Слово слову не равно
Себастьян Найт родился 31 декабря 1899 года в бывшей столице моего отечества.
Одна старая русская дама, просившая, неизвестно почему, не оглашать ее имени, показала мне однажды в Париже дневник, который вела в былые времена.
Может показаться, что те годы настолько были не отмечены событиями, что коллекционирование ежедневных мелочей (жалкий способ самосбережения) едва заходило далее краткого описания погоды; забавно, что и дневники монархов - какие бы бедствия ни сотрясали подвластные им страны - освещают по преимуществу тот же вопрос.
Фортуна, которая не терпит подсказок, сама положила передо мной нечто такое, чего никогда не дадут никакие целенаправленные поиски.
Вот почему я могу утверждать, что в то утро, когда родился Себастьян, стояла ясная, безветренная погода, с морозцем в двенадцать градусов по Реомюру… но это и все, что нашла нужным занести в дневник славная дама.
Даму звали - и зовут - Ольга Олеговна Орлова - жаль было бы потерять эту оологическую аллитерацию
Севастьян Найт родился тридцать первого декабря 1899 года в бывшей столице моего отечества.
Одна пожилая русская дама, которая по какой-то неведомой причине просила меня не открывать ее имени, как-то раз в Париже показала мне свой старый дневник.
До того были, наверное, бедны событиями те годы, что накапливание ежедневных подробностей - что обычно бывает ненадежным способом самосохранения - сводилось к краткому описанию погоды за прошедший день; и тут любопытно отметить, что частные дневники коронованных особ большею частью бывают посвящены тому же предмету, каким бы невзгодам ни подвергались их владения.
Случается, что везет, когда удачу не подстегиваешь, и то, что мне было показано, я сам ни за что бы не нашел, хоть бы нарочно пустился на розыски.
А так могу сообщить, что утро, в которое Севастьян родился, было ясное и безветренное, что было двенадцать градусов мороза (по Реомюру)… впрочем, это и все, что добрая старушка нашла достойным записи.
Собственно, не вижу причины сохранять ее имя в тайне - совершенно ведь невероятно, чтобы она когда-нибудь прочитала эту книгу.
Ее звали, и продолжают звать, Ольгой Олеговной Орловой, и было бы жалко утаить эту овалообразную аллитерацию.
Данное сравнение показалось мне занятным. И подумалось:
может в этом случае выбор переводчика и очевиден, но как быть, когда такового выбора нет?;)
P.S.: И сам роман:
Одна старая русская дама, просившая, неизвестно почему, не оглашать ее имени, показала мне однажды в Париже дневник, который вела в былые времена.
Может показаться, что те годы настолько были не отмечены событиями, что коллекционирование ежедневных мелочей (жалкий способ самосбережения) едва заходило далее краткого описания погоды; забавно, что и дневники монархов - какие бы бедствия ни сотрясали подвластные им страны - освещают по преимуществу тот же вопрос.
Фортуна, которая не терпит подсказок, сама положила передо мной нечто такое, чего никогда не дадут никакие целенаправленные поиски.
Вот почему я могу утверждать, что в то утро, когда родился Себастьян, стояла ясная, безветренная погода, с морозцем в двенадцать градусов по Реомюру… но это и все, что нашла нужным занести в дневник славная дама.
Даму звали - и зовут - Ольга Олеговна Орлова - жаль было бы потерять эту оологическую аллитерацию
Севастьян Найт родился тридцать первого декабря 1899 года в бывшей столице моего отечества.
Одна пожилая русская дама, которая по какой-то неведомой причине просила меня не открывать ее имени, как-то раз в Париже показала мне свой старый дневник.
До того были, наверное, бедны событиями те годы, что накапливание ежедневных подробностей - что обычно бывает ненадежным способом самосохранения - сводилось к краткому описанию погоды за прошедший день; и тут любопытно отметить, что частные дневники коронованных особ большею частью бывают посвящены тому же предмету, каким бы невзгодам ни подвергались их владения.
Случается, что везет, когда удачу не подстегиваешь, и то, что мне было показано, я сам ни за что бы не нашел, хоть бы нарочно пустился на розыски.
А так могу сообщить, что утро, в которое Севастьян родился, было ясное и безветренное, что было двенадцать градусов мороза (по Реомюру)… впрочем, это и все, что добрая старушка нашла достойным записи.
Собственно, не вижу причины сохранять ее имя в тайне - совершенно ведь невероятно, чтобы она когда-нибудь прочитала эту книгу.
Ее звали, и продолжают звать, Ольгой Олеговной Орловой, и было бы жалко утаить эту овалообразную аллитерацию.
Данное сравнение показалось мне занятным. И подумалось:
может в этом случае выбор переводчика и очевиден, но как быть, когда такового выбора нет?;)
P.S.: И сам роман: