"Гон" - конец главы с эпизодом в бильярдой.
Гон тут же узнал старика, который в трудную минуту подвез его с капитаном Стругиным на новой “Тойоте” к пограничной реке Псоу.
- Здорово, батя, дело выгорело, - сказал Гон, достал зеленоватую пачку денег, отделил от нее примерно шестую часть и дал адмиралу.
Боцман, напротив, тщательно пересчитал стодолларовые - их оказалось тридцать одна штука, протянул Гону руку и поблагодарил:
- Спасибо, мой друг!
Затем, обогнув стол, прошел к вешалке, стоящей в углу, где на плечиках висел его парадный китель. Таким образом, Боцман прошел мимо партнера по биллиарду, похожего на Циолковского, который как раз решил проверить прямизну кия и направил его, словно подзорную трубу, на свет окна.
И Циолковский, и все другие каталы, присутствующие в бильярдной, были поражены и крайне заинтригованы небывалой засветкой крупной суммы денег.
Адмирал тщательно уложил доллары в бумажник, и засунул его во внутренний карман кителя украшенного многочисленными орденскими планками.
Между тем Гоша, последовавший за Гоном, тотчас узнал в адмирале своего учителя Боцмана, но даже виду не подал, что он с ним знаком. Ведь сам Боцман его же и учил, что не надо никогда публично здороваться с людьми, которые и так видят, что ты пришел.
читать
Но Гоша, при всей своей аферистической выучке, не мог отвести глаз от фехтующего кием с солнечным лучом Циолковского, с такой же богомерзкой бороденкой, как и у всемирно известного космолога, и в похожих очках, правда, в оправы их были вставлены обычные оконные стекла.
Смотрел Гоша на Чуму-Циолковского, на преданного игре великого шпилевого, и поражался:
“500 000 долларов! Пятьсот тысяч долларов только что выжулил у Латунного! И вместо того чтобы спокойно возлежать на шезлонге в приятной тени орехового дерева, наслаждаться пением птиц и шумом прибоя - он тут, в самой жаре и духоте, с Боцманом куш грошовый разыгрывает, или, скорее всего, обезьяну гоняет - подманивает лохов. Это титан! Вот самозабвенная любовь к шаровне! И все в том же самом ученом образе Циолковского, в каком Чума с ним, с Гошей, наперстки вместе крутил. Браво! Брависимо! Колоссале!”
Гоша сведения о пятистах тысячах долларов получил от Латунного, и поэтому не мог знать настоящего расклада химической аферы, по которому полмиллиона долларов почти целиком достались Боцману.
Чума вовсе не был удручен неудачей с оптовой торговлей и складским хранением несуществующего товара, за что он расплатился тогда с Боцманом чужими деньгами. Он даже и не выговаривал ему, когда они встретились в этой пляжной бильярдной, а сразу предложил Боцману сыграть партийку. Тот и согласился. Боцман, конечно, ловко его обдурил, но зато фора, на которой они с ним еще в Курске свелись играть, здесь стала приносить плоды. И вышло на круг, что Чума просто вложил деньги в сводку, что он и делал всю жизнь. А на такой форе - чижику ясно! - Боцман за два-три месяца все грины просадит. Ведь Чума должен три шара Боцману давать, а он сам у него шар получает. Насколько в жизни хитер Боцман, настолько же в игре глуп.
И пошла оборотка - стали у Боцмана деньги убывать, а у Чумы прибывать. И стал катала постепенно рассчитываться по старым московским долгам. Все играющие москвичи, в результате извечной игроцкой гастрольной миграции заглядывавшие этим летом в сочинскую пляжную бильярдную, получали с Чумы.
Так всегда бывает - Петя в буру проиграл штуку баксов Васе, на другой же день Вася проиграл, но уже девятьсот пятьдесят - в нарды Коле, а Коля в “американку” засадил Пете оставшиеся девятьсот долларов. Попали деньги со стороны в игровой круговорот - значит, там они и будут крутиться, пока потихоньку, все до копейки к маркерам и буфетчикам не перейдут.
Чума-Циолковский был в некотором волнении - узнает его или нет боевик Живчика, так неожиданно ввалившийся в шаровню. Поэтому Чума и стал махать в воздухе кием, якобы проверяя его прямизну. На самом деле он это делал, чтобы сразу привлечь к себе внимание громилы и определиться.
Гон остановил на нем прицеливающийся взгляд, и опять стал смотреть на Боцмана, знакомством с которым он гордился.
Конечно, Чума прекрасно помнил страшные удары ногами, которые отвешивал ему этот зверюга на хоздворе “Красных баррикад”. Потому что у игроков зрительная память - главное в профессии. Помнил и пистолет “Стечкина” у него в руках, отнятый у выброшенного на рельсы “шлемовца” из охраны Престиж-банка. Поэтому в одиночку Чума, несмотря на все засвеченные баксы, никогда бы в жизни не решился запутать в отъемную игру такого опасного мордоворота. Но он вдруг увидел, что Гоша - его “нижний”, с которым они вместе два года “крутили наперстки”, подает ему маяк, понятный только им двоим.
Гоша стоял, прислонившись спиной к грязной стене, с осуждающим людской азарт видом, и держал растопыренными четыре пальца руки на груди, а большой палец - между пуговицами сорочки. Эти четыре растопыренных пальца означали, что Гоша нарочно привел сюда этого лоха, и за это он идет в долю к Чуме на сорок процентов от будущего верного выигрыша.
Но главное - Гоша сигнализирует Чуме, чтобы тот не упустил фраера с деньгами, которые, несмотря на все его габариты и дурной характер, ему придется отдать, если проиграет их на виду у всех - деваться белобрысому рэксу будет некуда. Только надо, чтобы Чума красиво исполнил отъем.
Раз сам Гоша подал ему знак, теперь у каталы любому Лановому будет чему поучиться. Чума стал кашлять, как будто простудился еще прошлой зимой, и все никак вылечиться не может.
- Дай таблетку валидола, Палыч, может полегчает!
Как только Боцман опять подошел к кителю, Чума прошептал:
- Идешь двадцать копеек.
В эту пляжную бильярдную возле сочинского маяка никто с большими деньгами не ходит, играют на слово, а после игры едут домой и расплачиваются. А тут случай такой подвернулся, и для расчета нужны наличные деньги, которые только что получил Боцман.
Для завсегдатаев вовлечение фраера в игру, “окучивание лоха” - есть главный праздник души. В ожидании подобных случаев, они и просиживают всю жизнь возле пыльных зеленых столов.
Боцман, конечно, сразу понял, что этот бык, его старый знакомый, сейчас должен сыграть против своих же денег.
Гон все на месте топчется, ожидая, пока эта дохлятина в очках прокашляется, чтобы он мог попрощаться с адмиралом и уйти.
Оказав первую помощь “больному”, Боцман тут же подошел к Гону, но не руку ему для пожатия подал, а кий протянул:
- А ну-ка, попробуй, как у тебя получится?
- Вы же тут партию играете.
- Да у этого чмыря астма - он бывший потомственный шахтер, не скоро прокашляется. А ты пока постучи по шарам, разомнись.
Гону, конечно, приходилось бывать в бильярдных, и у себя на Варшавке иногда по часу, от нечего делать, он в одиночестве бил по шарам. Ему не нравилась эта глупая, примитивная игра. Выцелил точку на шаре и бей - кроме лузы, шару деваться некуда.
Только из уважения к старику Гон поставил два шара друг против друга, взял адмиральский кий, прицелился - бах! - и шар оказался в лузе. Поставил еще два и опять прицелился и - хлоп! - опять там.
- Это, наверное, сам Бешеный или Ашхабадский!∗ - предположил хриплым голосом, едва прокашлявшись, Чума-Циолковский.
- Нет, - поправил Боцман, - это не Бешеный, это новая звезда русского биллиарда! Ты где играешь?
- Нигде я не играю, так, балуюсь иногда у себя в предбаннике.
- У тебя талант! Какие огромные способности у парня! - похваливает Боцман, приглашая остальных жучков полюбоваться на самородка.
Но их то и звать особенно не надо - все уже переместились к столу, где могла начаться крупная игра.
- Форы не дашь пару шариков? - окончательно прокашлявшись, спросил Чума.
- Я не играю, - опять отказался Гон. Но по шарам все стучит, и что ни удар, то шар в лузе.
- Вот никогда не думал, что у тебя такая потрясающая кладка. Это дар прирожденный, великий дар. Если бы у меня была бы такая игра, я бы профессию бросил, только бы удары отрабатывал, - с завистью сказал Гоша, исподволь подключившись к затравке.
Гон положил кий на зеленое сукно и собрался было уходить.
- Все-таки хочется поддержать нашу молодежь, - цепляется за фраера Чума, - давайте, молодой человек, сыграем с вами так: вам только один шар надо забить, а мне все восемь. Как только вы забили шар - так и выиграли. Помногу играть не будем, начнем всего по пятьсот долларов.
Это был последний крючок.
- Как один шар? - не понял сперва Гон.
- Возьмите, возьмите свой кий, сейчас объясню, - заторопился Чума.
И Гоша, и Боцман вздохнули с облегчением, когда Гон опять взял в руки кий. Маркер, не дожидаясь начала игры, поспешил в свою каморку, чтобы позвонить Аисту, и Официанту, и самому Гураму, чтобы все знаменитые сочинские игроки поторопились на пляж. Чума опять поставил перед Гоном два шара и сказал:
- Бей!
Гон ударил и забил.
Чума поставил забитый шар на полку. Потом собрал со стола восемь шаров и поставил на другую полку, и объяснил:
- Тебе надо забивать за партию только вот этот один единственный шар. Причем можешь бить любым шаром любого - как в “американке”. Забил - сразу выиграл, и тут же получишь пятьсот долларов. А мне, чтобы у тебя выиграть, надо забить все эти восемь шаров. Таким образом, из десяти партий мне надо тебе сделать одну “сухую”.
- Чтобы ты мне сделал “сухую”? - презрительно переспросил Гон.
- Да, я. Но из десяти попыток. Одну “сухую” из десяти партий, - кивнул Чума, опять понарошку закашлялся и стал показывать руками Боцману, чтобы тот дал ему еще одну таблетку валидола.
Как только Боцман опять приблизился к Чуме и дал ему таблетку, Чума шепнул:
- Иди к нему в долю.
Боцман понял, что Чума опасается, что фраер может соскочить, и поэтому надо усилить его убеждение в верном выигрыше.
Но Боцман еще лучше придумал:
- Пока ты размышляешь, дай-ка я сам с ним сыграю на таких условиях, - и потянулся было за кием, который только что всучил Гону.
- А ну-ка, ставь пирамиду! - решил Гон, - Сейчас я быстренько его оприходую.
И тут уже сам Боцман, плотно устанавливая треугольником шары, шепнул Чуме:
- Первую не спускай, сразу грузи.
Заволновался Боцман и предостерег: если Чума сделает пропуль, то есть даст возможность лоху выиграть хотя бы первую партию, чтобы “затравить” и втянуть Гона в долгую игру, тот из благородства, чтобы даром, по его мнению, много не выигрывать, может соскочить, то есть прекратить игру. Чума нарисовал мелом на доске десять палочек и громогласно объявил:
- Раз я тебе фору даю, то всегда бью первый!
- Бей на здоровье! - разрешил Гон, и прочно сел на подготовленный игроцкий крючок.
Игра, в которую жучки по наколке Гоши все-таки запутали спецназовца, называется “метелица”.
Суть этой игры заключается в том, что Гону надо забить всего один шар. Но сделать это ему надо десять раз подряд в десяти партиях. А Чуме надо из этих же десяти партий одну партию выиграть у Гона всухую. Если биллиардисты примерно равны по уровню игры, то они играют между собой “метелицу” из восьми партий. В честной, боевой игре Гон должен был бы получать у Чумы в обычную “американку” фору, как минимум, четыре шара. Значит, и “метелицу” он должен был бы играть с ним из четырех партий. Гона запутали в “метелицу” из десяти партий, и теперь у него не было ни малейших шансов выиграть у Чумы. И все в бильярдной это знали, кроме Гона.
Чума разбил пирамиду сильным ударом, но не забил с “разбоя”. Гон ударил по подставке, забил шар, положил кий и потребовал:
- Давай пятьсот долларов.
Чума подошел к доске и перечеркнул крестом первую из десяти палочек.
- Деньги давай! - повторил Гон, теряя терпение.
- Как выиграешь, так сразу получишь.
- Я уже выиграл! - сказал Гон, достал из лузы забитый им шар и зажал его в кулаке. Шара не стало видно.
- Я же сказал тебе, что у меня десять попыток, чтобы сделать тебе “сухую”. В первой попытке ты победил. Сейчас будет вторая. Тебе любой скажет, что я прав.
Чума взял треугольник, чтобы опять установить пирамиду.
Гон посмотрел на жучков, усевшихся вокруг стола - все закивали головами. Но больше всего не понравилось Гону, что и Гоша, пристроившийся рядом с адмиралом, вместе с ними закивал головой.
- А ты чего, падла, киваешь? Ты что, заодно с ними, что ли? - спросил Гон, за километр чувствующий не то что предательство, а слабинку - в любом десантном отряде, в составе которых ему приходилось сражаться. А тут получилось, что их отряд - всего из двух человек - уже разделился пополам.
- Киваю, потому что он прав, - пояснил нейтральную позицию Гоша.
- Если ты со мной, а я, например, сейчас его замочу, - стал излагать мнение Гон, размахивая зажатым в кулаке пластмассовым шаром над головой Чумы, выравнивающего пирамиду, - то ты должен подтвердить, что шар сам собою взлетел и ему на голову приземлился!
Поясняя сказанное, Гон неожиданно разжал ладонь и уронил шар, как и обещал, прямо на затылок Чумы.
- Зачем ты его сюда притащил?! - завизжал катала от неожиданности.
Видимо, Гон все же чуть добавил к земному притяжению своих усилий, потому что Чума от удара шаром сверху клюнул носом о пирамиду, и у него из левой ноздри закапала кровь.
- Кого я притащил? - удивился Гон.
- Ты будешь играть или будешь шарами кидаться? - возмутился Чума, чтобы заговорить крайне неудачное восклицание, и приступить, наконец, к законному отъему денег у фраера.
- Я уже наигрался, - ответил Гон, соображая.
- Не хочешь играть - заплати за куш, - дрожа козлиной бородкой а-ля Циолковский, отважно заявил Чума. Он снял очки, положил их на маркерский стол, достал из кармана платок, смочил его водой из графина, вытер нос и лицо, и приложил влажный платок к растущей на затылке шишке.
Гон посмотрел на очки, которые Чума по запарке положил прямо на расценки почасовой оплаты за прокат столов, и увидел, что в них вставлены стекла без диоптрии. Тут Гон пожалел, что оставил автомат в гостиничном номере у Гоши, и поэтому сейчас с этой бильярдной мразью ему придется расправиться подручными средствами.
- Давай поиграем в мою боевую игру, - сказал Гон, взял адмиральский кий за толстый и тонкий концы, одним движением сломал его посередине и тут же толстым концом со свинчаткой со всего размаха ударил по маскарадным очкам Чумы. Мелкие осколки от разбитых вдребезги стекол разлетелись по всем углам.
Чума проворно отбежал от Гона, упал на пол и стремглав закатился под биллиардный стол. Гоша вжал голову в плечи, потрусил к выходу. И только адмирал, как военный человек, выступил навстречу опасности:
- Костя, Костя! Хорош, Костя! Поиграли и хватит!
- Гнидок! - заревел Гон. Он вдруг вспомнил по прокрутившемуся перед ним телу, что ему однажды уже приходилось бить этого человека, - Вылезай оттуда, суповой набор! Сейчас получишь сполна!
Гон ударил свинчаткой по бортику стола и с одного удара расколотил кий, но борт стола выдержал, только дал трещину.
Отшвырнув кий, Гон схватил снизу стол, под который закатился Чума, и сделал могучую попытку его перевернуть. Но тяжесть аспидных досок спасла Чуму - Гон сумел только оторвать массивные, круглые ножки от измызганного пола. Тогда Гон подгреб к себе пластмассовые шары, начал бомбардировать ими спрятавшегося противника и орать:
- Вылезай, конец тебе пришел!
После первого же меткого броска в дело вступил Боцман.
- Костя, я тебе заплачу, только оставь человека в покое! - закричал он, спасая постоянного партнера от верной гибели, - На, возьми пятьсот долларов, вы с ним в расчете.
Гон взял доллары у адмирала и, вспомнив Лату, немедленно порвал их на мелкие кусочки и бросил на пыльное сукно.
Уходя, Гон оглядел опустевший зал и сказал на прощание:
- Зачем тебе, Николай Павлович, эта мелюзга нужна!?
- А с кем же мне еще наиграться напоследок? - объяснил Боцман и стал собирать порванные баксы в кучку, потом вспомнил, что это он за Чуму заплатил, нагнулся и позвал партнера:
- Вылезай, с тебя пятихатник, надо его разыграть.
- Сейчас, - сказал Чума, встал на четвереньки, выполз из-под стола и, потирая ушибленное плечо, прокомментировал произошедшее:
- Дармового гуся заправили, а он соскочил.
- Человек не играющий, понятия у него нет никакого, - сказал Боцман, поднял с пола последний шар и опять установил пирамиду, - Надо сначала приручить фраера, тогда обкатать его легче легкого.
- Есть у этого наглого быка все понятия, он только притворяется лохом, - сообразил Чума.
Выйдя на торговую набережную, Гон на ходу, не особенно выбирая, прибарахлился у лотков, и с пакетами в руках сел на переднее сидение - Гоша поджидал его, слушая музыку в “ситроене”. Поехали молча.
Гоша думал об эфемерности игровых условностей, не принимая которых, никогда не проиграешь.
“Как только Гон доберется до Москвы, Живчик тут же направит его обратно - со мной расправиться. Поэтому надо боевика подольше у моря продержать, а потом сразу улететь в Америку - фильм о церквях снимать. А когда вернусь из Штатов - если еще вернусь - достаточно времени пройдет, чтобы обстоятельства жизни изменились и потеряли всякое значение.”
А Гон сравнивал покинутую войну и эту её противоположность, которую нельзя назвать миром. Разница оказалась небольшой - на войне жди пули, а здесь - подлянки. Чуть зазеваешься - в любом случае тебе хана.
- Долго ты тут еще собираешься прохлаждаться? - спросил Гон.
- Сейчас дошлифуем программу... танцы почти готовы.., - стал мямлить режиссер.
- Пустой? - спросил Гон, прокручивая в памяти все знаки и ужимки Фокусника, которые заметил в бильярдной, - Бросай сирен на волю волн, погнали со мной в Москву - там по новой раскрутишься.
- Зачем - чтобы тебя опять поднимать?
- Давно я с тобой работаю, и вроде хваткий ты парень. А все не сообразишь, что не ты нас поднимаешь, а мы тебе дышать даем. Не мы у тебя, а ты у нас копошишься под ногами, как вошь, - Гон с укоризной покачал головой, - Вот тебе яркий пример - ушли мы оттуда, - Гон показал рукой направление, откуда утром прилетел на вертолете, - и там наступило полное разорение. То же самое и с тобой. Как только перестанешь с нами работать - первый же отморозок тебя добьет.
- И слава богу. Надоело все. Сколько я тебе денег передал за последние годы, а все зря! А сейчас вы мне помочь ничем не хотите, чтобы я вас же потом и кормил!
- Ну, ты дурной. Я если захочу, десять таких стриптиз-театров на карманные деньги могу содержать. А ты меня собираешься кормить, - усмехнулся Гон.
- Понятно. Ты поднялся, я опустился. Завтра я поднимусь, ты опустишься. Не об этом речь. Хорошо, я согласен - я у вас или я под вами - мне все равно. Но раз меня прогнали с места, за которое я вам полтора года платил, то к кому я должен обращаться?
- Как к кому? Ко мне.
- Вот я к тебе и обращаюсь, - подловил Гоша боевика на слове, - меня пинками выгнали из моего Дворца культуры.
- Кто посмел?
- Выгнал меня банк, которому папаша твоей Латы денег задолжал вагон и маленькую тележку. Его самого кинули на пол-лимона, и он сейчас на полной мели.
- Кто кинул? - грозно спросил Гон, потому что точная информация о кидках есть основной хлеб рэкетира.
- Ты его не знаешь - он уже давно слинял из Москвы и за бугром канул, - сказал Гоша, вспомнив несчастного Чуму, забившегося под стол.
“Надо об этом поточнее у Латы узнать, - решил Гон, - Похоже, пока я здесь прохлаждался, там изменился весь расклад.”
- Ну, - поддержал разговор Гон, чтобы Гоша дальше кололся.
- Все. Конец сказки.
“Не рассказывать же этому рэксу про мать, заехавшую по черепушке толкачу, и про накат от Живчика”, - подумал Гоша.
- Понятно. И теперь ты хочешь, чтобы я тебя, позорного барыгу, прикрыл.
- Ничего я не хочу, благодарю за все! Дайте только передых, - сказал Гоша.
- На, - сказал Гон и дал режиссеру из зеленоватой пачки раза в полтора больше баксов, чем он недавно выделил адмиралу.
- Очень кстати. С меня причитается, верну с процентами, - сказал Гоша и спрятал деньги.
- С процентами вернешь Богу за грехи, а мне отработаешь, - сказал Гон.
- Здорово, батя, дело выгорело, - сказал Гон, достал зеленоватую пачку денег, отделил от нее примерно шестую часть и дал адмиралу.
Боцман, напротив, тщательно пересчитал стодолларовые - их оказалось тридцать одна штука, протянул Гону руку и поблагодарил:
- Спасибо, мой друг!
Затем, обогнув стол, прошел к вешалке, стоящей в углу, где на плечиках висел его парадный китель. Таким образом, Боцман прошел мимо партнера по биллиарду, похожего на Циолковского, который как раз решил проверить прямизну кия и направил его, словно подзорную трубу, на свет окна.
И Циолковский, и все другие каталы, присутствующие в бильярдной, были поражены и крайне заинтригованы небывалой засветкой крупной суммы денег.
Адмирал тщательно уложил доллары в бумажник, и засунул его во внутренний карман кителя украшенного многочисленными орденскими планками.
Между тем Гоша, последовавший за Гоном, тотчас узнал в адмирале своего учителя Боцмана, но даже виду не подал, что он с ним знаком. Ведь сам Боцман его же и учил, что не надо никогда публично здороваться с людьми, которые и так видят, что ты пришел.
читать
Но Гоша, при всей своей аферистической выучке, не мог отвести глаз от фехтующего кием с солнечным лучом Циолковского, с такой же богомерзкой бороденкой, как и у всемирно известного космолога, и в похожих очках, правда, в оправы их были вставлены обычные оконные стекла.
Смотрел Гоша на Чуму-Циолковского, на преданного игре великого шпилевого, и поражался:
“500 000 долларов! Пятьсот тысяч долларов только что выжулил у Латунного! И вместо того чтобы спокойно возлежать на шезлонге в приятной тени орехового дерева, наслаждаться пением птиц и шумом прибоя - он тут, в самой жаре и духоте, с Боцманом куш грошовый разыгрывает, или, скорее всего, обезьяну гоняет - подманивает лохов. Это титан! Вот самозабвенная любовь к шаровне! И все в том же самом ученом образе Циолковского, в каком Чума с ним, с Гошей, наперстки вместе крутил. Браво! Брависимо! Колоссале!”
Гоша сведения о пятистах тысячах долларов получил от Латунного, и поэтому не мог знать настоящего расклада химической аферы, по которому полмиллиона долларов почти целиком достались Боцману.
Чума вовсе не был удручен неудачей с оптовой торговлей и складским хранением несуществующего товара, за что он расплатился тогда с Боцманом чужими деньгами. Он даже и не выговаривал ему, когда они встретились в этой пляжной бильярдной, а сразу предложил Боцману сыграть партийку. Тот и согласился. Боцман, конечно, ловко его обдурил, но зато фора, на которой они с ним еще в Курске свелись играть, здесь стала приносить плоды. И вышло на круг, что Чума просто вложил деньги в сводку, что он и делал всю жизнь. А на такой форе - чижику ясно! - Боцман за два-три месяца все грины просадит. Ведь Чума должен три шара Боцману давать, а он сам у него шар получает. Насколько в жизни хитер Боцман, настолько же в игре глуп.
И пошла оборотка - стали у Боцмана деньги убывать, а у Чумы прибывать. И стал катала постепенно рассчитываться по старым московским долгам. Все играющие москвичи, в результате извечной игроцкой гастрольной миграции заглядывавшие этим летом в сочинскую пляжную бильярдную, получали с Чумы.
Так всегда бывает - Петя в буру проиграл штуку баксов Васе, на другой же день Вася проиграл, но уже девятьсот пятьдесят - в нарды Коле, а Коля в “американку” засадил Пете оставшиеся девятьсот долларов. Попали деньги со стороны в игровой круговорот - значит, там они и будут крутиться, пока потихоньку, все до копейки к маркерам и буфетчикам не перейдут.
Чума-Циолковский был в некотором волнении - узнает его или нет боевик Живчика, так неожиданно ввалившийся в шаровню. Поэтому Чума и стал махать в воздухе кием, якобы проверяя его прямизну. На самом деле он это делал, чтобы сразу привлечь к себе внимание громилы и определиться.
Гон остановил на нем прицеливающийся взгляд, и опять стал смотреть на Боцмана, знакомством с которым он гордился.
Конечно, Чума прекрасно помнил страшные удары ногами, которые отвешивал ему этот зверюга на хоздворе “Красных баррикад”. Потому что у игроков зрительная память - главное в профессии. Помнил и пистолет “Стечкина” у него в руках, отнятый у выброшенного на рельсы “шлемовца” из охраны Престиж-банка. Поэтому в одиночку Чума, несмотря на все засвеченные баксы, никогда бы в жизни не решился запутать в отъемную игру такого опасного мордоворота. Но он вдруг увидел, что Гоша - его “нижний”, с которым они вместе два года “крутили наперстки”, подает ему маяк, понятный только им двоим.
Гоша стоял, прислонившись спиной к грязной стене, с осуждающим людской азарт видом, и держал растопыренными четыре пальца руки на груди, а большой палец - между пуговицами сорочки. Эти четыре растопыренных пальца означали, что Гоша нарочно привел сюда этого лоха, и за это он идет в долю к Чуме на сорок процентов от будущего верного выигрыша.
Но главное - Гоша сигнализирует Чуме, чтобы тот не упустил фраера с деньгами, которые, несмотря на все его габариты и дурной характер, ему придется отдать, если проиграет их на виду у всех - деваться белобрысому рэксу будет некуда. Только надо, чтобы Чума красиво исполнил отъем.
Раз сам Гоша подал ему знак, теперь у каталы любому Лановому будет чему поучиться. Чума стал кашлять, как будто простудился еще прошлой зимой, и все никак вылечиться не может.
- Дай таблетку валидола, Палыч, может полегчает!
Как только Боцман опять подошел к кителю, Чума прошептал:
- Идешь двадцать копеек.
В эту пляжную бильярдную возле сочинского маяка никто с большими деньгами не ходит, играют на слово, а после игры едут домой и расплачиваются. А тут случай такой подвернулся, и для расчета нужны наличные деньги, которые только что получил Боцман.
Для завсегдатаев вовлечение фраера в игру, “окучивание лоха” - есть главный праздник души. В ожидании подобных случаев, они и просиживают всю жизнь возле пыльных зеленых столов.
Боцман, конечно, сразу понял, что этот бык, его старый знакомый, сейчас должен сыграть против своих же денег.
Гон все на месте топчется, ожидая, пока эта дохлятина в очках прокашляется, чтобы он мог попрощаться с адмиралом и уйти.
Оказав первую помощь “больному”, Боцман тут же подошел к Гону, но не руку ему для пожатия подал, а кий протянул:
- А ну-ка, попробуй, как у тебя получится?
- Вы же тут партию играете.
- Да у этого чмыря астма - он бывший потомственный шахтер, не скоро прокашляется. А ты пока постучи по шарам, разомнись.
Гону, конечно, приходилось бывать в бильярдных, и у себя на Варшавке иногда по часу, от нечего делать, он в одиночестве бил по шарам. Ему не нравилась эта глупая, примитивная игра. Выцелил точку на шаре и бей - кроме лузы, шару деваться некуда.
Только из уважения к старику Гон поставил два шара друг против друга, взял адмиральский кий, прицелился - бах! - и шар оказался в лузе. Поставил еще два и опять прицелился и - хлоп! - опять там.
- Это, наверное, сам Бешеный или Ашхабадский!∗ - предположил хриплым голосом, едва прокашлявшись, Чума-Циолковский.
- Нет, - поправил Боцман, - это не Бешеный, это новая звезда русского биллиарда! Ты где играешь?
- Нигде я не играю, так, балуюсь иногда у себя в предбаннике.
- У тебя талант! Какие огромные способности у парня! - похваливает Боцман, приглашая остальных жучков полюбоваться на самородка.
Но их то и звать особенно не надо - все уже переместились к столу, где могла начаться крупная игра.
- Форы не дашь пару шариков? - окончательно прокашлявшись, спросил Чума.
- Я не играю, - опять отказался Гон. Но по шарам все стучит, и что ни удар, то шар в лузе.
- Вот никогда не думал, что у тебя такая потрясающая кладка. Это дар прирожденный, великий дар. Если бы у меня была бы такая игра, я бы профессию бросил, только бы удары отрабатывал, - с завистью сказал Гоша, исподволь подключившись к затравке.
Гон положил кий на зеленое сукно и собрался было уходить.
- Все-таки хочется поддержать нашу молодежь, - цепляется за фраера Чума, - давайте, молодой человек, сыграем с вами так: вам только один шар надо забить, а мне все восемь. Как только вы забили шар - так и выиграли. Помногу играть не будем, начнем всего по пятьсот долларов.
Это был последний крючок.
- Как один шар? - не понял сперва Гон.
- Возьмите, возьмите свой кий, сейчас объясню, - заторопился Чума.
И Гоша, и Боцман вздохнули с облегчением, когда Гон опять взял в руки кий. Маркер, не дожидаясь начала игры, поспешил в свою каморку, чтобы позвонить Аисту, и Официанту, и самому Гураму, чтобы все знаменитые сочинские игроки поторопились на пляж. Чума опять поставил перед Гоном два шара и сказал:
- Бей!
Гон ударил и забил.
Чума поставил забитый шар на полку. Потом собрал со стола восемь шаров и поставил на другую полку, и объяснил:
- Тебе надо забивать за партию только вот этот один единственный шар. Причем можешь бить любым шаром любого - как в “американке”. Забил - сразу выиграл, и тут же получишь пятьсот долларов. А мне, чтобы у тебя выиграть, надо забить все эти восемь шаров. Таким образом, из десяти партий мне надо тебе сделать одну “сухую”.
- Чтобы ты мне сделал “сухую”? - презрительно переспросил Гон.
- Да, я. Но из десяти попыток. Одну “сухую” из десяти партий, - кивнул Чума, опять понарошку закашлялся и стал показывать руками Боцману, чтобы тот дал ему еще одну таблетку валидола.
Как только Боцман опять приблизился к Чуме и дал ему таблетку, Чума шепнул:
- Иди к нему в долю.
Боцман понял, что Чума опасается, что фраер может соскочить, и поэтому надо усилить его убеждение в верном выигрыше.
Но Боцман еще лучше придумал:
- Пока ты размышляешь, дай-ка я сам с ним сыграю на таких условиях, - и потянулся было за кием, который только что всучил Гону.
- А ну-ка, ставь пирамиду! - решил Гон, - Сейчас я быстренько его оприходую.
И тут уже сам Боцман, плотно устанавливая треугольником шары, шепнул Чуме:
- Первую не спускай, сразу грузи.
Заволновался Боцман и предостерег: если Чума сделает пропуль, то есть даст возможность лоху выиграть хотя бы первую партию, чтобы “затравить” и втянуть Гона в долгую игру, тот из благородства, чтобы даром, по его мнению, много не выигрывать, может соскочить, то есть прекратить игру. Чума нарисовал мелом на доске десять палочек и громогласно объявил:
- Раз я тебе фору даю, то всегда бью первый!
- Бей на здоровье! - разрешил Гон, и прочно сел на подготовленный игроцкий крючок.
Игра, в которую жучки по наколке Гоши все-таки запутали спецназовца, называется “метелица”.
Суть этой игры заключается в том, что Гону надо забить всего один шар. Но сделать это ему надо десять раз подряд в десяти партиях. А Чуме надо из этих же десяти партий одну партию выиграть у Гона всухую. Если биллиардисты примерно равны по уровню игры, то они играют между собой “метелицу” из восьми партий. В честной, боевой игре Гон должен был бы получать у Чумы в обычную “американку” фору, как минимум, четыре шара. Значит, и “метелицу” он должен был бы играть с ним из четырех партий. Гона запутали в “метелицу” из десяти партий, и теперь у него не было ни малейших шансов выиграть у Чумы. И все в бильярдной это знали, кроме Гона.
Чума разбил пирамиду сильным ударом, но не забил с “разбоя”. Гон ударил по подставке, забил шар, положил кий и потребовал:
- Давай пятьсот долларов.
Чума подошел к доске и перечеркнул крестом первую из десяти палочек.
- Деньги давай! - повторил Гон, теряя терпение.
- Как выиграешь, так сразу получишь.
- Я уже выиграл! - сказал Гон, достал из лузы забитый им шар и зажал его в кулаке. Шара не стало видно.
- Я же сказал тебе, что у меня десять попыток, чтобы сделать тебе “сухую”. В первой попытке ты победил. Сейчас будет вторая. Тебе любой скажет, что я прав.
Чума взял треугольник, чтобы опять установить пирамиду.
Гон посмотрел на жучков, усевшихся вокруг стола - все закивали головами. Но больше всего не понравилось Гону, что и Гоша, пристроившийся рядом с адмиралом, вместе с ними закивал головой.
- А ты чего, падла, киваешь? Ты что, заодно с ними, что ли? - спросил Гон, за километр чувствующий не то что предательство, а слабинку - в любом десантном отряде, в составе которых ему приходилось сражаться. А тут получилось, что их отряд - всего из двух человек - уже разделился пополам.
- Киваю, потому что он прав, - пояснил нейтральную позицию Гоша.
- Если ты со мной, а я, например, сейчас его замочу, - стал излагать мнение Гон, размахивая зажатым в кулаке пластмассовым шаром над головой Чумы, выравнивающего пирамиду, - то ты должен подтвердить, что шар сам собою взлетел и ему на голову приземлился!
Поясняя сказанное, Гон неожиданно разжал ладонь и уронил шар, как и обещал, прямо на затылок Чумы.
- Зачем ты его сюда притащил?! - завизжал катала от неожиданности.
Видимо, Гон все же чуть добавил к земному притяжению своих усилий, потому что Чума от удара шаром сверху клюнул носом о пирамиду, и у него из левой ноздри закапала кровь.
- Кого я притащил? - удивился Гон.
- Ты будешь играть или будешь шарами кидаться? - возмутился Чума, чтобы заговорить крайне неудачное восклицание, и приступить, наконец, к законному отъему денег у фраера.
- Я уже наигрался, - ответил Гон, соображая.
- Не хочешь играть - заплати за куш, - дрожа козлиной бородкой а-ля Циолковский, отважно заявил Чума. Он снял очки, положил их на маркерский стол, достал из кармана платок, смочил его водой из графина, вытер нос и лицо, и приложил влажный платок к растущей на затылке шишке.
Гон посмотрел на очки, которые Чума по запарке положил прямо на расценки почасовой оплаты за прокат столов, и увидел, что в них вставлены стекла без диоптрии. Тут Гон пожалел, что оставил автомат в гостиничном номере у Гоши, и поэтому сейчас с этой бильярдной мразью ему придется расправиться подручными средствами.
- Давай поиграем в мою боевую игру, - сказал Гон, взял адмиральский кий за толстый и тонкий концы, одним движением сломал его посередине и тут же толстым концом со свинчаткой со всего размаха ударил по маскарадным очкам Чумы. Мелкие осколки от разбитых вдребезги стекол разлетелись по всем углам.
Чума проворно отбежал от Гона, упал на пол и стремглав закатился под биллиардный стол. Гоша вжал голову в плечи, потрусил к выходу. И только адмирал, как военный человек, выступил навстречу опасности:
- Костя, Костя! Хорош, Костя! Поиграли и хватит!
- Гнидок! - заревел Гон. Он вдруг вспомнил по прокрутившемуся перед ним телу, что ему однажды уже приходилось бить этого человека, - Вылезай оттуда, суповой набор! Сейчас получишь сполна!
Гон ударил свинчаткой по бортику стола и с одного удара расколотил кий, но борт стола выдержал, только дал трещину.
Отшвырнув кий, Гон схватил снизу стол, под который закатился Чума, и сделал могучую попытку его перевернуть. Но тяжесть аспидных досок спасла Чуму - Гон сумел только оторвать массивные, круглые ножки от измызганного пола. Тогда Гон подгреб к себе пластмассовые шары, начал бомбардировать ими спрятавшегося противника и орать:
- Вылезай, конец тебе пришел!
После первого же меткого броска в дело вступил Боцман.
- Костя, я тебе заплачу, только оставь человека в покое! - закричал он, спасая постоянного партнера от верной гибели, - На, возьми пятьсот долларов, вы с ним в расчете.
Гон взял доллары у адмирала и, вспомнив Лату, немедленно порвал их на мелкие кусочки и бросил на пыльное сукно.
Уходя, Гон оглядел опустевший зал и сказал на прощание:
- Зачем тебе, Николай Павлович, эта мелюзга нужна!?
- А с кем же мне еще наиграться напоследок? - объяснил Боцман и стал собирать порванные баксы в кучку, потом вспомнил, что это он за Чуму заплатил, нагнулся и позвал партнера:
- Вылезай, с тебя пятихатник, надо его разыграть.
- Сейчас, - сказал Чума, встал на четвереньки, выполз из-под стола и, потирая ушибленное плечо, прокомментировал произошедшее:
- Дармового гуся заправили, а он соскочил.
- Человек не играющий, понятия у него нет никакого, - сказал Боцман, поднял с пола последний шар и опять установил пирамиду, - Надо сначала приручить фраера, тогда обкатать его легче легкого.
- Есть у этого наглого быка все понятия, он только притворяется лохом, - сообразил Чума.
Выйдя на торговую набережную, Гон на ходу, не особенно выбирая, прибарахлился у лотков, и с пакетами в руках сел на переднее сидение - Гоша поджидал его, слушая музыку в “ситроене”. Поехали молча.
Гоша думал об эфемерности игровых условностей, не принимая которых, никогда не проиграешь.
“Как только Гон доберется до Москвы, Живчик тут же направит его обратно - со мной расправиться. Поэтому надо боевика подольше у моря продержать, а потом сразу улететь в Америку - фильм о церквях снимать. А когда вернусь из Штатов - если еще вернусь - достаточно времени пройдет, чтобы обстоятельства жизни изменились и потеряли всякое значение.”
А Гон сравнивал покинутую войну и эту её противоположность, которую нельзя назвать миром. Разница оказалась небольшой - на войне жди пули, а здесь - подлянки. Чуть зазеваешься - в любом случае тебе хана.
- Долго ты тут еще собираешься прохлаждаться? - спросил Гон.
- Сейчас дошлифуем программу... танцы почти готовы.., - стал мямлить режиссер.
- Пустой? - спросил Гон, прокручивая в памяти все знаки и ужимки Фокусника, которые заметил в бильярдной, - Бросай сирен на волю волн, погнали со мной в Москву - там по новой раскрутишься.
- Зачем - чтобы тебя опять поднимать?
- Давно я с тобой работаю, и вроде хваткий ты парень. А все не сообразишь, что не ты нас поднимаешь, а мы тебе дышать даем. Не мы у тебя, а ты у нас копошишься под ногами, как вошь, - Гон с укоризной покачал головой, - Вот тебе яркий пример - ушли мы оттуда, - Гон показал рукой направление, откуда утром прилетел на вертолете, - и там наступило полное разорение. То же самое и с тобой. Как только перестанешь с нами работать - первый же отморозок тебя добьет.
- И слава богу. Надоело все. Сколько я тебе денег передал за последние годы, а все зря! А сейчас вы мне помочь ничем не хотите, чтобы я вас же потом и кормил!
- Ну, ты дурной. Я если захочу, десять таких стриптиз-театров на карманные деньги могу содержать. А ты меня собираешься кормить, - усмехнулся Гон.
- Понятно. Ты поднялся, я опустился. Завтра я поднимусь, ты опустишься. Не об этом речь. Хорошо, я согласен - я у вас или я под вами - мне все равно. Но раз меня прогнали с места, за которое я вам полтора года платил, то к кому я должен обращаться?
- Как к кому? Ко мне.
- Вот я к тебе и обращаюсь, - подловил Гоша боевика на слове, - меня пинками выгнали из моего Дворца культуры.
- Кто посмел?
- Выгнал меня банк, которому папаша твоей Латы денег задолжал вагон и маленькую тележку. Его самого кинули на пол-лимона, и он сейчас на полной мели.
- Кто кинул? - грозно спросил Гон, потому что точная информация о кидках есть основной хлеб рэкетира.
- Ты его не знаешь - он уже давно слинял из Москвы и за бугром канул, - сказал Гоша, вспомнив несчастного Чуму, забившегося под стол.
“Надо об этом поточнее у Латы узнать, - решил Гон, - Похоже, пока я здесь прохлаждался, там изменился весь расклад.”
- Ну, - поддержал разговор Гон, чтобы Гоша дальше кололся.
- Все. Конец сказки.
“Не рассказывать же этому рэксу про мать, заехавшую по черепушке толкачу, и про накат от Живчика”, - подумал Гоша.
- Понятно. И теперь ты хочешь, чтобы я тебя, позорного барыгу, прикрыл.
- Ничего я не хочу, благодарю за все! Дайте только передых, - сказал Гоша.
- На, - сказал Гон и дал режиссеру из зеленоватой пачки раза в полтора больше баксов, чем он недавно выделил адмиралу.
- Очень кстати. С меня причитается, верну с процентами, - сказал Гоша и спрятал деньги.
- С процентами вернешь Богу за грехи, а мне отработаешь, - сказал Гон.