100 - "Мимолетен сентябрь в Туруханском краю..."
44.
* * *
На разных мы брегах родного языка,
И разделяет нас великая река.
Сумею одолеть едва-едва на треть -
Я буду на тебя издалека смотреть.
И буду говорить, твердить, как пономарь,
Какие-то слова, что говорились встарь.
19 стихотворений
45.
* * *
Верхневолжьем, среди перелесков, полей
Я на родину матери ехал моей.
Я плотины и памятники миновал,
И места по рассказам ее узнавал.
Вот и Кимры, где ярмарка прежде была,
Торговала, гуляла, пила да сплыла.
А тогда широко продавали на ней
Тес и мед, осетров, лошадей, соболей.
Здесь опять в воскресенье собрался народ,
Ах, глаза б не глядели - что он продает!..
По Горицам пройду. Здесь три раза на дню
Узнаю я по дугам надбровным родню.
А Мартынцево близко. Бегут зеленя.
Вон, под вязами!
Сердце обгонит меня...
Кимры
1981 год.
46.
* * *
Ты сам свой высший суд.
А. С. Пушкин
Вновь сам свои стихи ты судишь беспристрастно
И видишь, что они написаны прекрасно!
Но все же никогда не забывай о том,
Что судишь ты себя не пушкинским судом.
Хотя в душе твоей восторг и торжество -
Твой суд
не превзошел таланта твоего.
47.
***
В Италии, оставленной на произвол судьбы,
Вдруг подняли восстание голодные рабы.
Отсюда крикнуть я хочу:
Спартак, иди на Рим!
Не верит он, что по плечу ему сразиться с ним.
Идет погоня по пятам.
А мне известно тут,
Что он сейчас узнает там -
пираты предадут.
Но главное - то самое, в чем корень всей тщеты:
Свободы нету за морем, - она лишь там, где ты.
Через века ему кричу, не слышит он никак:
- Тебе лишь это по плечу.
Иди на Рим, Спартак!
Антология журнала "Юность"
48.
ДЯДЯ КОЛЯ
Он, старожил и уроженец края,
Не уезжал надолго никуда,
Но так и не прижился здесь, считая:
Жизнь прожита - не велика беда.
Отсталость, как ведется, изживалась,
И благодать дошла до этих мест.
И лишь ему по-прежнему казалось,
Что он несет извечный русский крест.
Он, правнук тех чиновников кавказских,
Голубоглазый, сухонький, живой,
Сомнениям своим не дал огласки,
Их так и не решив с самим собой.
Но толковал всегда о чем-то здравом,
Не пользовался внеочередным,
Бесплатным и еще каким-то правом.
Гордился я своим знакомством с ним.
Пенсионера не было счастливей!
И в Доме офицеров окружном
Из года в год он числился в активе,
О стенку безразличья бился лбом,
Кассиршам учинял головомойки.
А для вальяжных офицерских жен
Курировал кружки шитья и кройки
И выписал для них аккордеон.
Неугомонным был он заводилой!
Пожатье легкой, жилистой руки
Вас заряжало бодростью и силой -
Хотелось записаться в те кружки...
А время для него тянулось долго.
Был вдовым он, соседей не любил.
Но крут замес терпения и долга,
И он не коротал свой век, а жил.
В многоязычном, суетном районе,
Где целый день судачат стар и мал,
Где вьются сплетни на резном балконе,
Он только лишь по-русски понимал.
Еще я помню - в месяц листопада
Мы на проспекте встретились ночном
В разгаре репетиции парада.
Шли танки и скрывались за углом.
Они в простор проспекта уходили,
А мы с восторгом преданным своим
На месте оставались и следили,
Вдыхая дизелей тяжелый дым.
А напоследок, уж впадая в детство,
Он все твердил, что ждут преграды нас.
И умер он, оставив мне в наследство
Стол, на котором я пишу сейчас.
"День поззии" -1986.
1982 год
49.
***
Отгородясь от всех, собравшись вместе,
В пространстве боязливой тишины
Поют они тоскующие песни,
Которых не понять со стороны.
И вольностью какой-то дышит слово.
Значение не определено, -
Оно еще пока что слишком ново,
Но, может быть, останется оно.
Когда ж его чиновничьи глаголы
Возьмут в свою газетную семью,
Уже беспечный парень возле школы
Им не окликнет девушку свою.
По-своему танцуют, не от печки.
И в подворотнях юности моей
Я подбирал какие-то словечки
И ими ужасал учителей.
Но дней и лет с тех пор прошло немало.
Слова, что отгораживали нас,
Уже попали в толстые журналы.
Их смутный гул не превратился в глас...
А мой приятель, славу возлюбя,
Работая с предельною нагрузкой,
Все переводит с русского на русский
И скоро доберется до себя.
50.
***
Я по тебе уже тоскую, Ангара,
Хотя еще смотрю на струи ледяные,
Прозрачные насквозь, чистейшие в России.
Прощай, я ухожу, мне улетать пора.
Я видел много рек, но всех прекрасней ты.
И ни одной из них не видел я начала,
Лишь ты стремишь свой бег,
из-подо льдов Байкала
Бегуньей уходя со стартовой черты...
51.
***
Завсегдатай задворок, заворачивая за углы,
Я во всех городах находил переулки такие,
Где запах олифы и визг циркулярной пилы,
Где товарные склады и ремесленные мастерские.
И со сторожем я заводил разговор не пустой -
Хотелось мне исподволь жизни открыть подоплеку.
А сторож молчал: он смотрел на огонь зимой,
А летом - на реку, протекающую неподалеку.
Я сшивал впечатлений разноцветные лоскутки,
Радовался, что душа накопит простора.
А потом оказалось - можно лишь посидеть у реки,
И нельзя передать ни журчания, ни разговора.
Барнаул - Журнал "Новый мир"
1983 год.
52.
***
Мимолетен сентябрь в Туруханском краю,
Осень длится едва ли неделю,
И покамест дойдешь от причала к жилью,
Дождь сменяется мокрой метелью.
Приведет к магазину дощатый настил,
И по грязи доберусь и до почты.
Каждый домик всем видом своим повторил
И рельеф, и неровности почвы.
Никогда не сказать на страницах письма
Этот ветер, что чувствуешь грудью.
Деревянные, низкие эти дома,
Обращенные к небу, к безлюдью...
Журнал "Юность" 1984 г.
53.
НА ЕНИСЕЕ
Гей, Верещагино! Свора голодных собак
Лает в тайгу.
Мы уходим в верховье.
Вот уже отблеск воды слепит глаза мне,
Желтые пятна наплыли на крайние избы,
Осени смутная грусть дымкой восходит.
Все отдаляется - глинистый берег пологий,
Темные срубы, поленницы, лодки,
Сети на кольях, бревна у самой реки.
Долго смотрю, и никто не посмотрит нам вслед.
1984 год
54.
ПОМОР
В море - в страхе труд,
на реке - в страстях,
Помогать зовут, путаться в снастях.
Подошел помор, дернул бечеву.
Долгий разговор начал ввечеру.
"Эх, пошла пора, стало не с руки."
И сквозь дым костра, смотрит вдоль реки.
"Сделал все, что смог, стал я слаб и стар."
Слушает порог, разгребает жар.
"Было столько дел, да прошли они".
Против ветра сел, с дымной стороны.
«Поэтическая Россия" - стихи и переводы на якутский язык.
55.
ЛЁН ЛЕЖИТ
Солнце согреет, ветер остудит.
Тучи со всех сторон.
Лен полежит - и трудов с ним убудет, -
Росы истреплют лен.
Лен здесь по-прежнему в силе и в славе.
И рушником зимой
Вытрусь - увижу:
лежит по отаве
Лен золотой!
1985 год.
56.
* * *
Живу в стране не агитпоездах,
Всегда в пути, вернее, на путях.
Я комсомолом поднят спозаранку,
И по райцентру или полустанку
Спешу в больницу, в школу и в ДК.
Вы вспомните меня наверняка!
57.
ГОД ПОСТРОЙКИ - 1936-ой
В развалинах Ахунский ресторан -
С колонн пооблетали капители,
Травою проросли ступени, ниши
Мох выстилает, гипсовые вазы
Все в трещинах, белеют в запустенье.
Империя не прожила и века,
Но вот уже руины появились.
Здесь сталинские соколы кутили,
И первые герои пятилеток,
Поднявшись из забоев на Ахун,
Читали здесь пространные меню
И подзывали вежливым кивком
Официантов в черных длинных фраках.
И воплощалась розовая мысль
О будущем прекрасном.
Сам мыслитель
Свой отпуск проводил неподалеку,
В домишке скромном на Холодной речке,
Оцепленной полком НКВД.
Не мог увидеть он и в страшном сне
Вот этих мерзких маленьких столовок
И жиром заплывающих буфетчиц,
Победно продающих хачапури,
В которых нету сыра.
А Би Джис
Звучит, потом вступает Челентано -
Вот что перевернуть его в гробу
Могло бы, если только повернуть
Что-либо было можно в этом мире.
58. ***
Лживый ангел, мне все о себе нашепчи -
Верю каждому слову в ночи.
Я могу не дышать, я могу умереть,
Стоит только тебе захотеть.
За полетом продуманным кто уследит? -
Куда хочет лететь - пусть летит.
Москва
59.
* * *
Судьбу благословляю всякий раз,
Что я столбы не ставлю на морозе,
И мерзлый грунт я долблю сейчас,
А размышляю о стихах и прозе.
Опять за переводы сел с утра,
Чтоб оградившись странною зарплатой,
Мне не пришлось бы разводить костра,
Чтоб слой земли подался под лопатой.
БАМ, Северо-Муйский перевал.
1986 год.
60.
О ПОЕЗДКЕ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ ПЕРВОГО
НА КАВКАЗ в 1837 ГОДУ
Был сделан в канцелярию запрос -
В присутствии возможно ль высочайшем
Вельможным инородцам и князьям
Являться на приемы и балы
В привычных им, кавказцам, сапогах.
Был дан ответ, что вроде бы вполне
И позволительно, но все-таки негоже.
Затменье послепушкинской эпохи
Уж наступило.
Лишь фельдъегеря,
Сменяя лошадей, во все концы
Развозят повеленья Петербурга.
61.
* * *
Мой троюродный брат говорит невпопад,
От стеснительности улыбаясь.
Я молчу, но я тоже теряюсь,
Нашей встрече единственной рад.
Да, в какой-то денег непогожий
Разбросало нас по свету из-под Твери.
Я глаза опущу, ты меня осмотри.
Нет, совсем мы с тобой не похожи.
Знаю, кто-то ведет
Всем нам, юродным, счет.
Отработав и выйдя на пенсию,
Он уже насчитал человек восемьсот
В Феодосии, в Томске и в Пензе.
Да, могла быть могучею наша семья,
Многолюдными были б Горицы.
Я порой прилетаю в родные края,
Правда, реже раз в десять, чем птицы.
Брат, женись, заводи ты сынов, дочерей.
Говорят, через многие лета
Обнаружится польза в смешенье кровей.
Что ж, надеяться будем на это.
Томск
62.
УЛИЦА ВЕРЫ ВОЛОШИНОЙ
И снова спрашиваю мать -
Как вы пробились воевать?
Мать говорит: «Пришли вдвоем,
Забраковал нас военком.
Я тут же принялась реветь,
Но военком сказал: «- Не сметь!
Умеешь мотоцикл водить -
Повестки будешь развозить».
Я с каскою на голове
Помчалась по пустой Москве.
А Вера, уж такое дело,
На третьем курсе заболела,
Но скрыли мы - не знал никто -
Она не сдала ГТО!
Сказалась не больной - голодной,
Врачи ее признали годной.
Перед глазами, как живая,
Она мне машет из трамвая
И по ветру летит коса...
Так в подмосковные леса,
В тыл фрицам, под огонь засады,
Послали девушек отряды.
В плен Веру раненную взяли
Под Крюково.
Ее пытали,
Сломить подругу не смогли -
Ее повесили враги».
1987.
63.
ВОЛЬНАЯ ИСПАНИЯ
( Горная вершина на Кавказе)
Нет, не флаги белые* - ореол названия
Вижу над горой.
«Вольная Испания», вольная Испания -
Мы опять с тобой!
Зубы и признания на допросах выбили,
Но года летят.
Пропадая без вести, вовсе мы не выбыли
Из интербригад!
Мы пройдем по площади вслед за пионерами,
В сердце горн звучит.
Вся страна в волнении - что за Пиренеями,
Как дела, Мадрид?
Как дела на западе, как дела на севере,
На востоке как?
И бойцы в расщелине вновь вздохнут о клевере
Между двух атак.
* «Белые флаги» - снежные сдувы со склонов горы.
64.
***
Где дом стоял - там нету ничего.
Но строить стены не начну сначала,
Хоть землю жаль, и деда моего,
Зарытого у Беломорканала.
По воле было, стало по судьбе.
След заметен великой круговертью.
И дом бы рухнул сам бы по себе,
И дед бы умер собственною смертью.
Что было внове, стало вдруг старо.
Когда же оклемались недобитки,
И стали жить да наживать добро,
И внуки оказались не в убытке.
Когда мы прикатили по лугам,
Старухи в деревеньки встрепенулись:
«Гляди-ка, раскулаченные к нам
На «Жигулях» вернулись...»
* * *
На разных мы брегах родного языка,
И разделяет нас великая река.
Сумею одолеть едва-едва на треть -
Я буду на тебя издалека смотреть.
И буду говорить, твердить, как пономарь,
Какие-то слова, что говорились встарь.
19 стихотворений
45.
* * *
Верхневолжьем, среди перелесков, полей
Я на родину матери ехал моей.
Я плотины и памятники миновал,
И места по рассказам ее узнавал.
Вот и Кимры, где ярмарка прежде была,
Торговала, гуляла, пила да сплыла.
А тогда широко продавали на ней
Тес и мед, осетров, лошадей, соболей.
Здесь опять в воскресенье собрался народ,
Ах, глаза б не глядели - что он продает!..
По Горицам пройду. Здесь три раза на дню
Узнаю я по дугам надбровным родню.
А Мартынцево близко. Бегут зеленя.
Вон, под вязами!
Сердце обгонит меня...
Кимры
1981 год.
46.
* * *
Ты сам свой высший суд.
А. С. Пушкин
Вновь сам свои стихи ты судишь беспристрастно
И видишь, что они написаны прекрасно!
Но все же никогда не забывай о том,
Что судишь ты себя не пушкинским судом.
Хотя в душе твоей восторг и торжество -
Твой суд
не превзошел таланта твоего.
47.
***
В Италии, оставленной на произвол судьбы,
Вдруг подняли восстание голодные рабы.
Отсюда крикнуть я хочу:
Спартак, иди на Рим!
Не верит он, что по плечу ему сразиться с ним.
Идет погоня по пятам.
А мне известно тут,
Что он сейчас узнает там -
пираты предадут.
Но главное - то самое, в чем корень всей тщеты:
Свободы нету за морем, - она лишь там, где ты.
Через века ему кричу, не слышит он никак:
- Тебе лишь это по плечу.
Иди на Рим, Спартак!
Антология журнала "Юность"
48.
ДЯДЯ КОЛЯ
Он, старожил и уроженец края,
Не уезжал надолго никуда,
Но так и не прижился здесь, считая:
Жизнь прожита - не велика беда.
Отсталость, как ведется, изживалась,
И благодать дошла до этих мест.
И лишь ему по-прежнему казалось,
Что он несет извечный русский крест.
Он, правнук тех чиновников кавказских,
Голубоглазый, сухонький, живой,
Сомнениям своим не дал огласки,
Их так и не решив с самим собой.
Но толковал всегда о чем-то здравом,
Не пользовался внеочередным,
Бесплатным и еще каким-то правом.
Гордился я своим знакомством с ним.
Пенсионера не было счастливей!
И в Доме офицеров окружном
Из года в год он числился в активе,
О стенку безразличья бился лбом,
Кассиршам учинял головомойки.
А для вальяжных офицерских жен
Курировал кружки шитья и кройки
И выписал для них аккордеон.
Неугомонным был он заводилой!
Пожатье легкой, жилистой руки
Вас заряжало бодростью и силой -
Хотелось записаться в те кружки...
А время для него тянулось долго.
Был вдовым он, соседей не любил.
Но крут замес терпения и долга,
И он не коротал свой век, а жил.
В многоязычном, суетном районе,
Где целый день судачат стар и мал,
Где вьются сплетни на резном балконе,
Он только лишь по-русски понимал.
Еще я помню - в месяц листопада
Мы на проспекте встретились ночном
В разгаре репетиции парада.
Шли танки и скрывались за углом.
Они в простор проспекта уходили,
А мы с восторгом преданным своим
На месте оставались и следили,
Вдыхая дизелей тяжелый дым.
А напоследок, уж впадая в детство,
Он все твердил, что ждут преграды нас.
И умер он, оставив мне в наследство
Стол, на котором я пишу сейчас.
"День поззии" -1986.
1982 год
49.
***
Отгородясь от всех, собравшись вместе,
В пространстве боязливой тишины
Поют они тоскующие песни,
Которых не понять со стороны.
И вольностью какой-то дышит слово.
Значение не определено, -
Оно еще пока что слишком ново,
Но, может быть, останется оно.
Когда ж его чиновничьи глаголы
Возьмут в свою газетную семью,
Уже беспечный парень возле школы
Им не окликнет девушку свою.
По-своему танцуют, не от печки.
И в подворотнях юности моей
Я подбирал какие-то словечки
И ими ужасал учителей.
Но дней и лет с тех пор прошло немало.
Слова, что отгораживали нас,
Уже попали в толстые журналы.
Их смутный гул не превратился в глас...
А мой приятель, славу возлюбя,
Работая с предельною нагрузкой,
Все переводит с русского на русский
И скоро доберется до себя.
50.
***
Я по тебе уже тоскую, Ангара,
Хотя еще смотрю на струи ледяные,
Прозрачные насквозь, чистейшие в России.
Прощай, я ухожу, мне улетать пора.
Я видел много рек, но всех прекрасней ты.
И ни одной из них не видел я начала,
Лишь ты стремишь свой бег,
из-подо льдов Байкала
Бегуньей уходя со стартовой черты...
51.
***
Завсегдатай задворок, заворачивая за углы,
Я во всех городах находил переулки такие,
Где запах олифы и визг циркулярной пилы,
Где товарные склады и ремесленные мастерские.
И со сторожем я заводил разговор не пустой -
Хотелось мне исподволь жизни открыть подоплеку.
А сторож молчал: он смотрел на огонь зимой,
А летом - на реку, протекающую неподалеку.
Я сшивал впечатлений разноцветные лоскутки,
Радовался, что душа накопит простора.
А потом оказалось - можно лишь посидеть у реки,
И нельзя передать ни журчания, ни разговора.
Барнаул - Журнал "Новый мир"
1983 год.
52.
***
Мимолетен сентябрь в Туруханском краю,
Осень длится едва ли неделю,
И покамест дойдешь от причала к жилью,
Дождь сменяется мокрой метелью.
Приведет к магазину дощатый настил,
И по грязи доберусь и до почты.
Каждый домик всем видом своим повторил
И рельеф, и неровности почвы.
Никогда не сказать на страницах письма
Этот ветер, что чувствуешь грудью.
Деревянные, низкие эти дома,
Обращенные к небу, к безлюдью...
Журнал "Юность" 1984 г.
53.
НА ЕНИСЕЕ
Гей, Верещагино! Свора голодных собак
Лает в тайгу.
Мы уходим в верховье.
Вот уже отблеск воды слепит глаза мне,
Желтые пятна наплыли на крайние избы,
Осени смутная грусть дымкой восходит.
Все отдаляется - глинистый берег пологий,
Темные срубы, поленницы, лодки,
Сети на кольях, бревна у самой реки.
Долго смотрю, и никто не посмотрит нам вслед.
1984 год
54.
ПОМОР
В море - в страхе труд,
на реке - в страстях,
Помогать зовут, путаться в снастях.
Подошел помор, дернул бечеву.
Долгий разговор начал ввечеру.
"Эх, пошла пора, стало не с руки."
И сквозь дым костра, смотрит вдоль реки.
"Сделал все, что смог, стал я слаб и стар."
Слушает порог, разгребает жар.
"Было столько дел, да прошли они".
Против ветра сел, с дымной стороны.
«Поэтическая Россия" - стихи и переводы на якутский язык.
55.
ЛЁН ЛЕЖИТ
Солнце согреет, ветер остудит.
Тучи со всех сторон.
Лен полежит - и трудов с ним убудет, -
Росы истреплют лен.
Лен здесь по-прежнему в силе и в славе.
И рушником зимой
Вытрусь - увижу:
лежит по отаве
Лен золотой!
1985 год.
56.
* * *
Живу в стране не агитпоездах,
Всегда в пути, вернее, на путях.
Я комсомолом поднят спозаранку,
И по райцентру или полустанку
Спешу в больницу, в школу и в ДК.
Вы вспомните меня наверняка!
57.
ГОД ПОСТРОЙКИ - 1936-ой
В развалинах Ахунский ресторан -
С колонн пооблетали капители,
Травою проросли ступени, ниши
Мох выстилает, гипсовые вазы
Все в трещинах, белеют в запустенье.
Империя не прожила и века,
Но вот уже руины появились.
Здесь сталинские соколы кутили,
И первые герои пятилеток,
Поднявшись из забоев на Ахун,
Читали здесь пространные меню
И подзывали вежливым кивком
Официантов в черных длинных фраках.
И воплощалась розовая мысль
О будущем прекрасном.
Сам мыслитель
Свой отпуск проводил неподалеку,
В домишке скромном на Холодной речке,
Оцепленной полком НКВД.
Не мог увидеть он и в страшном сне
Вот этих мерзких маленьких столовок
И жиром заплывающих буфетчиц,
Победно продающих хачапури,
В которых нету сыра.
А Би Джис
Звучит, потом вступает Челентано -
Вот что перевернуть его в гробу
Могло бы, если только повернуть
Что-либо было можно в этом мире.
58. ***
Лживый ангел, мне все о себе нашепчи -
Верю каждому слову в ночи.
Я могу не дышать, я могу умереть,
Стоит только тебе захотеть.
За полетом продуманным кто уследит? -
Куда хочет лететь - пусть летит.
Москва
59.
* * *
Судьбу благословляю всякий раз,
Что я столбы не ставлю на морозе,
И мерзлый грунт я долблю сейчас,
А размышляю о стихах и прозе.
Опять за переводы сел с утра,
Чтоб оградившись странною зарплатой,
Мне не пришлось бы разводить костра,
Чтоб слой земли подался под лопатой.
БАМ, Северо-Муйский перевал.
1986 год.
60.
О ПОЕЗДКЕ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ ПЕРВОГО
НА КАВКАЗ в 1837 ГОДУ
Был сделан в канцелярию запрос -
В присутствии возможно ль высочайшем
Вельможным инородцам и князьям
Являться на приемы и балы
В привычных им, кавказцам, сапогах.
Был дан ответ, что вроде бы вполне
И позволительно, но все-таки негоже.
Затменье послепушкинской эпохи
Уж наступило.
Лишь фельдъегеря,
Сменяя лошадей, во все концы
Развозят повеленья Петербурга.
61.
* * *
Мой троюродный брат говорит невпопад,
От стеснительности улыбаясь.
Я молчу, но я тоже теряюсь,
Нашей встрече единственной рад.
Да, в какой-то денег непогожий
Разбросало нас по свету из-под Твери.
Я глаза опущу, ты меня осмотри.
Нет, совсем мы с тобой не похожи.
Знаю, кто-то ведет
Всем нам, юродным, счет.
Отработав и выйдя на пенсию,
Он уже насчитал человек восемьсот
В Феодосии, в Томске и в Пензе.
Да, могла быть могучею наша семья,
Многолюдными были б Горицы.
Я порой прилетаю в родные края,
Правда, реже раз в десять, чем птицы.
Брат, женись, заводи ты сынов, дочерей.
Говорят, через многие лета
Обнаружится польза в смешенье кровей.
Что ж, надеяться будем на это.
Томск
62.
УЛИЦА ВЕРЫ ВОЛОШИНОЙ
И снова спрашиваю мать -
Как вы пробились воевать?
Мать говорит: «Пришли вдвоем,
Забраковал нас военком.
Я тут же принялась реветь,
Но военком сказал: «- Не сметь!
Умеешь мотоцикл водить -
Повестки будешь развозить».
Я с каскою на голове
Помчалась по пустой Москве.
А Вера, уж такое дело,
На третьем курсе заболела,
Но скрыли мы - не знал никто -
Она не сдала ГТО!
Сказалась не больной - голодной,
Врачи ее признали годной.
Перед глазами, как живая,
Она мне машет из трамвая
И по ветру летит коса...
Так в подмосковные леса,
В тыл фрицам, под огонь засады,
Послали девушек отряды.
В плен Веру раненную взяли
Под Крюково.
Ее пытали,
Сломить подругу не смогли -
Ее повесили враги».
1987.
63.
ВОЛЬНАЯ ИСПАНИЯ
( Горная вершина на Кавказе)
Нет, не флаги белые* - ореол названия
Вижу над горой.
«Вольная Испания», вольная Испания -
Мы опять с тобой!
Зубы и признания на допросах выбили,
Но года летят.
Пропадая без вести, вовсе мы не выбыли
Из интербригад!
Мы пройдем по площади вслед за пионерами,
В сердце горн звучит.
Вся страна в волнении - что за Пиренеями,
Как дела, Мадрид?
Как дела на западе, как дела на севере,
На востоке как?
И бойцы в расщелине вновь вздохнут о клевере
Между двух атак.
* «Белые флаги» - снежные сдувы со склонов горы.
64.
***
Где дом стоял - там нету ничего.
Но строить стены не начну сначала,
Хоть землю жаль, и деда моего,
Зарытого у Беломорканала.
По воле было, стало по судьбе.
След заметен великой круговертью.
И дом бы рухнул сам бы по себе,
И дед бы умер собственною смертью.
Что было внове, стало вдруг старо.
Когда же оклемались недобитки,
И стали жить да наживать добро,
И внуки оказались не в убытке.
Когда мы прикатили по лугам,
Старухи в деревеньки встрепенулись:
«Гляди-ка, раскулаченные к нам
На «Жигулях» вернулись...»