Fary Tale
У него было совершенное лицо без малейших признаков интеллекта. Его эльфийская, завораживающая красота блокировала любые мысли и заставляла лишь глупо улыбаться в ответ на ту высокопарную чушь, которую он нёс.
У него были тончайшей работы пальцы с идеальной формы ногтями, поэтому когда он брал за руку, становилось неловко - как будто искуснейший скульптор зачем-то захотел сравнить свою работу с поделкой ученика-первогодки.
У него были фарфоровые точеные плечи, и лопатки - резко очерченные, как будто под его кожей действительно не было ни молекулы жира, и такой прямой и гибкий позвоночник, что невольно напрашивалось вульгарное сравнение с дикой кошкой.
Она никогда не чувствовала себя рядом с ним гадким утенком - хотя не было ни тени сомнения в том, что его красота во много раз превосходит ее интеллект и эрудицию вместе взятые. Но он умел и любил смотреть на нее с такой нежностью и благоговением, что она не могла даже подумать о том, чтобы засомневаться в себе. С ним она сворачивала горы, и готова была приносить их к его ногам, но он бы не понял, что это значит и зачем это. Поэтому все добытое она оставляла себе, тщательно складывая одно к одному - победы, достижения, перспективы.
У нее была челка, которой она отгораживалась ото всего, что не имело отношения к ней и ее победам. Не замечала, как с презрением смотрят на него некоторые ее друзья, сразу разоблачавшие в нем поверхностность и бесперспективность, потому что его красоты для них не существовало. Не замечала, как он сам раз за разом проигрывает на любом поле, кроме ее собственного.
У них был восхитительный секс. С ним одним она могла и хотела не притворяться, и никакие другие руки никогда не будили в ней такого восторга. Ничьи другие губы она не ощущала каждым сантиметром кожи. Он не был, пожалуй, из ряда вон выходящим любовником - кто-нибудь другой, настроенный более цинично и объективно, мог бы сказать о нем что-нибудь вроде «выше среднего, но ничего такого». Но для нее только он - из всех, с кем она когда-либо спала - был воплощением физического совершенства и, как следствие, физической любви. Других и не могло быть.
Она знала, что если он когда-нибудь полюбит другую, она погибнет, или сойдет с ума, или превратится в морскую пену, поэтому разлюбила его первая. Она считала, что это будет справедливо, если ему достанутся приятные воспоминания, а ей - достижения, победы и перспективы. Правда, совсем избавить его от неприятных воспоминаний не вышло, но это уже издержки любого расставания, и она искренне надеялась, что неприятность эту он переживет. После принятия решения она вообще стала легко относиться к его чувствам - как любой, кто разлюбил сознательно.
И - нет, он после этого не покончил с собой. У него вообще все сравнительно неплохо сложилось. Нет, она не утратила способность любить, и даже, кажется, вышла замуж. И вообще это просто грустная история, из нее никто не вынесет никаких шрамов, ожогов и никакого наказания за преступление против любви.
Разве что вспоминать она его будет примерно до гробовой доски, и вот это уж точно сущее наказание - для ее мужа. Но никто и не обещал, что будет легко.
У него были тончайшей работы пальцы с идеальной формы ногтями, поэтому когда он брал за руку, становилось неловко - как будто искуснейший скульптор зачем-то захотел сравнить свою работу с поделкой ученика-первогодки.
У него были фарфоровые точеные плечи, и лопатки - резко очерченные, как будто под его кожей действительно не было ни молекулы жира, и такой прямой и гибкий позвоночник, что невольно напрашивалось вульгарное сравнение с дикой кошкой.
Она никогда не чувствовала себя рядом с ним гадким утенком - хотя не было ни тени сомнения в том, что его красота во много раз превосходит ее интеллект и эрудицию вместе взятые. Но он умел и любил смотреть на нее с такой нежностью и благоговением, что она не могла даже подумать о том, чтобы засомневаться в себе. С ним она сворачивала горы, и готова была приносить их к его ногам, но он бы не понял, что это значит и зачем это. Поэтому все добытое она оставляла себе, тщательно складывая одно к одному - победы, достижения, перспективы.
У нее была челка, которой она отгораживалась ото всего, что не имело отношения к ней и ее победам. Не замечала, как с презрением смотрят на него некоторые ее друзья, сразу разоблачавшие в нем поверхностность и бесперспективность, потому что его красоты для них не существовало. Не замечала, как он сам раз за разом проигрывает на любом поле, кроме ее собственного.
У них был восхитительный секс. С ним одним она могла и хотела не притворяться, и никакие другие руки никогда не будили в ней такого восторга. Ничьи другие губы она не ощущала каждым сантиметром кожи. Он не был, пожалуй, из ряда вон выходящим любовником - кто-нибудь другой, настроенный более цинично и объективно, мог бы сказать о нем что-нибудь вроде «выше среднего, но ничего такого». Но для нее только он - из всех, с кем она когда-либо спала - был воплощением физического совершенства и, как следствие, физической любви. Других и не могло быть.
Она знала, что если он когда-нибудь полюбит другую, она погибнет, или сойдет с ума, или превратится в морскую пену, поэтому разлюбила его первая. Она считала, что это будет справедливо, если ему достанутся приятные воспоминания, а ей - достижения, победы и перспективы. Правда, совсем избавить его от неприятных воспоминаний не вышло, но это уже издержки любого расставания, и она искренне надеялась, что неприятность эту он переживет. После принятия решения она вообще стала легко относиться к его чувствам - как любой, кто разлюбил сознательно.
И - нет, он после этого не покончил с собой. У него вообще все сравнительно неплохо сложилось. Нет, она не утратила способность любить, и даже, кажется, вышла замуж. И вообще это просто грустная история, из нее никто не вынесет никаких шрамов, ожогов и никакого наказания за преступление против любви.
Разве что вспоминать она его будет примерно до гробовой доски, и вот это уж точно сущее наказание - для ее мужа. Но никто и не обещал, что будет легко.