Афган. "Гон" - роман - главы о войне. Буферная зона.
Роман "Гон" висит на 55 тысячах сайтов.
http://www.torrentino.com/torrents/943697
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=516363
http://obuk.ru/87510-sergej-alixanov-gon-audiokniga.html
Начало романа -
1.
За долгие дни засады старший сержант Константин Недогонов истосковался не столько по горячей еде, сколько по огню. Спички и зажигалки отобрал капитан Стругин, и спецгруппа не выдала своего местонахождения. Под вечер промчался через ущелье один джип - они пропустили его. Старший сержант, как умел, помолился богу войны, чтобы следом по этому пути пошел и сам караван.
Недогонов задремал, мечтая, что услышит наконец дальний шум, создаваемый туго накаченными покрышками, отбрасывающими на скорости мелкие камешки.
Ненависть, словно ветер, сквозила по расщелинам предгорий и противостоять ей невозможно. У Константина от недавней контузии и во сне болела голова. Стараясь избавиться от боли, он сливался с чуждой ему природой, отводил от себя, перенацеливал поток ненависти, накрываясь с головой плащ-палаткой, засыпал не с оружием, а с камнем в руке.
Персональной радиосвязью пользоваться запрещалось - вплоть до боевого контакта, но и сообщать было не о чем. Минирование он провел нормально, оставалось надеяться, что другого пути для каравана с оружием в этом квадрате нет.
С борта вертолета Ми-8 они высадились для засады после семи фальш-снижений. Утро здесь наступает сразу, словно ставни небесные отворяются, и, чтобы закончить марш-бросок до рассвета, бежали всю ночь. Изматывающий бег вспоминался теперь с тоской - сильно томило отсутствие движения. Весь день, не шевелясь, надо отлеживаться, да и ночью ходить нельзя - только отжиматься под накидкой: с окрестных высот дозорные “духов” всю местность просматривают приборами ночного виденья. Это Константин знал по прошлому рейду, из которого они вернулись вдвоем с капитаном Стругиным.
Остальных десантников, участвовавших в засаде, душманы “просекли” и выбили перекрестным огнем из старинных, но дальнобойных и точных винтовок английского производства типа “бур”.
Недогонов, основной минер группы, первые две ночи копался на местности. Во время боевой работы приходится идти на риск демаскировки - тут уже никуда не денешься... Для успешного выполнения задания его военная специальность была основной. Другие бойцы в темноте поочередно подтаскивали ему заряды. Старший сержант тщательно заминировал выход из ущелья, подготовил и вход. Теперь главное, чтоб им подфартило.
По плану ликвидации, как только вся грузовая техника перевозчиков оружия и боеприпасов втягивается в подготовленную Недогоновым зону - подрываются передние заряды, одновременно гранатами поджигается последняя автомашина, блокируя отступление. После первого удара колонна обрабатывается огнем, поджигаются бензобаки, очередями “нащупываются” зарядные ящики и дело сделано - груз взорвется сам.
Когда старшему сержанту послышался наконец комариный дальний звон, он даже потряс головой... Но комаров-то тут нет, это тебе не Мезень.
читать
Недогонов знал, что все готовы, и что Женька на входе в зону страхует с гранатометом - на случай, если замыкающие после первого удара попытаются рвануть назад.
Теперь надо определить - сколько машин в “караване”.
На скалах и кустарнике появились отблески фар.
Все! - можно включать рации.
- Девять! Девять! “Тойоты”! - услышал Константин, ощупал все шесть карманов для запасных рожков и расстегнул первый слева. Прикинул: “В кабинах по охраннику, и сами водилы тоже рулят с автоматами на коленях,” - удача, какой не ждал.
Но девять джипов, идущих даже плотной колонной, на скорости, займут почти двести метров дороги. Минер занервничал - такой большой караван в подготовленную им зону засады может не уместиться. Сами воины аллаха, фанатики в черных чалмах, из отборного подразделения “Черный аист”, которые через мгновение ответят огнем, Недогонова не волновали.
- Только семь в зоне, семь! Две машины за знаком!
- Огонь по последней! Огонь! - услышал минер приказ капитана Стругина, нажал дистанционный взрыватель, и ... горы поднялись на дыбы.
“Духи” завизжали, выскакивая из кабин.
После залпа из гранатометов спецназовцы открыли шквальный автоматный огонь. Фары автомашин погасли, но один джип уже горел, освещая место боя.
- Полотно! - услышал команду старший сержант - и тут же под камнями горной дороги взорвалось восемь зарядов. Один взрыв пришелся точно под разворачивающийся джип. Из его разлетевшегося корпуса веером разнесло взорвавшиеся боеприпасы.
С начала огневого контакта прошло сорок секунд - Константин по предыдущему опыту знал, что к исходу минуты начнется вторая волна плотного огня моджахедов - первую сбили взрывами, и большинство “духов” контужены. Поэтому работал по площади возможного рассредоточения охраны каравана.
- Уходим! - услышал он приказ. И тут внизу, прямо под ним, взорвался и загорелся еще один груженый снарядами джип. В предрассветном небе огонь от взрыва стал заворачиваться внутрь себя, и что-то, похожее на огромную огненную птицу, бешено порхающую увеличивающимися крыльями, стало сбивать оранжево-красные, с каймой густого дыма, языки пламени. Старший сержант немедленно перенацелил ствол своего десантного автомата, и последние пули обоймы прошили это нечто, слизывающее победное зарево войны. Однако странная птица продолжала полет прямо на него, затмевая мозг, возвращая боль и беспомощность...
Константин проснулся. И его миновали темные всадники, выходящие из-под земли на борьбу с захватчиками, но сам он исподволь втягивался в их ряды...
Из второй части романа
7.
За стеклами “Нивы”, которую Гон вместе с документами одолжил в Белгороде у местного смазливого водилы, отдаленно походившего, на свое последнее в этой жизни несчастье, на капитана Стругина, тянулись унылые поля с чахлой, увядшей ботвой от неубранной картошки. Слева промелькнула полегшая рожь, которая вместо озимых скоро уйдет под снежный покров. Блеклые цвета поздней осени томили спецназовцев, а дорога предстояла неблизкая.
Один гаишник придрался к ним, но Гону неохота было растрачивать боевой запал по пустякам и он дал лейтенантику двадцать тысяч рублей. Хотел дать сто долларов, но Стругин вовремя его остановил, а то передал бы мент по рации, что богатеи едут, и тормозили бы их до самых Сочей на каждом посту.
- Странная у тебя манера, блин! Ты или даешь первому встречному сто долларов или убиваешь его, - сказал через некоторое время капитан, поглядел на Гона, и увидел, что тот спит.
Унынья и грусти окружающего простора не развеивала даже скорость, с которой мчался Стругин. Эта неожиданная встреча с Гоном вернула его опять к той войне, которая, судя по всему, закончится только тогда, когда и они сами закончатся, ее солдаты.
И почему мы, русские, век за веком все шли и шли с войной туда, на юго-восток? В Хиву ходили три раза. Из ста солдат возвращались домой трое. С наших пленных офицеров там эти сволочи кожу живьем сдирали и натягивали на боевые барабаны.
Был он в столице бывшего Хивинского ханства. Сейчас это заштатный городишко, пыльный и исчезающий. Почти полтора века, со времен Петра, мы с ними сражались насмерть. С кем, спрашивается, сражались? Ведь людей повсюду только прибавилось, а там они все куда-то подевались.
И Англия тоже туда лезла.
Что делали англичане в той полупустыне, где они с Гоном потом с душманами метелились? Как она там, эта Англия, оказалась?
Капитан Стругин после Афгана прочел много книг по истории этого региона, но от множества цифр, фактов и фамилий у него в голове был полный сумбур. Но эта встреча со старым боевым товарищем, и стремительная езда, дали Стругину необходимую встряску, и вдруг у него за рулем позаимствованной “Нивы” сложилась целостная картина:
“Тогда Индия практически тоже была Англия. И после позорного для России поражения в восточной Крымской войне, когда у нее не только флота, но даже и права на флот не осталось, эти англичане решили нас и оттуда попереть. И двинули экспедиционный корпус от берегов Индийского океана на нас.
Скобелев, лучший генерал Александра II, как раз и остановил их на линии Кушка - Аму-Дарья - Пяндж и далее, вдоль бывшего Джунгарского царства, по Тибету. Значит, и в прошлом веке была точно такая же борьба за зоны влияния, как и в нашем. Афганистан был ареной борьбы между Россией и Англией.
Буферной зоной.
Англичане потому и проиграли афганскую войну, что намеревались драться не с афганцами, а с нами, с русскими. Местным жителям они не придавали никакого военного значения.
То же самое случилось в Афгане и с нами! И мы поначалу не думали об афганцах. Уже воюя с ними, мы, да и они тоже, все еще принимали друг друга за друзей! И наши генштабовские кабинетные стратеги не считали верблюжьих пастухов серьезной военной силой. Мол, что может дикое племя против наших мотострелковых дивизий, если дворец президента взяли одним усиленным взводом? Москва была занята только подготовкой большой войны со штатовцами. Афганская война в кремлевских склеротических мозгах только отодвигала или предваряла следующую за ней мировую войну. Американцы приняли вызов. Только дрались они там не сами, а руками моджахедов.”
Стругин вспомнил, как он отмечал со штабистами в Кандагаре 7-е ноября, очередную годовщину революции, и как, по пьяной лавочке, все орал, размахивая полупустой водочной бутылкой:
- Чего мы тут все сидим?! Нам всего один полусуточный переход остался! Предложим им прямо сейчас махнуться - наш Гиндукуш - на их Белуджистан, а не согласятся, так им же хуже. Уже во вторник мы будем купаться в Аравийском море, и держать весь мир за горло Персидского залива!
Он и сейчас жалеет, что не послушались его тогда мотострелки. Все равно не им, так их сыновьям, а внукам - наверняка придется опять там воевать.
Есть несомненная связь между тем, что были не услышаны его бесшабашные и пьяные призывы к захвату оставшейся до теплого океана территории, и тем, что ему приходится сейчас заниматься нынешней грязной работой. И теперь, вместо того, чтобы командовать укрепрайоном возле Ормара, ему приходится спариваться с ненасытным банкиром.
Удивительно - столько лет он об этом думал - почему же эта напасть приключилась и с ним, и с Гоном, да и со всеми теми, кого там искалечило и убило, за что они там умирали?! А понимание глубинной причины той войны, пришло само, на этой дороге.
“Теперь мчимся последние гробы взрывать. Там мародерами были, здесь стали гробозорами.”
Ночью перевалили дальние отроги кавказского хребта, и дорога пошла вдоль Черного моря, в самом деле абсолютно черного в это время суток.
Гон проснулся и глядел по сторонам.
- Где это мы едем? - наконец спросил он, обратив внимание на возникающую во мраке, в свете фар серую полоску прибоя, различимую на поворотах, когда дорога проходила лощины, образовавшиеся от втекающих в море небольших горных речек.
- Вдоль моря, - ответил Стругин.
- Давай искупаемся!
- В следующий раз. Сейчас холодно.
- Мне холодно не бывает. Тормозни на пять минут.
- Я сейчас битых полчаса колонну из БМП обгонял, и пока ты купаться будешь, эта колонна нас обгонит - впереди дорога опять узкая.
- Ты раньше бывал здесь?
- Приходилось. Отдыхал тут несколько раз, в пансионатах жил, в домах отдыха.
Километров через десять опять уткнулись в хвост колонны военных грузовиков.
- Маневры тут, что ли? - удивился капитан. В брезентовом кунге задней машины ехали солдаты в полной боевой выправке.
Так они и плелись в хвосте, до того, как перед въездом в Сочи их остановил военный патруль. Под дулами автоматов их подвергли настоящему обыску. Хотя документы у капитана и у Гона были, на первый взгляд, в порядке, но именно настоящие разрешения на право ношения оружия и пистолеты-автоматы послужили причиной задержания.
- В чем дело, ребята? Здесь что, советская власть не действует? - спросил в раздражении Стругин.
- Район на особом положении, - объяснил начальник патруля.
- Спасибо, что предупредили, - сказал Гон. Он был готов к немедленному реагированию и только ждал знака капитана.
- Мы прибыли по распоряжению вышестоящего начальства для выполнения спецзадания! Это вам дорого обойдется! - стал качать права Стругин.
- Сейчас все выясним!
Дотошный майор решил сам отвезти спецназовцев в комендатуру.
С тремя автоматчиками сопровождения их посадили в кузов полноприводного Газ-53. Начальник патруля сел в кабину рядом с водителем.
Как только грузовая автомашина въехала в город, чуть притормозив перед поворотом на перекрестке, дверцу в кабину рывком открыл Гон и выволок начальника патруля на асфальт. По водителю сработал Стругин.
Вернув себе документы, оружие и средства связи, оставив солдат и майора оглушенными в кузове и на асфальте, спецназовцы пробежали около километра по городу и остановились в темной подворотне - обсудить положение и выработать план дальнейшего продвижения на юг.
- Вляпались хуже некуда, - сказал капитан, - через час весь город будут прочесывать.
- Так поехали отсюда, нам же вроде дальше надо.
- Здесь всего одна автодорога - по ней далеко не продвинешься.
Из третьей части - Заключительная глава романа
Только он закрыл глаза, как на него стал наваливаться, накрывать его с головой какой-то гул. Спецназовец попробовал открыть глаза, но усталость взяла свое.
И тут же Гон опять оказался в засаде в предгорьях Гиндукуша, в тесной каменной щели под скалой, куда ему удалось забиться на ночь. И всадники, черные воины Аггарты, опять пошли, понеслись лавинами сквозь него на поверхность. Последним проблеском воли он еще сопротивлялся, пытаясь в своем подсознании прогнать их, заменить недавними, и вроде бы более яркими видениями Абхазкой войны. Но черные тени пошли плотным потоком, и Гон вдруг заметил, что в этом его сне за каждым скачущим конем на ременном аркане волочатся извивающиеся в предсмертных муках человеческие тела.
И лохмотья плоти, и истлевшие лохмотья черных и полосатых роб волочатся по острому песчанику. Нескончаемым потоком, отряд за отрядом, скакали всадники и тащили за собой по камням на арканах по двое, по трое пленников. Они мчались и мчались, и копыта непрерывно грохотали, и раздельные удары их копыт вдруг стали сливаться и походить на громыханье танковых гусениц со стертыми резиновыми прокладками. И вдруг кончилось стадо кентавров, иссякло. Но следом за ним, из выворачивающихся наизнанку глубин земли, заполоняя собой весь промеренный сектор ущелья, предназначенный диверсантами Джалалабадского батальона для многодневной засады, вдруг пошли скелеты, с пробитыми в затылках черепами. И пулевые отверстия их черепных коробок вдруг ощерились, выискивая Гона кроваво-бордовыми, тонкими как спица, лучиками лазерных прицелов.
И тут Гон впервые не выдержал - он без приказа провернул дистанционный взрыватель, и заготовленные для каравана с оружием заряды стали рваться один за другим под протоптанной душманами тропой. Гон выскочил из укрытия и пошел в атаку, стреляя на бегу в надвигающуюся на него плотную стену из человеческих костей.
Он стрелял и стрелял. Сменил один рожок, второй, третий, пятый, и чем больше он стрелял, тем сильнее кровавые лучи били ему в глаза. Гон в остервенении опять нажал на курок, но патроны закончились. И тут пустой автомат Калашникова стал стрелять с такой яростью и силой, словно у старшего сержанта в руках не десантный АК, а свинченный с вертолета авиационный пулемет.
- Вперед! - заорал Гон, и пошел в рукопашную на надвигающийся на него вал мертвецов, ударился лбом о ножку стола и проснулся.
Спецназовец потряс головой, попробовал привстать с грязного паркета. Стрельба продолжалась. Стрельба такой плотности, какой ни в Афгане, ни в Абхазии ему слышать еще не приходилось. Гон опять потряс звенящей головой, побил себя по щекам, но канонада только усилилась.
Тогда он встал, подошел к окну, отодвинул штору и тут с широкого подоконника к нему на ноги посыпались исчерканные цифрами кучи листов с игровыми записями. Гон нагнулся было их поднять, и вдруг увидел прямо под окном на набережной точно такой же бронетранспортер, на котором они с капитаном Стругиным прорвались через Псоу. Но этот бронетранспортер стоял на набережной Москвы-реки и стрелял из сдвоенного, 145-миллиметрового, крупнокалиберного пулемета на другую сторону. Он поглядел вдоль набережной и увидел еще насколько бронетранспортеров, а за ними стояли танки, и тоже стреляли из пулеметов через реку.
“Надо же, попал в западню!” - была первая мысль Гона. А оружия у него - всего одна снайперская винтовка, которая тут не в помощь, и “Ругер” с запасной обоймой. Гон сильно пожалел в эту минуту, что оставил автомат в оружейной комнате Живчика.
Он закрыл тяжелую штору и несколько секунд обдумывал положение. Нет, не может быть, это не по его душу идет здесь такая стрельба. Он решил изучить обстановку через оптический прицел и сперва даже не сообразил снять его с “Ремингтона”, подошел к окну с винтовкой, и сразу же увидел сквозь сильную оптику прицела снайперов 9-го управления, работающих с крыши мэрии по улицам и по секторам прилегающих жилых домов. Гон тут же отошел от окна, и отсоединил прицел от винтовки. Потом пододвинул к окну стол, притащил с кухни еще один, и поставил на первый стол. Взял оптический прицел, залез на верхний стол и стал наблюдать через провис градины - что же такое происходит вокруг. Отовсюду стреляли по Дому правительства, который он не раз видел и мимо которого проезжал на машине с Латой. Она даже показывала ему место, где горел её костерок, возле которого она грелась, когда два года назад революцию сделала и свергла коммуняк.
А теперь по этому дому непрерывно стреляли из сотен, нет - из тысяч стволов! Солдаты, пригнувшись за гранитными парапетами набережной, стреляли из автоматов, бронемашины стреляли из скорострельных автоматических пушек, из ротных и танковых пулеметов. Гон увидел в оптический прицел опознавательные нашивки воздушно-десантных и мотострелковых войск. Увидел множество бойцов из ОМОНов в различном обмундировании и в разной защитной экипировке. И все бойцы вели, сменяя обоймы, непрерывную стрельбу. Плотность огня была такой, что воздух возле Белого дома показался Гону в оптический прицел серым. Какой-то горизонтальный свинцовый дождь!
Гон осмотрел крыши близлежащих домов - повсюду были снайперы. Но все их снайперские винтовки были нацелены не в Белый дом - во все стороны, но только не туда. Не зря он замаскировался. Прореживающие живую силу дула снайперских винтовок, сопровождали передвижение отрядов по проспекту, скользили по мосту, по окнам домов.
Значит, не всех снайперов отловили на въездах в столицу. Или этих, что на крышах сейчас работают, специально туда подвезли?
Гон опять слез со своего наблюдательного пункта, сел на диван и стал думать. Но сколько он ни соображал, никакому его разумному объяснению этот шквальный огонь по правительственному зданию не поддавался. Он пошел на кухню и включил маленький телевизор “Юность”. Когда на экране возник тот же самый вид, на который он только что больше получаса глядел из-за гардины, Гон впервые в жизни подумал, что сошел с ума.
Это же телевизор, а его глаза - не телекамера - как этот экран может показывать сейчас то, на что Гон только что смотрел?!
Он пошел в ванную, напустил холодной воды, и минут десять сидел в ней, направив струи себе на голову, надеясь, что сумеет стряхнуть наваждение. И тут он вспомнил, как Лата снимала ему затылочную боль, раскрывала ладони над его головой, водила ими, и потом говорила ему, что она видела. И видения Латы почти всегда совпадали с его ночными кошмарами.
Гон вылез из ванной, не стал вытираться висевшими полотенцами Стругина, чуть стряхнул с себя воду, и надел одежду прямо на мокрое тело. И тут раздался первый выстрел из танкового орудия и сразу за ним - второй. Гон не стал взбираться на свое наблюдательное сооружение, а просто открыл шторы, и увидел из кухонного окна как четыре танка Т-80, взобравшиеся на Калининский мост, неловко подпрыгивая при отдаче, бьют прямой наводкой по зданию напротив.
И тут Гон, чтобы наконец понять, что происходит, подражая Лате, поднял огромные ладони, и направил всю свою силу вдоль бьющего в белые стены сплошного свинцового потока. Он закрыл глаза, потому что ничего из того, что он видел обычным зрением, ему не принесло понимания.
Гон простер руки, и всей душой попытался проникнуть в сокрытую для него суть происходящей перед ним трагедии. Первые полминуты он не видел ничего, кроме концентрических сияний исходящих из какой-то далекой точки. Но вдруг откуда-то перед его внутренним взором появилось огромное дерево. Оно стало приближаться к нему, и ствол, уходящий в высоту, и крона гигантского дерева достала до мерцающих красно-фиолетовым светом звезд. Гон тотчас узнал его, и удивился - как это маленькое дерево чахлой афганской пустыни могло вырасти здесь? И вдруг могучий ствол анчара исчез, и остался только огромный пень от ствола. И Гон увидел в земле сильные корни дерева, по-прежнему питаемые всеми неослабевающими силами преисподней. Корни эти сочились, чтобы оживить оставшийся без кроны пень. И Гон вдруг увидел, что собой представляет этот лезущий наружу по корням мертвого дерева муравьиный рой молекул ада.
По ним, по этим капиллярам бесчисленных подземных колодцев, галерей и туннелей, пробивая слабые заслоны замуровок и чугунных люков, мчатся черные всадники его снов, вертухаи и палачи, стремящиеся здесь, возле Москвы-реки, снова стать беспощадной явью.
И тут Гон открыл глаза и увидел гигантский пень Белого дома.
“Вот, оказывается, во что парни стреляют! - понял Гон, - Вот что они хотят уничтожить навсегда этим ритуальным расстрелом”.
Никогда раньше, даже после двадцатикилометрового марш-броска, Гон не чувствовал себя таким уставшим, как после этого озарения. И хотя громовые выстрелы танковых орудий рвали ему барабанные перепонки в ушах, он, не закрывая кухонного окна, подошел к стругинскому раздвижному дивану, свалился на него и заснул.
Проснулся он оттого, что стрельба несколько ослабла. Гон опять подошел к окну, и вдруг увидел командира своей дивизии - генерал-майора Павла Сергеевича Грачева, который стоял на мосту у парапета и показывал танкистам направление орудийного огня.
- Не одному Павлу Сергеевичу пострелять хочется! - сказал вслух Гон и заторопился, опасаясь, что стрельба может закончиться. Он опять прикрепил оптический прицел к “Ремингтону”, примерился, приставил приклад к плечу, потом взобрался на свой наблюдательный пункт, и стал выискивать, кого бы чпокнуть на память о таком выдающемся дне.
“Заодно и винтовку пристреляю, - подумал Гон, - Но больше двух выстрелов делать нельзя, а то танковую башню развернут и по хате как жахнут - тут никакие кувырки не помогут.
Хоть бы Гошка-Фокусник забрел сюда подемократиться, или Барышников, этот хитроумный банкир, подвернулся - сразу бы допрыгался”. Гон пропустил через перекрестье прицела сотни людей, стоящих или разгуливающих по мосту и возле здания мэрии, и не нашел ни одного, который хотя бы раз до этого ему где-то повстречался. Никого, кроме своего комдива, Гон из знакомых так и не нашел. Но комдив-то афганец, его с ним одной гранатой могли там убить.
Гон отложил винтовку - не по чужим же людям ему стрелять, он же не террорист какой-нибудь.
Спецназовец вернулся на кухню, подошел к открытому окну и вдруг опять решил проверить, как там бесы поживают. Он поднял ладони, закрыл глаза, настроился точно так же, как он это делал час назад, и попытался опять проникнуть в глубь земли, и увидеть извивающиеся корни мертвого пня. Но во мраке закрытых век ничего не возникло. Гон до предела обострил все чувства, но тщетно. Черная энергетика, исходившая из Белого дома, иссякла. Он запечатлел тогда ладонями последние конвульсии умиравшей в судорогах великой эпохи.
Гон открыл глаза и увидел огромное пламя, вырвавшееся из окон Белого дома.
В эту минуту лучи осеннего солнца вдруг особенно ярко высветлили золото кленов, растущих вдоль набережной Москвы-реки. И порыв ветра сорвал стайку кленовых листьев и понес, кружа ее в простреливаемом пространстве над поблескивающей гладью воды.
Гон пошел в комнату за винтовкой, встал с ней у стены напротив открытого кухонного окна, и стал глядеть сквозь перекрестье прицела в языки пламени, лижущие в бессильном порыве голубоватый небосвод. Потом он поднял рукоятку затвора, вставил в казенную часть ствола патрон, передернул затвор, прицелился в самую гущу огня и последним выстрелом отдал прощальный салют.
Всадник Аггарты и Посредник дьявола -"Гон" - отрывок главы из романа.
http://alikhanov.livejournal.com/748641.html
1999 год
Первое издание романа.
Второе издание.
http://www.torrentino.com/torrents/943697
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=516363
http://obuk.ru/87510-sergej-alixanov-gon-audiokniga.html
Начало романа -
1.
За долгие дни засады старший сержант Константин Недогонов истосковался не столько по горячей еде, сколько по огню. Спички и зажигалки отобрал капитан Стругин, и спецгруппа не выдала своего местонахождения. Под вечер промчался через ущелье один джип - они пропустили его. Старший сержант, как умел, помолился богу войны, чтобы следом по этому пути пошел и сам караван.
Недогонов задремал, мечтая, что услышит наконец дальний шум, создаваемый туго накаченными покрышками, отбрасывающими на скорости мелкие камешки.
Ненависть, словно ветер, сквозила по расщелинам предгорий и противостоять ей невозможно. У Константина от недавней контузии и во сне болела голова. Стараясь избавиться от боли, он сливался с чуждой ему природой, отводил от себя, перенацеливал поток ненависти, накрываясь с головой плащ-палаткой, засыпал не с оружием, а с камнем в руке.
Персональной радиосвязью пользоваться запрещалось - вплоть до боевого контакта, но и сообщать было не о чем. Минирование он провел нормально, оставалось надеяться, что другого пути для каравана с оружием в этом квадрате нет.
С борта вертолета Ми-8 они высадились для засады после семи фальш-снижений. Утро здесь наступает сразу, словно ставни небесные отворяются, и, чтобы закончить марш-бросок до рассвета, бежали всю ночь. Изматывающий бег вспоминался теперь с тоской - сильно томило отсутствие движения. Весь день, не шевелясь, надо отлеживаться, да и ночью ходить нельзя - только отжиматься под накидкой: с окрестных высот дозорные “духов” всю местность просматривают приборами ночного виденья. Это Константин знал по прошлому рейду, из которого они вернулись вдвоем с капитаном Стругиным.
Остальных десантников, участвовавших в засаде, душманы “просекли” и выбили перекрестным огнем из старинных, но дальнобойных и точных винтовок английского производства типа “бур”.
Недогонов, основной минер группы, первые две ночи копался на местности. Во время боевой работы приходится идти на риск демаскировки - тут уже никуда не денешься... Для успешного выполнения задания его военная специальность была основной. Другие бойцы в темноте поочередно подтаскивали ему заряды. Старший сержант тщательно заминировал выход из ущелья, подготовил и вход. Теперь главное, чтоб им подфартило.
По плану ликвидации, как только вся грузовая техника перевозчиков оружия и боеприпасов втягивается в подготовленную Недогоновым зону - подрываются передние заряды, одновременно гранатами поджигается последняя автомашина, блокируя отступление. После первого удара колонна обрабатывается огнем, поджигаются бензобаки, очередями “нащупываются” зарядные ящики и дело сделано - груз взорвется сам.
Когда старшему сержанту послышался наконец комариный дальний звон, он даже потряс головой... Но комаров-то тут нет, это тебе не Мезень.
читать
Недогонов знал, что все готовы, и что Женька на входе в зону страхует с гранатометом - на случай, если замыкающие после первого удара попытаются рвануть назад.
Теперь надо определить - сколько машин в “караване”.
На скалах и кустарнике появились отблески фар.
Все! - можно включать рации.
- Девять! Девять! “Тойоты”! - услышал Константин, ощупал все шесть карманов для запасных рожков и расстегнул первый слева. Прикинул: “В кабинах по охраннику, и сами водилы тоже рулят с автоматами на коленях,” - удача, какой не ждал.
Но девять джипов, идущих даже плотной колонной, на скорости, займут почти двести метров дороги. Минер занервничал - такой большой караван в подготовленную им зону засады может не уместиться. Сами воины аллаха, фанатики в черных чалмах, из отборного подразделения “Черный аист”, которые через мгновение ответят огнем, Недогонова не волновали.
- Только семь в зоне, семь! Две машины за знаком!
- Огонь по последней! Огонь! - услышал минер приказ капитана Стругина, нажал дистанционный взрыватель, и ... горы поднялись на дыбы.
“Духи” завизжали, выскакивая из кабин.
После залпа из гранатометов спецназовцы открыли шквальный автоматный огонь. Фары автомашин погасли, но один джип уже горел, освещая место боя.
- Полотно! - услышал команду старший сержант - и тут же под камнями горной дороги взорвалось восемь зарядов. Один взрыв пришелся точно под разворачивающийся джип. Из его разлетевшегося корпуса веером разнесло взорвавшиеся боеприпасы.
С начала огневого контакта прошло сорок секунд - Константин по предыдущему опыту знал, что к исходу минуты начнется вторая волна плотного огня моджахедов - первую сбили взрывами, и большинство “духов” контужены. Поэтому работал по площади возможного рассредоточения охраны каравана.
- Уходим! - услышал он приказ. И тут внизу, прямо под ним, взорвался и загорелся еще один груженый снарядами джип. В предрассветном небе огонь от взрыва стал заворачиваться внутрь себя, и что-то, похожее на огромную огненную птицу, бешено порхающую увеличивающимися крыльями, стало сбивать оранжево-красные, с каймой густого дыма, языки пламени. Старший сержант немедленно перенацелил ствол своего десантного автомата, и последние пули обоймы прошили это нечто, слизывающее победное зарево войны. Однако странная птица продолжала полет прямо на него, затмевая мозг, возвращая боль и беспомощность...
Константин проснулся. И его миновали темные всадники, выходящие из-под земли на борьбу с захватчиками, но сам он исподволь втягивался в их ряды...
Из второй части романа
7.
За стеклами “Нивы”, которую Гон вместе с документами одолжил в Белгороде у местного смазливого водилы, отдаленно походившего, на свое последнее в этой жизни несчастье, на капитана Стругина, тянулись унылые поля с чахлой, увядшей ботвой от неубранной картошки. Слева промелькнула полегшая рожь, которая вместо озимых скоро уйдет под снежный покров. Блеклые цвета поздней осени томили спецназовцев, а дорога предстояла неблизкая.
Один гаишник придрался к ним, но Гону неохота было растрачивать боевой запал по пустякам и он дал лейтенантику двадцать тысяч рублей. Хотел дать сто долларов, но Стругин вовремя его остановил, а то передал бы мент по рации, что богатеи едут, и тормозили бы их до самых Сочей на каждом посту.
- Странная у тебя манера, блин! Ты или даешь первому встречному сто долларов или убиваешь его, - сказал через некоторое время капитан, поглядел на Гона, и увидел, что тот спит.
Унынья и грусти окружающего простора не развеивала даже скорость, с которой мчался Стругин. Эта неожиданная встреча с Гоном вернула его опять к той войне, которая, судя по всему, закончится только тогда, когда и они сами закончатся, ее солдаты.
И почему мы, русские, век за веком все шли и шли с войной туда, на юго-восток? В Хиву ходили три раза. Из ста солдат возвращались домой трое. С наших пленных офицеров там эти сволочи кожу живьем сдирали и натягивали на боевые барабаны.
Был он в столице бывшего Хивинского ханства. Сейчас это заштатный городишко, пыльный и исчезающий. Почти полтора века, со времен Петра, мы с ними сражались насмерть. С кем, спрашивается, сражались? Ведь людей повсюду только прибавилось, а там они все куда-то подевались.
И Англия тоже туда лезла.
Что делали англичане в той полупустыне, где они с Гоном потом с душманами метелились? Как она там, эта Англия, оказалась?
Капитан Стругин после Афгана прочел много книг по истории этого региона, но от множества цифр, фактов и фамилий у него в голове был полный сумбур. Но эта встреча со старым боевым товарищем, и стремительная езда, дали Стругину необходимую встряску, и вдруг у него за рулем позаимствованной “Нивы” сложилась целостная картина:
“Тогда Индия практически тоже была Англия. И после позорного для России поражения в восточной Крымской войне, когда у нее не только флота, но даже и права на флот не осталось, эти англичане решили нас и оттуда попереть. И двинули экспедиционный корпус от берегов Индийского океана на нас.
Скобелев, лучший генерал Александра II, как раз и остановил их на линии Кушка - Аму-Дарья - Пяндж и далее, вдоль бывшего Джунгарского царства, по Тибету. Значит, и в прошлом веке была точно такая же борьба за зоны влияния, как и в нашем. Афганистан был ареной борьбы между Россией и Англией.
Буферной зоной.
Англичане потому и проиграли афганскую войну, что намеревались драться не с афганцами, а с нами, с русскими. Местным жителям они не придавали никакого военного значения.
То же самое случилось в Афгане и с нами! И мы поначалу не думали об афганцах. Уже воюя с ними, мы, да и они тоже, все еще принимали друг друга за друзей! И наши генштабовские кабинетные стратеги не считали верблюжьих пастухов серьезной военной силой. Мол, что может дикое племя против наших мотострелковых дивизий, если дворец президента взяли одним усиленным взводом? Москва была занята только подготовкой большой войны со штатовцами. Афганская война в кремлевских склеротических мозгах только отодвигала или предваряла следующую за ней мировую войну. Американцы приняли вызов. Только дрались они там не сами, а руками моджахедов.”
Стругин вспомнил, как он отмечал со штабистами в Кандагаре 7-е ноября, очередную годовщину революции, и как, по пьяной лавочке, все орал, размахивая полупустой водочной бутылкой:
- Чего мы тут все сидим?! Нам всего один полусуточный переход остался! Предложим им прямо сейчас махнуться - наш Гиндукуш - на их Белуджистан, а не согласятся, так им же хуже. Уже во вторник мы будем купаться в Аравийском море, и держать весь мир за горло Персидского залива!
Он и сейчас жалеет, что не послушались его тогда мотострелки. Все равно не им, так их сыновьям, а внукам - наверняка придется опять там воевать.
Есть несомненная связь между тем, что были не услышаны его бесшабашные и пьяные призывы к захвату оставшейся до теплого океана территории, и тем, что ему приходится сейчас заниматься нынешней грязной работой. И теперь, вместо того, чтобы командовать укрепрайоном возле Ормара, ему приходится спариваться с ненасытным банкиром.
Удивительно - столько лет он об этом думал - почему же эта напасть приключилась и с ним, и с Гоном, да и со всеми теми, кого там искалечило и убило, за что они там умирали?! А понимание глубинной причины той войны, пришло само, на этой дороге.
“Теперь мчимся последние гробы взрывать. Там мародерами были, здесь стали гробозорами.”
Ночью перевалили дальние отроги кавказского хребта, и дорога пошла вдоль Черного моря, в самом деле абсолютно черного в это время суток.
Гон проснулся и глядел по сторонам.
- Где это мы едем? - наконец спросил он, обратив внимание на возникающую во мраке, в свете фар серую полоску прибоя, различимую на поворотах, когда дорога проходила лощины, образовавшиеся от втекающих в море небольших горных речек.
- Вдоль моря, - ответил Стругин.
- Давай искупаемся!
- В следующий раз. Сейчас холодно.
- Мне холодно не бывает. Тормозни на пять минут.
- Я сейчас битых полчаса колонну из БМП обгонял, и пока ты купаться будешь, эта колонна нас обгонит - впереди дорога опять узкая.
- Ты раньше бывал здесь?
- Приходилось. Отдыхал тут несколько раз, в пансионатах жил, в домах отдыха.
Километров через десять опять уткнулись в хвост колонны военных грузовиков.
- Маневры тут, что ли? - удивился капитан. В брезентовом кунге задней машины ехали солдаты в полной боевой выправке.
Так они и плелись в хвосте, до того, как перед въездом в Сочи их остановил военный патруль. Под дулами автоматов их подвергли настоящему обыску. Хотя документы у капитана и у Гона были, на первый взгляд, в порядке, но именно настоящие разрешения на право ношения оружия и пистолеты-автоматы послужили причиной задержания.
- В чем дело, ребята? Здесь что, советская власть не действует? - спросил в раздражении Стругин.
- Район на особом положении, - объяснил начальник патруля.
- Спасибо, что предупредили, - сказал Гон. Он был готов к немедленному реагированию и только ждал знака капитана.
- Мы прибыли по распоряжению вышестоящего начальства для выполнения спецзадания! Это вам дорого обойдется! - стал качать права Стругин.
- Сейчас все выясним!
Дотошный майор решил сам отвезти спецназовцев в комендатуру.
С тремя автоматчиками сопровождения их посадили в кузов полноприводного Газ-53. Начальник патруля сел в кабину рядом с водителем.
Как только грузовая автомашина въехала в город, чуть притормозив перед поворотом на перекрестке, дверцу в кабину рывком открыл Гон и выволок начальника патруля на асфальт. По водителю сработал Стругин.
Вернув себе документы, оружие и средства связи, оставив солдат и майора оглушенными в кузове и на асфальте, спецназовцы пробежали около километра по городу и остановились в темной подворотне - обсудить положение и выработать план дальнейшего продвижения на юг.
- Вляпались хуже некуда, - сказал капитан, - через час весь город будут прочесывать.
- Так поехали отсюда, нам же вроде дальше надо.
- Здесь всего одна автодорога - по ней далеко не продвинешься.
Из третьей части - Заключительная глава романа
Только он закрыл глаза, как на него стал наваливаться, накрывать его с головой какой-то гул. Спецназовец попробовал открыть глаза, но усталость взяла свое.
И тут же Гон опять оказался в засаде в предгорьях Гиндукуша, в тесной каменной щели под скалой, куда ему удалось забиться на ночь. И всадники, черные воины Аггарты, опять пошли, понеслись лавинами сквозь него на поверхность. Последним проблеском воли он еще сопротивлялся, пытаясь в своем подсознании прогнать их, заменить недавними, и вроде бы более яркими видениями Абхазкой войны. Но черные тени пошли плотным потоком, и Гон вдруг заметил, что в этом его сне за каждым скачущим конем на ременном аркане волочатся извивающиеся в предсмертных муках человеческие тела.
И лохмотья плоти, и истлевшие лохмотья черных и полосатых роб волочатся по острому песчанику. Нескончаемым потоком, отряд за отрядом, скакали всадники и тащили за собой по камням на арканах по двое, по трое пленников. Они мчались и мчались, и копыта непрерывно грохотали, и раздельные удары их копыт вдруг стали сливаться и походить на громыханье танковых гусениц со стертыми резиновыми прокладками. И вдруг кончилось стадо кентавров, иссякло. Но следом за ним, из выворачивающихся наизнанку глубин земли, заполоняя собой весь промеренный сектор ущелья, предназначенный диверсантами Джалалабадского батальона для многодневной засады, вдруг пошли скелеты, с пробитыми в затылках черепами. И пулевые отверстия их черепных коробок вдруг ощерились, выискивая Гона кроваво-бордовыми, тонкими как спица, лучиками лазерных прицелов.
И тут Гон впервые не выдержал - он без приказа провернул дистанционный взрыватель, и заготовленные для каравана с оружием заряды стали рваться один за другим под протоптанной душманами тропой. Гон выскочил из укрытия и пошел в атаку, стреляя на бегу в надвигающуюся на него плотную стену из человеческих костей.
Он стрелял и стрелял. Сменил один рожок, второй, третий, пятый, и чем больше он стрелял, тем сильнее кровавые лучи били ему в глаза. Гон в остервенении опять нажал на курок, но патроны закончились. И тут пустой автомат Калашникова стал стрелять с такой яростью и силой, словно у старшего сержанта в руках не десантный АК, а свинченный с вертолета авиационный пулемет.
- Вперед! - заорал Гон, и пошел в рукопашную на надвигающийся на него вал мертвецов, ударился лбом о ножку стола и проснулся.
Спецназовец потряс головой, попробовал привстать с грязного паркета. Стрельба продолжалась. Стрельба такой плотности, какой ни в Афгане, ни в Абхазии ему слышать еще не приходилось. Гон опять потряс звенящей головой, побил себя по щекам, но канонада только усилилась.
Тогда он встал, подошел к окну, отодвинул штору и тут с широкого подоконника к нему на ноги посыпались исчерканные цифрами кучи листов с игровыми записями. Гон нагнулся было их поднять, и вдруг увидел прямо под окном на набережной точно такой же бронетранспортер, на котором они с капитаном Стругиным прорвались через Псоу. Но этот бронетранспортер стоял на набережной Москвы-реки и стрелял из сдвоенного, 145-миллиметрового, крупнокалиберного пулемета на другую сторону. Он поглядел вдоль набережной и увидел еще насколько бронетранспортеров, а за ними стояли танки, и тоже стреляли из пулеметов через реку.
“Надо же, попал в западню!” - была первая мысль Гона. А оружия у него - всего одна снайперская винтовка, которая тут не в помощь, и “Ругер” с запасной обоймой. Гон сильно пожалел в эту минуту, что оставил автомат в оружейной комнате Живчика.
Он закрыл тяжелую штору и несколько секунд обдумывал положение. Нет, не может быть, это не по его душу идет здесь такая стрельба. Он решил изучить обстановку через оптический прицел и сперва даже не сообразил снять его с “Ремингтона”, подошел к окну с винтовкой, и сразу же увидел сквозь сильную оптику прицела снайперов 9-го управления, работающих с крыши мэрии по улицам и по секторам прилегающих жилых домов. Гон тут же отошел от окна, и отсоединил прицел от винтовки. Потом пододвинул к окну стол, притащил с кухни еще один, и поставил на первый стол. Взял оптический прицел, залез на верхний стол и стал наблюдать через провис градины - что же такое происходит вокруг. Отовсюду стреляли по Дому правительства, который он не раз видел и мимо которого проезжал на машине с Латой. Она даже показывала ему место, где горел её костерок, возле которого она грелась, когда два года назад революцию сделала и свергла коммуняк.
А теперь по этому дому непрерывно стреляли из сотен, нет - из тысяч стволов! Солдаты, пригнувшись за гранитными парапетами набережной, стреляли из автоматов, бронемашины стреляли из скорострельных автоматических пушек, из ротных и танковых пулеметов. Гон увидел в оптический прицел опознавательные нашивки воздушно-десантных и мотострелковых войск. Увидел множество бойцов из ОМОНов в различном обмундировании и в разной защитной экипировке. И все бойцы вели, сменяя обоймы, непрерывную стрельбу. Плотность огня была такой, что воздух возле Белого дома показался Гону в оптический прицел серым. Какой-то горизонтальный свинцовый дождь!
Гон осмотрел крыши близлежащих домов - повсюду были снайперы. Но все их снайперские винтовки были нацелены не в Белый дом - во все стороны, но только не туда. Не зря он замаскировался. Прореживающие живую силу дула снайперских винтовок, сопровождали передвижение отрядов по проспекту, скользили по мосту, по окнам домов.
Значит, не всех снайперов отловили на въездах в столицу. Или этих, что на крышах сейчас работают, специально туда подвезли?
Гон опять слез со своего наблюдательного пункта, сел на диван и стал думать. Но сколько он ни соображал, никакому его разумному объяснению этот шквальный огонь по правительственному зданию не поддавался. Он пошел на кухню и включил маленький телевизор “Юность”. Когда на экране возник тот же самый вид, на который он только что больше получаса глядел из-за гардины, Гон впервые в жизни подумал, что сошел с ума.
Это же телевизор, а его глаза - не телекамера - как этот экран может показывать сейчас то, на что Гон только что смотрел?!
Он пошел в ванную, напустил холодной воды, и минут десять сидел в ней, направив струи себе на голову, надеясь, что сумеет стряхнуть наваждение. И тут он вспомнил, как Лата снимала ему затылочную боль, раскрывала ладони над его головой, водила ими, и потом говорила ему, что она видела. И видения Латы почти всегда совпадали с его ночными кошмарами.
Гон вылез из ванной, не стал вытираться висевшими полотенцами Стругина, чуть стряхнул с себя воду, и надел одежду прямо на мокрое тело. И тут раздался первый выстрел из танкового орудия и сразу за ним - второй. Гон не стал взбираться на свое наблюдательное сооружение, а просто открыл шторы, и увидел из кухонного окна как четыре танка Т-80, взобравшиеся на Калининский мост, неловко подпрыгивая при отдаче, бьют прямой наводкой по зданию напротив.
И тут Гон, чтобы наконец понять, что происходит, подражая Лате, поднял огромные ладони, и направил всю свою силу вдоль бьющего в белые стены сплошного свинцового потока. Он закрыл глаза, потому что ничего из того, что он видел обычным зрением, ему не принесло понимания.
Гон простер руки, и всей душой попытался проникнуть в сокрытую для него суть происходящей перед ним трагедии. Первые полминуты он не видел ничего, кроме концентрических сияний исходящих из какой-то далекой точки. Но вдруг откуда-то перед его внутренним взором появилось огромное дерево. Оно стало приближаться к нему, и ствол, уходящий в высоту, и крона гигантского дерева достала до мерцающих красно-фиолетовым светом звезд. Гон тотчас узнал его, и удивился - как это маленькое дерево чахлой афганской пустыни могло вырасти здесь? И вдруг могучий ствол анчара исчез, и остался только огромный пень от ствола. И Гон увидел в земле сильные корни дерева, по-прежнему питаемые всеми неослабевающими силами преисподней. Корни эти сочились, чтобы оживить оставшийся без кроны пень. И Гон вдруг увидел, что собой представляет этот лезущий наружу по корням мертвого дерева муравьиный рой молекул ада.
По ним, по этим капиллярам бесчисленных подземных колодцев, галерей и туннелей, пробивая слабые заслоны замуровок и чугунных люков, мчатся черные всадники его снов, вертухаи и палачи, стремящиеся здесь, возле Москвы-реки, снова стать беспощадной явью.
И тут Гон открыл глаза и увидел гигантский пень Белого дома.
“Вот, оказывается, во что парни стреляют! - понял Гон, - Вот что они хотят уничтожить навсегда этим ритуальным расстрелом”.
Никогда раньше, даже после двадцатикилометрового марш-броска, Гон не чувствовал себя таким уставшим, как после этого озарения. И хотя громовые выстрелы танковых орудий рвали ему барабанные перепонки в ушах, он, не закрывая кухонного окна, подошел к стругинскому раздвижному дивану, свалился на него и заснул.
Проснулся он оттого, что стрельба несколько ослабла. Гон опять подошел к окну, и вдруг увидел командира своей дивизии - генерал-майора Павла Сергеевича Грачева, который стоял на мосту у парапета и показывал танкистам направление орудийного огня.
- Не одному Павлу Сергеевичу пострелять хочется! - сказал вслух Гон и заторопился, опасаясь, что стрельба может закончиться. Он опять прикрепил оптический прицел к “Ремингтону”, примерился, приставил приклад к плечу, потом взобрался на свой наблюдательный пункт, и стал выискивать, кого бы чпокнуть на память о таком выдающемся дне.
“Заодно и винтовку пристреляю, - подумал Гон, - Но больше двух выстрелов делать нельзя, а то танковую башню развернут и по хате как жахнут - тут никакие кувырки не помогут.
Хоть бы Гошка-Фокусник забрел сюда подемократиться, или Барышников, этот хитроумный банкир, подвернулся - сразу бы допрыгался”. Гон пропустил через перекрестье прицела сотни людей, стоящих или разгуливающих по мосту и возле здания мэрии, и не нашел ни одного, который хотя бы раз до этого ему где-то повстречался. Никого, кроме своего комдива, Гон из знакомых так и не нашел. Но комдив-то афганец, его с ним одной гранатой могли там убить.
Гон отложил винтовку - не по чужим же людям ему стрелять, он же не террорист какой-нибудь.
Спецназовец вернулся на кухню, подошел к открытому окну и вдруг опять решил проверить, как там бесы поживают. Он поднял ладони, закрыл глаза, настроился точно так же, как он это делал час назад, и попытался опять проникнуть в глубь земли, и увидеть извивающиеся корни мертвого пня. Но во мраке закрытых век ничего не возникло. Гон до предела обострил все чувства, но тщетно. Черная энергетика, исходившая из Белого дома, иссякла. Он запечатлел тогда ладонями последние конвульсии умиравшей в судорогах великой эпохи.
Гон открыл глаза и увидел огромное пламя, вырвавшееся из окон Белого дома.
В эту минуту лучи осеннего солнца вдруг особенно ярко высветлили золото кленов, растущих вдоль набережной Москвы-реки. И порыв ветра сорвал стайку кленовых листьев и понес, кружа ее в простреливаемом пространстве над поблескивающей гладью воды.
Гон пошел в комнату за винтовкой, встал с ней у стены напротив открытого кухонного окна, и стал глядеть сквозь перекрестье прицела в языки пламени, лижущие в бессильном порыве голубоватый небосвод. Потом он поднял рукоятку затвора, вставил в казенную часть ствола патрон, передернул затвор, прицелился в самую гущу огня и последним выстрелом отдал прощальный салют.
Всадник Аггарты и Посредник дьявола -"Гон" - отрывок главы из романа.
http://alikhanov.livejournal.com/748641.html
1999 год
Первое издание романа.
Второе издание.