Исход в воспоминаниях Л.В.Сердаковского...
"......Приказ об эвакуации пришел внезапно. Как я слышал потом, корпусное начальство растерялось и только с помощью старших кадет смогло провести эвакуацию в порядке. Жизнь в Ялте догорала, но никаких волнений не было. Подходили части конного корпуса генерала Барбовича, прикрывавшие отступление войск генерала Кутепова. Глядя на усталых, но бодрых и подтянутых кавалеристов с белыми гвардейскими поясами, трудно было поверить, что они только что проделали тяжелый арьергардный переход от Северной Таврии до Ялты.
Никаких демонстраций против белых я не заметил. Крым один раз уже пережил советскую окупацию и знал, что это такое. Жители смотрели на нас с симпатией, одни женщины нас крестили, другие всхлипывали.
Мое активное участие в эвакуации выразилось в том, что один раз я был назначен в городской патруль по пустеющим ялтинским улицам и раз поссорился с кадетами, бравшими на молу шинели из английских тюков, не успевших доехать до фронта. Генерал Врангель приказал оставить это обмундирование нетронутым, чтобы оно помогло русским людям, вольно или невольво оказавшимся под красными знаменами, перенести необычно суровую зиму 1920-1921 г.
Молебен перед эвакуацией
1-го ноября сводный Полтавско-Владикавказский корпус погрузился на плоскодонную шхуну "Хриси", совершавшую лишь местные рейсы. Когда мы отплывали, был безветренный и ясный вечер.
На "Хриси" яблоку было негде упасть, - все было заполнено кадетами, персоналом и корпусными семьями. Первая рота расположилась на палубе, всматриваясь в постепенно исчезающие огоньки "нашего" Крыма, нашей России. По-моему, лучшее описание прощания c родной землей дал в своих воспоминаниях творец "чуда в Крыму" сам генерал Врангель:
"Спустилась ночь. В темном небе ярко блистали звезды, искрилось море. Тускнели и умирали огни родного берега... Вот потух последний... Прощай, Родина!.."
Разлука с Россией больно сжимала сердце, но не было ощущения, что это навсегда. Была даже не надежда, а уверенность, что исход из Крыма не окончание, а только перерыв в вооруженной борьбе против большевистского зла, завладевшего нашей Родиной.
Врангель в последние часы на родной земле..
На корме стройно зазвучали голоса:
кадеты всех корпусов любили и умели петь. Под темнеющим, уже не русским, небом неслись старые народные, военные и казачьи песни, сменявшиеся новыми добровольческими о том, как "смело мы в бой пойдем за Русь святую и как один прольем кровь молодую"; "Вспоили вы нас и вскормили России родные поля, и мы беззаветно любили тебя, Святой Руси земля".
Что касается Крымской эпопеи, есть два интересных отклика из белого и красного стана. Первый - короткое стихотворение двадцатилетнего казачьего офицера Николая Туроверова:
"Уходили мы из Крыма Среди дыма и огня, Я с кормы все время мимо В своего стрелял коня. А он плыл, изнемогая, За высокою кормой, Все не веря, все не зная, Что прощается со мной. Сколько раз одной могилы Ожидали мы в бою, Конь все плыл, теряя силы, Веря в преданность мою. Мой денщик стрелял не мимо, Покраснела лишь вода... Уходящий берег Крыма Я запомнил навсегда..."
На меня, тоже пережившего уход из Крыма, эти стихи Туроверова произвели более глубокое впечатление, чем самые лучшие шедевры мировой поэзии. Из большевистского лагеря на крымскую эпопею откликнулся бард коммунистической революции, всю свою жизнь и поэтический талант принесший в дар красному Молоху, Владимир Маяковский.
И откликнулся совершенно неожиданно. Как будто на мгновение исчезла трагическая черта, разделившая живое тело России на красных и белых:
Наши наседали, крыли по трапам, Кашею грузился последний эшелон, Хлопнув дверью сухой, как рапорт, Из штаба опустевшего вышел он. Глядя на ноги, шагом резким Шел Врангель в черной черкеске. Город бросили. На молу голо. Лодка шестивесельная стоит у мола. И над белым тленом, как от пули падающей, На оба колена упал главнокомандующий. Трижды землю поцеловавши, трижды город перекрестил... Под пулями в лодку прыгнул. - Ваше Превосходительство, грести? Грести... В. Маяковский, 1926
Эти строки Маяковского были опубликованы лишь в первом сборнике его стихов в Москве и, насколько я знаю, больше в советских изданиях не появлялись. На фоне бурной коммунистических декламации Маяковского они - как белая роза принесенная из красного стана общей матери- России одним из ее обманутых сынов. За один этот порыв - дань белым, навсегда сохранившим верность России, много грехов простится Владимиру Маяковскому...
После образцово проведенной Врангелем эвакуации Ленин не нашел ничего лучшего, как поручить чистку Крыма от белогвардейских и буржуазных элементов венгерскому палачу Бела Куну. Этот выбор еще раз показал презрение Ленина к своему народу и доверие к интернационалистам. Бела Кун рьяно взялся за приятное его коммунистическому сердцу по-ручение партии. Под его умелым руководством красный террор в Крыму разбушевался вовсю. Незадачливый венгерский диктатор вымещал на страдальческой русской интеллигенции и мирных крымских татарах злость после своего поражения в Венгрии в 1919 г., когда венгерские патриоты под командой адмирала Хорти положили конец его четырехмесячной диктатуре...."
Л.В.Сердаковский. "Чему Господь свидетелем меня поставил." (Главы: Крым.Ялта.Исход.)