,
спрятанный принцем-кузнечиком.
Мальчик искал свой голос
в росных цветочных венчиках.
- Сделал бы я из голоса
колечко необычайное,
мог бы я в это колечко
спрятать своё молчание.
Мальчик искал свой голос
в росных цветочных венчиках.
(А голос звенел вдалеке
в зелёной одежде кузнечика.)
...Тут в свою очередь тянет выяснить, что писал Бродский и, может, сам Метерлинк - и, кажется, это бесконечная штука, а остались ведь подвешенными уайлдовские розы...
Не здорово ли, что связь кузнечиков и роз (цветов, мха) последовательно сохраняется! И у Свиридова, и у Родионовой, и у Лорки.
Хотя оно, конечно, логично, что кузнечик не может висеть в вакууме, нужно же его на что-нибудь посадить.
Всё-таки Бродский:
«Июль, сенокос»
Всю ночь бесшумно, на один вершок,
растёт трава. Стрекочет, как движок,
всю ночь кузнечик где-то в борозде.
Бредёт рябина от звезды к звезде.
Спят за рекой в тумане три косца.
Всю ночь согласно бьются их сердца.
Они разжали руки в тишине
и от звезды к звезде бредут во сне.
И Пятая Эклога, в которой вам и натурализм, и жаворонок - хоть и не соловей - и цикады, кстати, тоже (но там всех полно, муравьи-то тоже есть, и пауки с гусеницами; а, лягушки ещё). Но самое удивительное - это появление Китая, возвращающего опять к Родионовой. (Где Китай - там бабочки, так что можно опять по кругу, надо притормозить).
У меня нет сейчас задачи найти всех кузнечиков-стрекоз - и тем более объявлять, что и соловьи, и жаворонки, и розы это тоже синонимы. (Пусть иногда это и так!)
Но вот ещё нравится, что Бродский - он, правда, хитрый, очень много всего намешал, немудрено, что сразу столько сюжетных ходов открывает - незлым тихим словом помянул крапиву, а крапива в свою очередь возвращает к Алфёровой. Так всегда и радовало её потрясающее умение стихи находить... В общее настроение попадает идеально.
Интересно видеть, как работает это поэтическое поле, как тексты взаимодополняют друг друга. Понятно, правда, что так можно совсем в разные стороны разлететься - как в кусты мотыльки, хе - в пониманиях, потому что, во-первых, стартовый важный образ может не совпасть, а, во-вторых, дальше повороты мысли тем более непредсказуемы. Но на стыках рождаются новые трактовки. Как аккорды!
(Кстати, розы - образ, объединяющий и Луферова, и Труханова. Труханов при этом уводит к рыбам и Кэрролу, а Луферов - к птицам в большей степени и к сказкам Уайльда опять.)
А к стрекозам в первую очередь просится Тарковский:
Река Сугаклея уходит в камыш,
Бумажный кораблик плывёт по реке.
Ребёнок стоит на песке золотом,
В руках его яблоко и стрекоза.
Покрытое сеткой прозрачной крыло
Звенит, и бумажный корабль на волнах
Качается. Ветер в песке шелестит,
И всё навсегда остается таким...
А где стрекоза? Улетела.
А где Кораблик? Уплыл.
Где река? Утекла.
За яблоком, понятное дело, тоже далеко можно укатиться. Но я пытаюсь перейти, наконец, к изложению мыслей - их две будет; непересекающиеся статьи о многозначных словах.
Первую, правда, межгородцы уже подвергли критике. Своевременно актуализированная Аней Петуховой реплика «ёклмн» мгновенно ушла в народ и периодически потом вызывалась на бис - уже по любым поводам.
Фотографии Ксюши Кузнецовой. Аня Петухова, топор с тридцатилетней историей и утро понедельника
А идея на самом-то деле очень простая.
Вполне вероятно, что муравей и стрекоза (муравей и кузнечик, не важно) - два проявления характера одного человека, в каждом присутствуют.
Стрекозиная ипостась, которую лучше всего Быков описал, - «не способные к работе и борьбе» - она (очевидно) об искусстве, о чрезмерном отрыве от земного, неадекватности.
Муравьиная - не менее плохая радикальная позиция. О трудоголизме, закапывании в быту, рутине, самотёчности, унынии и однообразии.
Допустим. Тогда пользуясь простой формулой «делу - время, потехе - час», можно усреднить себя до нулевого состояния. Но сложность тут вот в чём.
Стрекоза своим существованием оправдывает лето.
Она действительно верит в то, что делает, она по-своему служит - безо всякой иронии. И внешние условия для того и позволяют ей находить «и стол, и дом» всюду, чтобы она не тратила время попусту, не оставляла свою зону ответственности.
А муравей больше знает о зиме, его труд оправдывается зимой.
Но тут-то и засада - чтобы зимой были запасы, тёплый дом, уют, работать надо в летнюю пору, с которой так нельзя! Это об уважении к праздникам, о представлении о частном пространстве, о неприкосновенности личного времени.
Вот и выходит, что стрекоза, думающая о зиме, перестаёт быть стрекозой. Перестаёт поддерживать инерцию искусства, нарушает природное равновесие.
А муравей попросту рискует никогда не оторваться от безрадостного прозябания. При этом он, безусловно, совершенно резонно отказывает стрекозе в крове - потому что не имел её в виду, вообще первый раз о ней слышит.
По-хорошему, решение в том, чтобы стрекоза заранее появлялась и объясняла, в чём её работа - и какие у неё минусы. Брала бы на себя дополнительное обязательство напоминать муравью о выходных. Это неминуемо должно приводить к тому, что муравей тоже своевременно нагружает её поручениями, таким образом слегка нейтрализуя, заземляя, привязывая к реальности. Тогда оба остаются на своём месте и не ломают экосистему.
Но, ээ, если мы принимаем мысль, что это два проявления одного человека, то прийти к внутренним договорённостям с самим собой он должен вовремя.
И главная претензия Стрекозы - в действительности-то не к Муравью. К лету красному. Это вот ровнёхонько Вертинский и есть: «И как только мы добиваемся наконец ясности мысли, силы разума и что-то начинаем уметь и знать, знать и понимать - нас приглашают на кладбище…»
Кирилл, выдающий подвиг за подвигом
Это лето ещё короче, чем кажется. Что студенческие, что школьные годы - время подневольности, искусно притворяющееся временем возможностей. Просто потому, что где-то можно сбежать, где-то пользуешься избыточной энергией, тратишь и тратишь резервы, отпущенные, кхм, не на всякую дурь, а на всё вообще, что когда-либо имеешь шанс сотворить.
Да что там, даже детскосадовский период - один только регламент и приучение к условностям, к законам общества. Ну да, дневной сон, ага... Но это мы с ностальгией можем вспоминать, потому что сейчас осознаём потребность в нём. Тогда-то всё было иначе.
Фактически, лето жизни только физическим летом ограничивается. Плюс каникулы, минус - переходные точки вроде девятого, одиннадцатого класса.
Известно, что глупо думать «вот-вот жизнь начнётся, вот сейчас, вот завтра...». Жизнь надо выкрадывать у жизни. И как-нибудь так, чтобы получать от борьбы больше, чем теряешь.
Смешно, что те люди, у которых это выходит с громом и треском - продуктивно, но радикально - чаще всего вызывают недовольство и кажутся ненадёжными, хотя просто выбирают путь наименьшего сопротивления, то есть - с эволюционной точки зрения - совершенно правы.
Муравьиное упорство, кстати, немного учит. Перемещаться кратчайшими маршрутами, экономить силы, усреднять стихию, вносить ясность. Выходит - парадоксальным образом - что муравьиный подход подготовки к зиме на самом-то деле продлевает лето.
Процесс или результат, опора на настоящее - или на будущее.
...Про Холмса и Ватсона говорят ведь, что это два полушария. Холмс - левое, а Ватсон - правое. Про Штольца с Обломовым тоже есть такое мнение. Чем Муравей - не Штольц?..
Александр Захаров
Но, да, эту мысль межгородцы зарезали.
А она, внезапно, связана с двумя другими сюжетами, более... вещными что ли.
Вот мы по дороге из леса не пели, как нормальные КСП-шники, а говорили о судьбах АП, законах сцены, переизбытке информации и окуджавности. О том, что человек, играющий по правилам эстрады ради того, чтобы обрести достаточное влияние (очевидно ведь, что оно необходимо, если мы видим смысл в преобразовании мира песней), рискует потерять непосредственность творческого начала; в попытках стать доходчивым и доступным может лишиться той глубины, авторскости, окуджавности, которую и старался передать.
При этом окуджавность - это черта характера нового импульса, оценка величины фигуры, ниши, места в истории. Этот человек, как мне кажется, не просто не был бы бардом - он по умолчанию должен стать иконой иного направления.
Но для выхода на широкую аудиторию нужно в совершенстве освоить искусство продвижения. Которое, ага, включает в себя вмешательство, собственно, в творческий процесс. А это значит, что, добившись известности таким путём, в действительности автор потерял бы именно то, ради чего вообще нужен был, исчез в процессе становления.
Поэтому я не верю в то, что наш век способен выплеснуть на заметную высоту фигуру такого масштаба. Может, где-то и как-то существует самобытный первооткрыватель чего-то потрясающего, но выйти к публике без потерь он не сумеет. А без связи со слушателем сделает слишком мало, меньше, чем должен был бы.
Вот и стрекоза.
Другое дело, что то, чем мы сегодня занимаемся - как мне представляется - это сохранение инерции. Поддерживание хоть на каком-то уровне (уж насколько выходит) общего фона, в котором будут появляться не принципиально новые импульсы, а продолжатели, последователи, хранители традиции. Люди, которые изменят её незаметно, естественным образом и в духе времени, со знанием корней и памятью. Передадут дальше.
И тут, конечно, проблемы требований сцены не снимаются, увы. Просто цена не такая высокая, как в случае со сферическим окуджавой. Но всё равно каждый поющий должен как-то уравновешивать желание делать по-своему и умение при этом восприниматься на таком уровне, чтобы это «по-своему» вообще оказывалось полезным.
Вот и конфликт стрекозы и муравья =)
Межгородский костёр и примкнувшие кролики =)
А вторая история, подтверждающая первую мысль, плавно переходит ко второй мысли о кузнечиках. Всё-таки они пересекаются, получается, но не прямо.
Дело тут в Батюшкове - с него-то всё и началось:
Прости мне, мой милый друг, лень и придурь. Я хотел писать к тебе с Филимоновым и с Н. Тургеневым и ни с одним не успел.
Хвор всё, насилу дышу,
Изнурён и бледен,
Виршей уже не пишу:
Мыслями я беден
Насилу написал четыре стишка
Против ударений своего языка.
Точно я был болен - лихорадкой, разумеется. Да и можно ли быть здоровым? Вчера читал московскую Беседу и вчера был в питерской. Мы выслушали сгоряча: первое - рассуждение о Феофане Прокоповиче Шишкова, который нашего проповедника превозносил выше Цицерона. Потом он же читал выписку из поэмы Шихматова «Песни на гробах». Ты себе представить не можешь, что за стихи! Всё набор рифм и слов. Чёрствое подражание Йонгу, которому бы по совести и подражать не должно. Заседание кончилось Комплиментом князю Шихматову, и все зело восхищались. И у вас не лучше! Что пишут ваши Москвичи? Есть ли у них здравый рассудок? Как! Ни одной путной пиесы в целой книжище!!!
Есть надежда, что мы перещеголяем и древних, и новейших, есть надежда! Упрямство и невежество наших писателей, леность и невежество нашей публики подают надежду, которая нам, конечно, не изменит.
Поклонись от меня Пушкину: я ему буду отвечать на той почте и писать к тебе гораздо более. Будь здоров, мой милый и добрый князь! Северин тебя целует. Будь здоров, и бог с тобой! Батюшков.
5 мая 1812
В авторской песне преемственность прослеживается лучше, чем в литературе (концентрированнее потому что, история существования короче, текстов меньше, охватить проще), но происходит-то одно и то же.
Когда Арзамас может перещеголять «новейших»? Когда глаз натурализма (держим в голове, что натурализм - это опять возвращение барокко и его культуры аллегорий) высветит его, вернёт в современность, протянет инерцию до самых горизонтов - и дальше.
Или когда появятся Серапионовы Братья, поднимающие знамя Арзамаса, длящие в том числе и славу Батюшкова. Значит, взгляд на серапионов - взгляд на всю эту компанию, на всех своих кузнечиков разом.
Их вечная работа теперь отрывать наблюдателей от муравьиности. Им не нужно уже примиряться с действительностью, они окончательно перешли в сферу чистого искуства - только из неё и извлекаются.
Вовсе это не праздное дело тогда - сторожить. Потому что, по-хорошему, сторожить того же Батюшкова - это следить за тем, чтобы люди были знакомы с его творчеством. Чтобы издавались и переиздавались книги, не рушились связи. Эта всё та же память мира, только материализованная.
Вспоминаем ещё о беде глаза, который обращает внимание только на то, что видит в данный момент... О том, сколько таких батюшковых... О том, что нам-то по-прежнему надо не терять связи с реальностью, где мы при этом, как бы ни старались, - лишь голодные «странные человечки», приземлившиеся в пустыне.
Фотография Анастасии Юдайчевой. "Фламиингоооо!"
...Довольно давно кажется, что эта песня - о филологах, причём самая точная из всех. Но сейчас и вовсе сказочно вышло.
Родионова, кстати, опять призывает к молчанию: «А рта никакого нет, они говорят глазами» - и дальше вовсе: «Кто говорит о любви - о любви нельзя говорить!». Это к старой мысли о том, что нельзя порождать собственные тексты, мешая в кучу объект и процесс наблюдения.
Но от этой версии всё-таки ушла окончательно. Как бы иначе выглядело высвечивание? Как бы мы вообще распознавали в людях филологов, если бы они не делились именно что любовью к знанию, слову, окружающему их миру!
(Ещё из тетрадки по зарубежке: «Не нужно стесняться интерпретаций. Это важнейшее понятие гуманитария».)
Впрочем, Родионова права, что восторги полезно иногда умерять. Если хорошо подумать, понятно, что именно умение отстраниться даёт возможность поделиться своими открытиями со слушателями максимально разумным и доходчивым образом. Именно его раз за разом нахожу в тех людях, которые кажутся самыми могущественными филологами - и неизменно стыдят этим. Они дают много свободы, приводят тебя на своё поле и позволяют оглядеться самостоятельно, чуть отступают.
Можно научиться быть деликатным хозяином филологических просторов - даром что ли они общественные - но в любом случае собственные отношения с любимыми кузнечиками хочется беречь от сухости научного подхода - и неприятно проводить границу искусственным образом, выпадать из общего разговора, возвращаться в физическое время.
Радует, что в действительности этого требует только узкая филология - и только в рамках проверки. Зверррски раздражает сама идея проверок - и вечный молоток над головой.
Не могу больше ругаться, сплошные борщевики...
Фотографии Ксюши Кузнецовой. Возвращаемся, эээх.
...на слёте много разного было, но межгородский костёр прекрасен. Познакомились с девочками из КСП «Перекрёсток», постепенно они к нам переехали, как и Макс Розеншток, который вёл концерты. А ещё он с Аней - и мадагаскарцами - ожидаемо взял гран-при в конкурсе.
Фотографии Анастасии Юдайчевой. Мадагаскарцы, Макс и Аня
Погода великолепная. Попели, правда, маловато...
А я, хе, привезла для сцены могиканский баннер - и не успела его забрать, когда нужно было. Так что клуб вроде попиарился, но теперь надо как-то где-то отдельно встречаться с оформителем...
Убежала в лес на праздники, всё честь по чести, но чувствую, что аукнется. На ПойМай вот героически не еду, прям-таки жертва во имя науки... Правда, мне резонно замечают, что если всё равно ничего не напишется, то бессмысленная.
Как-то получилось, что Дуловский уже через неделю.
Время странно себя ведёт.
Вигель стрекочет - у него там веселуха, снисходительный Потёмкин и самолюбивейший из смертных Дашков.
Дорасскажу потом ещё красивостей.
Click to view