Вообразим элементарный пример. Некоторые наши знакомые выделялись способностью выдавать себя за других в телефонном разговоре. На другом конце провода сохранялась полная уверенность в поддержании диалога с требуемым абонентом, когда в действительности отвечало подставное лицо. При этом если подставной собеседник сообщал содержание разговора запрашиваемому абоненту, и наступали ожидаемые инициатором разговора последствия, то подделка полностью удавалась. Иначе, если определить тогда философское понимание подобной ситуации, то ее следует видеть предполагающей наделение подделки качеством подлинности. Ложная идентичность позволяла обращение подлинной идентичностью по причине способности имитации воспроизводить полный объем всех требуемых составляющих определенной поведенческой роли, относительно идентичности чему собственно и определялась характеристика персональной идентичности.
Но следует ли говорить о редкости описанной здесь ситуации, если предложить примеры некоторых казусов, близких показанному нами случаю? Первый всплывающий в памяти вариант - использование двойников лицами высокого ранга или публичными фигурами. Другой любопытный случай - реакция Сталина на использование его же сыном фамилии Сталин. Сталин наделял подобную ситуацию условием инверсной природы собственно специфики становления ситуации - имя «Сталин» в его понимании адресовано не человеку, но идеологическому штампу «Сталин», когда и Сталин его собственной персоной лишь отождествлял человека, не более чем вжившегося в диктуемые подобным штампом условности. Наконец, следует вспомнить и о ситуации близнецов, усложнявшей различение конкретного участника коммуникации. Характерный пример можно заимствовать из жизненных историй коммерсантов братьев Абрамовичей, в молодые годы «помогавших» друг другу в сдаче экзаменов. Преподаватель, сличавший облик экзаменуемого с фотографией на документе или с державшимся в его памяти обликом, пребывал в уверенности в его идентичности. Хотя здесь явно обнаруживалась неидентичность имитировавшего близнеца брата в форме различия в уровне знаний, однако и практика верификации, уже ограниченная определенным объемом условий, никак не обозначала возможности использования метода идентификации по условию некоторой отличающей определенное лицо осведомленности. Но объективно здесь все же имело место подобное различие.
Наконец, в данном рассуждении уместен и широко известный литературный пример. Таково произведение Марка Твена «Принц и нищий». В нем как бы «явно обозначены» условия, существенные для понимания предмета идентичности - имеет место идентичность, достаточная для непринужденного порядка воспроизводства ошибки опознания, и существуют составляющие идентичности, порождающие некоторые сомнения в тождественности определенного лица самому себе. И одновременно обстоятельства, раскрываемые сюжетом данного произведения, и допускают признание своего рода «блокирующими условиями» собственно функции контроля идентичности. Причиной подобного явления и следует понимать ту специфику, что, с одной стороны, высокое социальное положение, и, с другой, зависимое социальное положение не мотивируют контактирующих с героями лиц на меры дополнительного контроля идентичности. Одному в одном положении как бы непременно «простительны» странности, другому в другом положении адресованы исключительно понукания, а что именно составляет причину неудовольствия - уже лишено существенного значения.
Тогда, если абстрагироваться от ограниченности перечня представленных нами примеров и прибегнуть к обобщению, то его и следует понимать заявляющим себя неким свидетельством существования характерной специфики деятельностной подчиненности признака идентичности - некое лицо идентично самому себе в силу способности совершения ожидаемых от него действий. Для уровня здравого смысла подобное условие находит выражение в той характерной квалификации, по условиям которой совершение кем-либо обычно не характерных ему действий обращается необходимостью определения такого человека на положении пребывающего «не в себе», «вышедшего из себя» и т.п. Но приведенные здесь квалификации определенно предполагают и непременную нарочитость читаемого в них разотождествления, поскольку идентичность определяется по чему-то иному, притом, что и принадлежащие, условно, «все той же самой» группе признаки явно и допускают понимание как неприменимые для идентификации.
Полностью -
здесь.