Пушкин читает тов. Сталина
ПУШКИН ЧИТАЕТ тов. СТАЛИНА
Конкурс на установку памятника Шота Руставели - в Тбилиси на одноименном проспекте, проходил в самом конце 30-х годов.
Авторитетная комиссия, тщательно рассмотрев все предложенные проекты памятников и моделей в одну тридцатую величины, выставила их на всеобщее обозрение. И мнение народа, и мнение корифеев монументального искусства остановились на трех проектах, и чтобы определиться окончательно дожидались только посещения выставки Лаврентием Берия.
Тов. Берия, в сопровождении охраны, стремительным шагом обошел всю экспозицию и не говоря ни слова, уехал.
Комиссия осталась в недоумении и в нерешительности. На следующий день на выставку заехал личный водитель наркома. Шофер ткнул пальцев в одну из стоящих на заднем плане моделей - выставленных там только для того чтобы показать объемность проведенной комиссией работы, и не к кому особенно не обращаясь, проинформировал о принятом решении:
«Хозяин сказал - этот ставь».
Так закончился конкурс, и с тех пор на проспекте Руставели стоит памятник, напоминающий о художественном вкусе тов. Л.П.Берия.
Есть старый анекдот о проведении конкурса на лучший памятник, посвященный столетию со дня гибели Пушкина -
Третье место на «конкурсе», заняла модель памятника, где Пушкин читает книгу тов. Сталина.
Второе место - где уже сам товарищ Сталин читает книгу стихов поэта Пушкина.
Первое же место - заняла модель, где - товарищ Сталин читает книгу тов. Сталина.
Для Пушкина, как видим, места в анекдоте уже не осталось.
А как же в жизни?
читать
«Спичрайтеров», этих закадровых мозгов, в те годы еще не было. Даже тов. Сталин сам готовил свои речи.
Кто хоть раз раскрыл любую из книг «вождя народов», тому в ноздри тот час шибает своеобразный и крепкий запашок семинарской интонации.
Попробуем угадать какую же из своих собственных многочисленных книг читает т. Сталин на пушкинском постаменте.
Может быть «Марксизм и вопросы языкознания», проштудировав которую вся страна бросилась изучать иностранные языки, вместо того чтобы готовиться к войне Германией?
Под видом расцвета «дружбы народов» языки нивелировались - арабскую письменность в среднеазиатских республиках сменила кириллица.
На заседании политбюро, на котором приняли историческое решение о замене алфавитов, кто-то из «членов» осмелился пошутить -
«давайте уж сразу заменим все буквы на грузинские».
Эта шутка для шутника оказалась предсмертной.
Сейчас мы, запоздалые «рыночники», понимаем, что никакой необыкновенной тяги советского народа к мировой культуре и к проблемам языкознания в годы военного коммунизма не было, а была только определенная политическая воля или, если угодно, самодурство, подкрепленной «бюджетными» деньгами.
Хотя декларируемой целью кампании было - «обогатить память всеми науками, которые выработало человечество». Никакой коммерческой выгоды в опубликовании немыслимого количества высокохудожественных переводных книг ни тогда, ни много после, да и сейчас, нет и не было никакой.
Политика в литературе привела к абсурдным издательским результатам.
Была, например, издана антология поэзии Люксембурга, не существовавшая на трех родных языках; издана поэзия Гренландии («Голос далекого острова»), тиражом 50 000 экземпляров - тираж на пять тысяч превышал население острова и пр.
Но за двадцать лет - с 1918 года - дурная политическая воля, споспешествующая переводческой деятельности, и худо-бедно, но кормившая поэтов и подсуетившихся интеллигентов, с укреплением пролетарской, точнее, сталинской диктатуры только крепла.
Высказывание Ефима Эткинда о том, что Ахматова и Пастернак, в ущерб собственному творчеству, вынуждены заниматься переводами, стоила Эткинду членства в Союзе, так сказать, советских писателей, и вынужденной эмиграции во Францию.
«Учите языки» дает мудрый совет Ахматова пришедшей к ней на суд со своими стихами молодой поэтессе, чтобы та на рынке поэтического труда смогла бы противопоставить знание языков переводчикам-конкурентам, работавшим с подстрочниками.
Что означает этот совет Ахматовой?
Смысл его в том, что пробиться к тесной кормушке «худлита» юному дарованию иначе не дадут.
Для этого надо быть, как минимум, Северяниным, которому Георгий Шенгели - переводчик, прекрасный поэт (http://www.stihi.ru/diary/solex/2010-02-28) и тогдашний штатный редактор «Худлита», раздававший подстрочники, по старой дружбе, посылал их в Эстонию, вплоть до пакта Молотова-Рибентропа.
Вскоре, после заключения этого пакта, Северянин, лишившийся последнего средства к существованию, умер.
Марина Цветаева из Парижа в письме к тов. Берии от 23 декабря 1939 года подробно останавливается на своей переводческой работе, которой ей приходилось заниматься во Франции - «я всю зиму переводила для французского революционного хора русские революционные песни». (Тут невольно вспомнишь мнение Сергея Довлатова о бедной великой поэтессе - Довлатов назвал её "клинической идиоткой").
Марина Цветаева о своих трудах специалисту по «лагерной пыли», с тем, чтобы получить переводческую работу в случае своего возвращения в СССР.
Цветаева пишет Лаврентию Павловичу, что перевела на французский язык «Вы жертвою пали в борьбе роковой», перевела даже Лебедева-Кумача - «Легко на сердце от песни веселой».
Как только Цветаева вернулась в СССР тов. Фадеев, по поручению тов. Берия, с точной исполнительностью советует Цветаевой - «Единственный выход для Вас снять комнату или две в Голицино... при Вашей квалификации Вы можете много зарабатывать одними переводами».
И совет Анны Ахматовой, и «указания», данные Цветаевой бириевско-фадеевским партийным руководством, таким образом, сходятся - в государстве рабочих и крестьян источником средств для существования поэтов определена переводческая «кормушка».
Ко времени письма Цветаевой эта «кормушка» существовала уже двадцать лет - со второго года советской власти по предложению М. Горького, стало готовиться многосотеннотомное издание Всемирной Литературы.
«Музыка» была заказана, государство стало платить - за подстрочники, за представленные, но еще не изданные переводы, стало выплачивать зарплату редакторам, машинисткам, уборщикам, буфетчикам и пр.
Вернемся к письму Марины Цветаевой.
Цветаева читала парижские газеты и 37, и 38 годов и прекрасно знала, что это за фрукт, или «цветок душистых прерий», к которому она адресуется. Но письмо написано, его подлинность не вызывает сомнения.
Значит, оно было инспирировано.
Кто-то подсказал Цветаевой - очевидно, еще во Франции, - чтобы получить переводческую работу надо обращаться непосредственно к всесильному кремлевскому сатрапу. «Агента влияния» в семье Цветаевой долго искать нам не придется - ее несчастный муж из военного разведчика к тому времени уже был переквалифицирован в штатные сотрудники НКВД.
Сотрудники этой организации - как известно сегодня из их многочисленных мемуаров, послушно следовали указаниям центрального лубянского руководства, сверяли каждый свой шаг.
Не знаю, кто непосредственно «выходил» на Эфроса, но начальник его начальника, несомненно, получал указания от самого Берия.
Выходит, что звериной хитрости тогдашний кандидат в члены политбюро, будущий Маршал Советского Союза и организовал письмо Марины Цветаевой в свой адрес.
Зачем?
«Сосело» - поэтический псевдоним тов. Сталина - имел юношеское хобби, которое с годами только усилилось.
В Кремль, или на Старую площадь постоянно вызывали поэтических переводчиков (имеется 6-ть достоверных свидетельств) , вручали им стихи вождя в оригинале, в подстрочном переводе, в русской транскрипции (озвучивание грузинского стиха русскими буквами невозможно, это - нелепейшая придумка), и с пространными толкованиями.
Переводы щедро оплачивались и никогда не публиковались.
В сталинском окружении было только два человека, которому подстрочники и переводы сталинских виршей не требовались - они их прекрасно понимали на родном языке вождя, все тот же Берия и Александр Яковлевич Эгнаташвили - http://alikhanov.livejournal.com/80786.html
зам. генерала Власека.
Весьма вероятно, чтобы польстить нероновскому комплексу «хозяина», Лаврентий Берия и вел предварительную «работу» с будущими переводчиками «Сосело», и в то же время, ограничивал оригинальное творчество поэтов ярмом толмача.
И долгий, продолжавшийся более полувека «расцвет» переводческой «джамбульской поэзии» вполне может иметь в своей первооснове холуйское рвение кремлевского сатрапа.
Памятник же из анекдота с книгой, получивший первое место на конкурсе памятников к столетию гибели Пушкина, похоже, читает свои собственные юношеские стихи, подписанные псевдонимом "Сосело" в несуществующем переводе Марины Цветаевой...
***
Сосело, сочинил еще стишок? -
Цветаева его переведет,
Хоть ей еще в Париже невдомек,
Что погибать пришел её черед...
Товарищ Председатель шлет письмо -
Цветаеву погубит негодяй.
Но как-то так получится само,
Что полетит стишок из край в край.
Так зиждилась основа из основ! -
Товарищ Сталин! - мы поем твой стих,
Нам для него не нужно даже слов,
Ни русских, ни грузинских - никаких.
Конкурс на установку памятника Шота Руставели - в Тбилиси на одноименном проспекте, проходил в самом конце 30-х годов.
Авторитетная комиссия, тщательно рассмотрев все предложенные проекты памятников и моделей в одну тридцатую величины, выставила их на всеобщее обозрение. И мнение народа, и мнение корифеев монументального искусства остановились на трех проектах, и чтобы определиться окончательно дожидались только посещения выставки Лаврентием Берия.
Тов. Берия, в сопровождении охраны, стремительным шагом обошел всю экспозицию и не говоря ни слова, уехал.
Комиссия осталась в недоумении и в нерешительности. На следующий день на выставку заехал личный водитель наркома. Шофер ткнул пальцев в одну из стоящих на заднем плане моделей - выставленных там только для того чтобы показать объемность проведенной комиссией работы, и не к кому особенно не обращаясь, проинформировал о принятом решении:
«Хозяин сказал - этот ставь».
Так закончился конкурс, и с тех пор на проспекте Руставели стоит памятник, напоминающий о художественном вкусе тов. Л.П.Берия.
Есть старый анекдот о проведении конкурса на лучший памятник, посвященный столетию со дня гибели Пушкина -
Третье место на «конкурсе», заняла модель памятника, где Пушкин читает книгу тов. Сталина.
Второе место - где уже сам товарищ Сталин читает книгу стихов поэта Пушкина.
Первое же место - заняла модель, где - товарищ Сталин читает книгу тов. Сталина.
Для Пушкина, как видим, места в анекдоте уже не осталось.
А как же в жизни?
читать
«Спичрайтеров», этих закадровых мозгов, в те годы еще не было. Даже тов. Сталин сам готовил свои речи.
Кто хоть раз раскрыл любую из книг «вождя народов», тому в ноздри тот час шибает своеобразный и крепкий запашок семинарской интонации.
Попробуем угадать какую же из своих собственных многочисленных книг читает т. Сталин на пушкинском постаменте.
Может быть «Марксизм и вопросы языкознания», проштудировав которую вся страна бросилась изучать иностранные языки, вместо того чтобы готовиться к войне Германией?
Под видом расцвета «дружбы народов» языки нивелировались - арабскую письменность в среднеазиатских республиках сменила кириллица.
На заседании политбюро, на котором приняли историческое решение о замене алфавитов, кто-то из «членов» осмелился пошутить -
«давайте уж сразу заменим все буквы на грузинские».
Эта шутка для шутника оказалась предсмертной.
Сейчас мы, запоздалые «рыночники», понимаем, что никакой необыкновенной тяги советского народа к мировой культуре и к проблемам языкознания в годы военного коммунизма не было, а была только определенная политическая воля или, если угодно, самодурство, подкрепленной «бюджетными» деньгами.
Хотя декларируемой целью кампании было - «обогатить память всеми науками, которые выработало человечество». Никакой коммерческой выгоды в опубликовании немыслимого количества высокохудожественных переводных книг ни тогда, ни много после, да и сейчас, нет и не было никакой.
Политика в литературе привела к абсурдным издательским результатам.
Была, например, издана антология поэзии Люксембурга, не существовавшая на трех родных языках; издана поэзия Гренландии («Голос далекого острова»), тиражом 50 000 экземпляров - тираж на пять тысяч превышал население острова и пр.
Но за двадцать лет - с 1918 года - дурная политическая воля, споспешествующая переводческой деятельности, и худо-бедно, но кормившая поэтов и подсуетившихся интеллигентов, с укреплением пролетарской, точнее, сталинской диктатуры только крепла.
Высказывание Ефима Эткинда о том, что Ахматова и Пастернак, в ущерб собственному творчеству, вынуждены заниматься переводами, стоила Эткинду членства в Союзе, так сказать, советских писателей, и вынужденной эмиграции во Францию.
«Учите языки» дает мудрый совет Ахматова пришедшей к ней на суд со своими стихами молодой поэтессе, чтобы та на рынке поэтического труда смогла бы противопоставить знание языков переводчикам-конкурентам, работавшим с подстрочниками.
Что означает этот совет Ахматовой?
Смысл его в том, что пробиться к тесной кормушке «худлита» юному дарованию иначе не дадут.
Для этого надо быть, как минимум, Северяниным, которому Георгий Шенгели - переводчик, прекрасный поэт (http://www.stihi.ru/diary/solex/2010-02-28) и тогдашний штатный редактор «Худлита», раздававший подстрочники, по старой дружбе, посылал их в Эстонию, вплоть до пакта Молотова-Рибентропа.
Вскоре, после заключения этого пакта, Северянин, лишившийся последнего средства к существованию, умер.
Марина Цветаева из Парижа в письме к тов. Берии от 23 декабря 1939 года подробно останавливается на своей переводческой работе, которой ей приходилось заниматься во Франции - «я всю зиму переводила для французского революционного хора русские революционные песни». (Тут невольно вспомнишь мнение Сергея Довлатова о бедной великой поэтессе - Довлатов назвал её "клинической идиоткой").
Марина Цветаева о своих трудах специалисту по «лагерной пыли», с тем, чтобы получить переводческую работу в случае своего возвращения в СССР.
Цветаева пишет Лаврентию Павловичу, что перевела на французский язык «Вы жертвою пали в борьбе роковой», перевела даже Лебедева-Кумача - «Легко на сердце от песни веселой».
Click to viewКак только Цветаева вернулась в СССР тов. Фадеев, по поручению тов. Берия, с точной исполнительностью советует Цветаевой - «Единственный выход для Вас снять комнату или две в Голицино... при Вашей квалификации Вы можете много зарабатывать одними переводами».
И совет Анны Ахматовой, и «указания», данные Цветаевой бириевско-фадеевским партийным руководством, таким образом, сходятся - в государстве рабочих и крестьян источником средств для существования поэтов определена переводческая «кормушка».
Ко времени письма Цветаевой эта «кормушка» существовала уже двадцать лет - со второго года советской власти по предложению М. Горького, стало готовиться многосотеннотомное издание Всемирной Литературы.
«Музыка» была заказана, государство стало платить - за подстрочники, за представленные, но еще не изданные переводы, стало выплачивать зарплату редакторам, машинисткам, уборщикам, буфетчикам и пр.
Вернемся к письму Марины Цветаевой.
Цветаева читала парижские газеты и 37, и 38 годов и прекрасно знала, что это за фрукт, или «цветок душистых прерий», к которому она адресуется. Но письмо написано, его подлинность не вызывает сомнения.
Значит, оно было инспирировано.
Кто-то подсказал Цветаевой - очевидно, еще во Франции, - чтобы получить переводческую работу надо обращаться непосредственно к всесильному кремлевскому сатрапу. «Агента влияния» в семье Цветаевой долго искать нам не придется - ее несчастный муж из военного разведчика к тому времени уже был переквалифицирован в штатные сотрудники НКВД.
Сотрудники этой организации - как известно сегодня из их многочисленных мемуаров, послушно следовали указаниям центрального лубянского руководства, сверяли каждый свой шаг.
Не знаю, кто непосредственно «выходил» на Эфроса, но начальник его начальника, несомненно, получал указания от самого Берия.
Выходит, что звериной хитрости тогдашний кандидат в члены политбюро, будущий Маршал Советского Союза и организовал письмо Марины Цветаевой в свой адрес.
Зачем?
«Сосело» - поэтический псевдоним тов. Сталина - имел юношеское хобби, которое с годами только усилилось.
В Кремль, или на Старую площадь постоянно вызывали поэтических переводчиков (имеется 6-ть достоверных свидетельств) , вручали им стихи вождя в оригинале, в подстрочном переводе, в русской транскрипции (озвучивание грузинского стиха русскими буквами невозможно, это - нелепейшая придумка), и с пространными толкованиями.
Переводы щедро оплачивались и никогда не публиковались.
В сталинском окружении было только два человека, которому подстрочники и переводы сталинских виршей не требовались - они их прекрасно понимали на родном языке вождя, все тот же Берия и Александр Яковлевич Эгнаташвили - http://alikhanov.livejournal.com/80786.html
зам. генерала Власека.
Весьма вероятно, чтобы польстить нероновскому комплексу «хозяина», Лаврентий Берия и вел предварительную «работу» с будущими переводчиками «Сосело», и в то же время, ограничивал оригинальное творчество поэтов ярмом толмача.
И долгий, продолжавшийся более полувека «расцвет» переводческой «джамбульской поэзии» вполне может иметь в своей первооснове холуйское рвение кремлевского сатрапа.
Памятник же из анекдота с книгой, получивший первое место на конкурсе памятников к столетию гибели Пушкина, похоже, читает свои собственные юношеские стихи, подписанные псевдонимом "Сосело" в несуществующем переводе Марины Цветаевой...
***
Сосело, сочинил еще стишок? -
Цветаева его переведет,
Хоть ей еще в Париже невдомек,
Что погибать пришел её черед...
Товарищ Председатель шлет письмо -
Цветаеву погубит негодяй.
Но как-то так получится само,
Что полетит стишок из край в край.
Так зиждилась основа из основ! -
Товарищ Сталин! - мы поем твой стих,
Нам для него не нужно даже слов,
Ни русских, ни грузинских - никаких.