Научно-исследовательский институт ФизКультуры - из книги Ивана Алиханова "Дней минувших анекдоты"
Глава 13
Научно-исследовательский институт Физической Культуры
Высшая должность, до которой дослуживается чиновник
всегда уже не соответствует уровню его компетентности.
Закон Паркинсона
Пока я совершая свои фотокорреспондентские подвиги, незаметно пролетели три аспирантских года, и, из-за отсутствия штатов в Институте физической культуры, в 1948 поступил в Научно-исследовательский институт того же профиля на должность старшего научного сотрудника.
Институт был крошечный - занимал всего три комнаты. Одну разгородили на три части: кабинет директора, его зама и канцелярии с одной-единственной секретаршей машинисткой, вторая комната была общая - для всех сотрудников, в третьей помещалась библиотека.
Всего сотрудников института, включая завхоза, было человек пятнадцать. С момента организации этого учреждения прошло более пятидесяти лет. Однако, никаких научных трудов и рекомендаций, которые какой либо какой-нибудь тренер мог бы использовать для подготовки спортсменов или для развития массовой физкультуры, этот институт так и не дал, как, впрочем, и многие подобные научные учреждения.
читать
Не раз ставился вопрос о ликвидации института, но по закону Паркинсона Грузинский НИИФК продолжает функционировать, постепенно увеличивая штат.
Только недавно получившая независимость Грузия разогнала этих бездельников.
В послевоенные годы это учреждение было нечто вроде клуба, где мы беседовали, спорили, играли в шахматы, в пинг-понг, писали отчеты о «научной» деятельности. Впрочем, там мне удалось завершить свою диссертацию, которую мои ироничные друзья называли «Метание гранат из яра в гору». Для характеристики нашей научной деятельности приведу сочиненные мной стихи-дразнилки:
Открытие Шершавой пещеры
Выпив водочки в лесу,
Слопав сыр и колбасу,
Экспедиция засела за варенье.
А швейцарский сыр сожрав,
И остаток сил собрав,
Объявил Леван нам «Наступление!»
В этой строфе отражена жгучая зависть сотрудников по поводу пайка, который получила «экспедиция» в то голодное время...
Над рекою виден грот,
А над ним - в пещеру вход.
Лестницу использовали смело...
И приставив сей снаряд,
Мы забрались все подряд
И немедля принялись за дело.
«Вот идет за веком век,
Но впервые человек, -
Начал наш Леван повествованье, -
Смог проникнуть в этот грот
И узреть сей мрачный свод
В результате смелого дерзанья!
В эти грозные скалы
Залетали лишь орлы,
Принося сюда змею, ящеру...»
В этом духе говоря,
Надо всеми воспаря,
Наш Леван направился в пещеру...
Первый шаг был роковой,
Ибо он вступил ногой
В вещество, не принятое в речи.
Тепловато и липко,
И зловонное шибко
Оказалось просто - человечье.
Растерялся бы другой,
Но Леван наш не такой,
Применив здесь метод разложенья,
Взяв мазок на вкус и цвет,
Объявил анахорет:
«Это куча - древнего сложенья».
Как известно, эту весть
Мог в газете всяк прочесть,
За утайкой горького осадка -
На открытие пещер
ГБЧ наш очень щедр,
И кредит исчерпан без остатка.
Впрочем, остатки безналичного кредита, которые висели на счетах нашего института, по статье «приобретение инвентаря», в конце каждого года лихорадочно тратились на всякую ерунду, поскольку спортивный инвентарь в магазинах тогда не продавался. Иначе на будущий год урезали бы бюджетные ассигнования. В результате этих декабрьских закупок, и без того узкий коридор института, был загроможден не распакованными ящиками. И чего только в них не было. Здесь стояло даже гинекологическое кресло. На столе у директора был постоянно включенный в сеть катодный осциллограф с множеством тумблеров, при переключении которых на круглом экране можно было в разных масштабах наблюдать только синусоиду переменного тока.
Наш директор - Георгий Багратович Чикваидзе ( я дал ему прозвище ГБЧ) был в прошлом известный спортсмен, рекордсмен мира в рывке штанги (впрочем, рекорд был установлен без соответствующих судей и еще в то время, когда наша страна не выходила на мировую спортивную арену). В молодости он был чрезвычайно деятельным человеком - с его именем было связано зарождение в Грузии французской борьбы, за что ему было присвоено звание «Заслуженного мастера спорта СССР». В начале свой чиновничьей карьеры он был назначен заместителем председателя республиканского комитета по делам физической культуры и спорта. Однако, шли годы, и комсомольские вожаки, выходившие в тираж по возрасту, считали себя специалистами в спортивных делах (кто же в детстве не пинал ногами мячей?). Они то и вышибли нашего ГБЧ из Спорткомитета и таким образом он оказался в тихой заводи НИИФК’а.
<
Откровенно говоря, у ГБЧ действительно не было навыка аппаратной работы. Он не умел нагло давать ценные указания, терял нужные бумажки, любил порассуждать на отвлеченные темы, был по-интеллигентски нерешителен. Одним словом, в Спорткомитете он был явно не своем месте. Будучи разумным и справедливым человеком, ГБЧ понимал, что еще менее приспособлен он и к научной работе, а тем более к руководству ею. В связи с чем у него развился комплекс неполноценности, который изменил и внешний его облик. Человек маленького роста, он еще уменьшился, ужался и всем своим видом - конфигурацией головы, сморщенной шеей, маленькими глубоко запавшими глазами, вкупе с нерешительностью и боязливостью стал походить на черепаху.
Однако все сотрудники относились к нашему директору доброжелательно, и подбросили ему идею - на основании собственного спортивного опыта описать рывок штанги.
ГБЧ установил свой рекорд лет тридцать тому назад. Никакие «спортивные секреты» тридцатилетней давности никому не нужны. Даже «феноменальный» рекорд в троеборье богатыря Серго Амбарцумяна установленный в 1936 году и равный 435 кг, через 20 лет был улучшен Жаботинским более чем на треть.
Однако главной научной разработкой всего института стала диссертация нашего директора под названием: «Мой метод рывка штанги».
Общими силами сотрудников и специально приглашенных ученых рывок штанги исследовался вдоль и поперек всевозможными методами: циклографическим, миографическим (электрическая активность мышц), осциллографическим, а также специально изготовленным прибором, при помощи которого записывалась траектория грифа штанги.
Этот примитивный аппарат, единственный из всех, принцип действия которого ГБЧ сумел взять в толк, поразил его воображение. Однако бедного директора изводила мысль - как бы американские шпионы не скопировали эту конструкцию. Поэтому ГБЧ потребовал этот прибор закрыть специальным кожухом. Вся беда, однако, заключалась в том, что склеротичный мозг нашего шефа никак не мог отличить одну научную кривую от другой. Тем не менее, раз в неделю машинистке передавалось три-четыре страницы нового предисловия к научному труду. Дальше дело не шло.
Мы уважали ГБЧ за его чисто человеческие качества, но ему это казалось недостаточным. Наш директор все время старался укрепить свой научный авторитет, и показать нам высокий уровень своей эрудиции.
Право брать свежий номер «Огонька» из приходящий в адрес института почты принадлежало нашему директору столь же свято, как право первой ночи феодалам. ГБЧ забирал журнал, таскал его из дома на службу и обратно до получения следующего номера. Засаленный «Огонек» (ГБЧ был человеком неаккуратным), с полностью «отгаданными» кроссвордами, наконец, попадал в институтскую библиотеку.
Другим способом подкрепления авторитета были многократно повторявшиеся истории о его былых спортивных успехах. Рассказывал ГБЧ всегда одно и то же, и крайне занудно. Но сотрудники - из уважения к старику - каждый раз в одних и тех же местах реагировали соответствующим образом.
Если наш директор появлялся в общей комнате и останавливался у двери, то это означало армейский сигнал: Слушайте все!»
Начало рассказа было всегда одним и тем же:
- Я, знаете ли, неплохо бегал на короткие дистанции (играл в шахматы, боролся...)». Потом следовала пауза. ГБЧ как бы прислушивался к этой скромной оценке своих успехов, находил ее недостаточной и добавлял:
- Я хорошо бегал спринтерские дистанции. Затем следовал известный рассказ о том, как в Киеве, где он учился в таком-то году, он попал в забег сильнейших, почти до финиша бежал впереди и, уже предвкушая победу, споткнулся и упал (единственная деталь, которую мы принимали на веру).
- В запале я попытался задержать преследователей руками, хотел помешать бегущему, и, представьте, он установил тогда рекорд Союза. Если б я не упал то рекорд то рекорд был бы мой!
Так заканчивался любой подобны рассказ.
Когда в директорский кабинет забредал кто-либо из тренеров, ГБЧ, прежде, чем начать разговор, разыгрывал пантомиму - брал лист бумаги, графил его четырьмя линиями вдоль и поперек, затем, щелкая тумблерами, переключал осциллограф, пристально наблюдая за синусоидами переменного тока, заполнял какими-то знаками все девять квадратиков своей таблицы. Только после этого шаманства он интересовался, по какому поводу пожаловал посетитель.
В Тбилиси среди тренеров распространился слух, который ГБЧ усердно поддерживал - его кандидатская диссертация о рывке штанги перерастает в докторскую.
Так это «исследование» и заглохло…
Еще одной колоритной фигурой в нашем НИИФКе был завхоз, бывший авиатехник татарин Рома. Это был круглолицый, узкоглазый, смуглый и веселый молодой человек. Его появлению зимой предшествовал треск захлопывающейся мощной пружиной входной двери, вслед за тем из коридора раздавались шаги и его голос, торжественно и раздельно повторявший одну и ту же сталинскую фразу: «Помните, любите, изучайте Ленина Владимира Ильича…
К концу фразы Рома обычно доходил до печки, с шумом сбрасывал с плеч на пол мешок с дровами и скороговоркой заканчивал: «...нашего учителя, нашего вождя».
Другая фраза, которую использовал Рома в жизни, была констатация: «Дырочки имеются в носике. В авиации - только отверстия».
Мы довольно часто собирались в складчину и шли в какой-нибудь кабак. Рома был неизменным участником таких походов. На предложение выпить, Рома неизменно задавал вопрос:
-А который час?
Узнав, как расположены стрелки часов, наш завхоз столь же неизменно и радостно говорил:
- Самое время!