В начале сентября, на сроке 11 недель, я пошла сдаваться в районную поликлинику.
Врач оказалась еще более растрепанной, чем я (а этого не так легко добиться). В кабинете тоже царил хаос. Покосившиеся стопки бумаг на столе двигались медленно и неумолимо, как тектонические плиты, и время от времени с печальным вздохом обрушивались на пол. Из тесного предбанника, где стояла кушетка с кардиомонитором, доносилось частое сердцебиение чьего-то плода. Захлопнув дверь, врач яростно прошипела: "Как же меня раздражает этот звук!"
Отвечая на ее вопросы, я сразу почувствовала себя двоечницей и тут же подтвердила свою полную непригодность к чему бы то ни было, выбросив использованные бахилы в синее ведерко под креслом для осмотра ("Там же раствор для дезинфекции!" - "Ой..." - "Куда руками!!"). Все это казалось мне забавным, но не больше - я словно наблюдала за собой со стороны и не придавала никакого значения ни утопленным бахилам, ни тому, что на меня могут прикрикнуть. На протяжении всей беременности у меня в голове было какое-то свое кино, мало подверженное влиянию извне.
Сейчас я думаю, что этот странного вида оптимизм посеяла во мне мамина приятельница, зав. отделением генетики в областной поликлинике, в лабораториях которой я много лет назад безуспешно искала причину вечного отсутствия сил. Обнаружив у меня недостаточно высокий уровень прогестерона, она на мгновение задумалась, глядя на листок, и тут же, подняв на меня глаза, уверенно сказала: "Ничего! Выносишь". Хотя тогда я ни о чем таком не думала. Просто Таня смотрела на меня через призму своей специализации.
После первого визита к Лахудре я поняла, что рассчитывать там не на что, и, послушно продолжая приходить в назначенные дни, со всеми немногочисленными вопросами обращалась к той же Тане. Узи мне тоже делали у нее. "Так, - говорила она, изучая расшифровку, - низкая плацентация, угроза прерывания... Это они всем пишут при низкой плацентации. Она потом поднимется". И я ни на минуту не допускала мысли о какой-то угрозе.
Я проживала это время маленькими кусочками, в каждом из которых все неизменно оказывалось в порядке. О будущем особо не думала, ничего не боялась, ни о чем не мечтала. Например, у меня не было ни малейшего желания выбирать детские вещи. Как-то мне приснились две Алины, с которыми мы учились в школе, и старшая из них с упреком сказала: "Ты ведешь себя так, будто его нет в твоей жизни". "Но ведь его и правда еще нет", - растерянно ответила я.
Собственные шансы выжить я оценивала в 50%, как блондинка из анекдота про динозавра - "либо встречу, либо нет". То же касалось деталей. Я как-то сразу поняла, что в этом деле от нас мало что зависит. И если у тебя не ломит лапы и не отваливается хвост - это, возможно, повод для радости, но не для гордости. Тем более что хвост может отвалиться завтра.
До последнего дня я скакала на пятый этаж и обратно, гуляла с собакой, занималась йогой, ездила по строительным магазинам и томилась в очередях в каком-нибудь "Укртелекоме". Опасность подстерегала не там. Один раз по дороге в поликлинику я навернулась на тонком льду, в другой раз прямо передо мной какие-то школьники распылили дихлофос. А еще на меня - дома! - прыгнул Батар, и я все-таки попала в больницу. Но об этом - после рекламы, пост и так получился длинным и бессвязным.