Представленную ниже нашу оценку некоторых представлений Джорджа Беркли следует понимать не более чем поводом для нашей попытки определения значения функции “инобытия фиксации”, приобретаемого ею в онтологии процесса познания. Однако мы рискнем высказать здесь и определенную оценку своего рода “познавательного обскурантизма” названного “философа”. При этом, возможно, пренебрегая чувством меры, мы и будем настаивать на принципе ответственности автора за каждое выдвигаемое им утверждение, и изберем предметом анализа положение, приводимое Лениным в его знаменитой “философской” полемике: осознание реальности (материального) предмета ограничено рамками прямого фиксирующего контакта с подобным предметом. Известную в психологической теории ощущения характеристику “дистантности ощущения” мы, дабы не усложнять, вынесем здесь за рамки анализа. Итак, мы присвоим себе право обобщить позицию Д. Беркли, как бы то ни было, но высказанную им фактически в виде тезиса о “бессмысленности инобытия фиксации” или, возможно, в виде положения о безусловности физического контакта (“чувственного опыта”) в качестве обязательного средства “поддержания” (или вызова) психикой фиксирующей реакции. Психика может представлять собой “не более чем” аппарат фиксации, действующий посредством механизма “прямого воспроизводства” обуславливаемого исключительно актуально наличествующим раздражителем уже ее в некотором отношении “внутреннего” содержания. Соответственно, для нашего понимания подобную модель будет отличать определенная “странность”, поскольку как таковыми посылками ее построения и следует понимать отрицание возможности не только рефлексивно порождаемой раздражимости, но и такой ее формы, что позволяет понимать ее некоей “инерционно возобновляемой”. Более того, чувство не проходящей обиды или не уходящей радости, как и непроизвольно охватывающее опасение в случае пусть и нескорого приближения к источнику потенциальной опасности подобная “теория” и вовсе лишает права на существование. Модель, ограничивающая возможности фиксации только лишь практикой “прямого распознавания”, и, следовательно, исключающая инобытиё фиксации, не только противоречит множеству конкретных, в том числе, и приводимых нами фактов, но и запрещает собственно существование функции “инобытия фиксации”, принципиально важной составляющей самой способности познания. Потому странным образом и ограничивающее сложность чувственного мира берклеанское “философствование”, если оценить используемые им посылки с позиций необходимой функциональности любой мыслимой модели когниции, следует понимать ничтожным именно в силу утраты достаточности предлагаемой данной моделью конфигурации когнитивной функции. И нам для констатации факта подобной ограниченности не потребовалось, например, обращение к тому хорошо известному открытию психологии, показавшему, что сама возможность и составляющего восприятие распознавания не только исполняется как нечто “акт прямой сенситивности”, но и представляет собой наложение на прямую инициацию еще и объема опыта структурирования образующихся паттернов. “Опыт”, а его собственно и формирует инобытиё фиксации, представляет собой ту важную составляющую биологической сенситивности, что по важности следует “непосредственно за” способностью сенсорной раздражимости. Не учитывающее данного обстоятельства как бы “прямолинейное” берклеанство, предлагает, на наш взгляд, не более чем абсурдную концепцию когнитивной способности.
Именно поэтому и наша негативная позиция в отношении любых допустимых принципов безоговорочно прямолинейного порядка регистрации раздражимости не позволяет другого толкования, кроме как прямо определяемая полученными нами выводами, именно и устанавливающими принципиальную важность функции инобытия фиксации. Но что именно следует понимать уже “онтологическим смыслом” функции инобытия фиксации? Инобытиё фиксации и следует понимать той важной особенностью, что и позволяет состояться в психике такой ее важной возможности как отношение к миру как к источнику разносущественных “вызовов”. Данное весьма значимое достижение, скорее всего, было приобретено биологическим миром в момент эволюционного перехода от земноводных к пресмыкающимся; это своего рода “рептильный подарок”, адресованный его дарителем существам с более сложной психикой. Прямолинейная схема сенситивности, на чем настаивает Д. Беркли, это не более чем “земноводный порядок” организации сенсорной способности, когда никакой опыт неудач еще не в силах вынудить к изменению организации поведения. Потому и философский смысл инобытия фиксации мы видим в ее понимании хотя бы и примитивной (простейшей), но принципиально значимой функцией, обеспечивающей тот структурный синтез, благодаря которому и возможно образование высших возможностей психики. Само по себе инобытие фиксации не предрешает подобный синтез, но, безусловно, предопределяет последний: всевозможные сложные ощущения и, тем более, рефлексию в подобном отношении и следует видеть представляющей собой развитую в смысле собственно условия “инобытности” диверсификацию исходной простоты еще элементарно простого инобытия фиксации. Применение ко всевозможным сложным формам представления клише “инобытия фиксации” равноценно применению к наделенному сложным составом и специфической геометрией предмету, например, кристаллу поваренной соли, клише “материальный”, - инобытие фиксации это всего лишь достаточно общий признак наличия того общего и фундаментального класса, принадлежность к которому и отличает подобного рода сложную структурность. Мир психического отрешается от следующего алгоритму “конечного автомата” принципа построения системы своих реакций именно с приходом в него возможности инобытия фиксации. Тогда именно данную возможность и следует понимать тем началом, что впоследствии и реализуется в такую изощренную форму как предметная когнитивная деятельность и ее высшая форма наука. Но как бы не изощрялось способность познания, уровнем ее элементарной операции именно и следует понимать уровень именно “простого” действия выделения инобытия фиксации.
Остальное -
читать здесь