Три рассказа в журнале «Дружба народов» - четверть века назад.
Три рассказа в журнале «Дружба народов»
РЮКЗАК
Арматура, завезенная для капремонта пятиэтажек лежала на пыльной земле. Слабый кустарник кое-где пророс между железными ребрами. Аркадий проелозил, проползал, шаря в полостях, ворошил накиданный жильцами мусор, наметенную ветром листву. Кочевряжился зря - нашел бутылку из-под портвейна «Агдам» с пробкой вдавленной внутрь, да еще одну пивную, испачканную постным маслом, но взял и ее - сгодится, зазевается приемщик, среди других поллитровок и эта проскочит.
Улов сегодня был вшивенький. Аркадий прочесал вдоль канала «Хорошее спрямление», около шлюзов всю растительность прошерстил, а теперь прикинул сколько у него вместе с мелочью получается. В самый обрез.
Присел на лавочку, рюкзак рядом поставил, закурил, затянулся. Поднял глаза - а то в каждой упаковке глянцевой мерещится стал ему бутылочный блеск - на окна поглядел, на ветки, на облака. Дивно!
И вдруг почуял Аркадий что-то знакомое в окрестных строениях - бывал он тут раньше - вон той дорожкой ходил. К кому же это?
Да к Светке!
Тут Светка-парикмахерша жила вдвоем с глухой матерью.
Ох, как она «Салют» любила!
Бутылку раскупорит, с горла выжрет залпом, мать к соседке прогонит, поставит «Жил был художник один», проигрыватель врубит на полную катушку и пляшет голая. Аркадий улыбнулся. Сколько же тогда этот «Салют» стоил? Три бутылки - 7, 01! Делим, значит, на три, получается 2,50 - наполнение, и 17 коп. - посуда. С собой принесешь, разик еще сбегаешь, до закрытия - еще успеешь. Славно гуляли!
Зайти что ли к ней, может, нальет по старой дружбе стопарик? С рюкзаком идти неудобно. Оглянулся вокруг - вечереет, никого вроде нет, из окон никто не зырит. Была не была! Притырил по-быстрому между ржавой арматурой свой промысел и, отряхивая брючины поканал в знакомый подъезд.
Между этажами открыл оконную раму и в сохранившуюся половинку стекла погляделся - ничего еще, узнать можно старого пса, хотя остричь бы седые пряди не помешало.
И дверь прежняя, и звонок... Аркадий нажал на кнопку сразу, не стал меньжеваться.
- Кто там? - через пару минут раздался голос.
- Я, Света, - обрадовался Аркадий - никуда не переехала!
- Кто это «я»?
- Я, Аркадий.
- Какой еще Аркадий?
- Ну я, Свет, Аркадий, открывай! Тут же узнаешь.
Замок-щеколда отодвинулась, дверь распахнулась и Света в старом халате, нечесаная, вперилась в него.
- Чего мне тебя узнавать? На фиг ты мне нужен. Ушел не попрощавшись, явился не зван.
- Я тут мимо случайно шел, дай, думаю, зайду, проведаю.
- Считай, что проведал.
Но дверь не захлопывает. «Похмелиться нечем» - смекнул Аркадий.
- Может, за бутылкой сбегать, Свет? - спросил он, как бы в озарении.
- Есть на что, так сбегай, - сказала Света и дверь закрыла.
Аркадий достал из схрона рюкзак, и, решая по дороге, в какой магазин лучше рвануть, подумал, что и Светке не больно подфартило. Жизнь своей лапой медвежьей и ей на рожу наступила - вон сколько морщин. А тело наверняка еще ничего, гладкое - у баб оно в последнюю очередь портится.
В винном отделе Аркадию крупно повезло. Парень в спортивном прикиде перед ним отоваривался, как на собачью свадьбу. И коньяка накупил, и наливок заграничных - пока он укладывал пузыри в сумку, а продавец ставил и ставил их на прилавок, Аркадий своей посудой одну бутылку и притырил. А парень, слава богу, не перепроверил - сунул пачку сторублевок и вольвушке с телками потрусил... «Пронесло! Ох, и рисковый ты, Аркаша!» И на радостях, вывернувшись наизнанку, купил еще и «Столичной».
- Ну, я прямо жених! - воскликнул Аркадий, едва отрылась дверь. - Тряхнем с тобой, Светка, стариной.
- Сигареты есть? - спросила она.
- «Ява». Пачка почти целая.
- Проходи на кухню.
- А мать твоя где?
- Да там уже.
- Давно умерла?
- Какая тебе разница. Разливай коньяк.
Выпили, закусили сушками. Еще по одной выпили. У Светки даже лицо разгладилось.
- У тебя стоит еще? - сразу ерничать начала, как молодая.
- Не знаю, давно не пробовал.
- Чем же занимаешься?
- Да так, чем придется. А ты?
- Пособие по безработице получаю.
- А как же твоя парикмахерская?
- Закрыли ее. Уже больше года на нашем месте банк - бабки теперь там стригут. Ладно, наливай, еще осталось.
Выпили, перекурили. И нахлынуло, закружило и вдруг - словно молодость вернулась. Вспомнилось, наяву показалось, как он с колбасными свертками и с вермутом итальянским выскочил из гастронома «На Смоленской», закричал «Такси!», и по-свойски болтая с шефом, заехал за Светкой, а она ждала его перед парикмахерской. И примчались они в эту квартиру, и сразу в койку, и только потом выпить захотелось...
- Свет, а Свет поди сюда, - попросил Аркадий.
- Чего надо?!
- Ну, иди ко мне, Света.
- Брось, не дури. Ты мылся-то в последний раз когда?
- Пойдем вместе в ванну и помоемся.
- У меня там белье замочено. Порошка нет - простой водой стираю.
- Ладно, тогда давай еще выпьем, - на хитрость пустился Аркадий, - у меня еще бутылка есть.
В прихожую пошел, в опавшем рюкзаке, висевшем на вешалке среди зимней одежды, нашарил узкое горлышко. Зашел по дороге и в туалет. Вернулся на кухню - смотрит, Светка поплыла, развезло ее. Облокотилась на стол, голову в ладони опустила, волосы рассыпались, а под халатиком-то ничего нет - грудь белеет. Аркадий подсел к ней, одну руку к грудям просунул, другой - халат стаскивает, и сам плечо целует.
- Подожди, разлей!
- Хватит, Свет. Потом.
- Открывай бутылку, говорю тебе!
Делать нечего. Соскоблил Аркадий черенком вилочным головку, налил совсем по чуть-чуть. Выпили.
И обнял он Светлану, и понес в комнату. Положил ее на прежнюю кровать и стал сам раздеваться.
Светлана распахнулась, колени согнула, а голову повернула к стене, стесняясь.
«Только бы не лажануться. Господи, помоги!» - промелькнуло у Аркадия. Отодвинул подальше ботинки, носки отбросил вонючие и стал целовать груди, боясь за себя.
Ну еще немного, еще... Вот, можно уже, можно...
Проснулся Аркадий ночью, на кухне горел свет. Светка храпела. От светлого зеркала в прихожей было видно, что в комнате и где лежит. Аркадий втихаря оделся, сходил за рюкзаком на скорую руку набил его барахлишком, чашек набрал, тарелок парочку, напоследок сунул и будильник.
Потом в ящике кухонном отыскал пластмассовую пробку, заткнул бутылку недопитую и тоже запихнул в раздавшийся рюкзак.
Глянул напоследок на спящую Светку и прошептал: «Прощай, дура».
Отодвинул щеколду, дверь плотно за собой прикрыл и пошел на улицу.
КРАХ МУЗЕЯ АКРАМОВСКОГО
Борис Акрамовский, правнучатый племянник Толстого, автор известнейших пьес, а главное «Красной казармы», которая по рассылке Главлита игралась в свое время более чем в 60 театрах страны, был хотя и щуплым, но чрезвычайно тщеславным человеком. Несмотря на недоразумения, происходящие в последнее время с жизнью, а главное с драматургией, Акрамовский был твердо убежден, что герои его произведений, а стало быть и он сам, его имя и творчество имеют непреходящее значение.
Своевременно вложив свои феноменальные гонорары в антиквариат и картины, Акрамовский даже нажился на инфляции, поскольку имел и опыт и вкус к старинным вещам. Оживший рынок московских недвижимости наконец-то предоставил ему давно лелеемую возможность выбрать такую квартиру, которая впоследствии стала бы домом-музеем замечательного русского драматурга.
В первую очередь он съехал с улицы Коштоянца из-за явного несозвучия названия с поставленной целью. Хотя жена его, привыкшая зимой играть в теннис в зале расположенного рядом МИМО, а летом -на открытых площадках Олимпийской деревни, была категорически против. Женился Акрамовский на студентке ГИТИСа, когда его пьесу играли в учебном театре этого института. Молодая актриса была очень похожа на вторую жену Тютчева, что собственно и послужило основным доводом в пользу брака - ее портрет как нельзя лучше вписывался в будущую экспозицию музея.
Переселивший на Кутузовский проспект, буквально через несколько дней после переезда Акрамовский понял, что ошибся, соблазнившись престижностью месторасположения. Никакого посетителя не заманишь в подъезд жилого дома в испоганенный лифт, да и многочисленные жильцы, конечно, будут против наплыва посторонних в закрытые кодовым замком двери подъезда. Акрамовский продолжил поиски подходящего помещения, сгрудив покамест всю мебель в одной из комнат, окружив ее скарбом помельче - перевязанными пачками будущих экспонатов, афиш, фотографий и книг. Спали с женой порознь на раздвижных креслах больше двух лет, хотя и на Мытную улицу чуть-чуть ни переехали, и в дом напротив Французского посольства - но необходимой основательности и в этих вариантах не было. Чем, например, превосходен музей Скрябина, который Акрамовский взял себе за образец - тем что олицетворяет непрерывность мировой культуры - и толстые кирпичные стены, и филигранные резные этажерки, и золоченные рамки картин, и тяжелый, как письменный стол, рояль, создают природу, саму непреходящую атмосферу творчества, кажется существовавшую здесь всегда и предвосхитившую появления самого Скрябина.
Акрамовский старательно обходил переулок за переулком вокруг Патриарших прудов, подбирая для собственного музея старинный реставрируемый дом. И наконец нашел то, что нужно. Подвиг, совершенный Акрамовским при добывании бесплатного ордера на вселение в отобранный особняк, с одновременной сдачей его квартиры на Кутузовском проспекте, в отличии, например, от военного подвига, требующего только мгновенного, озаренного любовью к Отечеству самопожертвования, был ежемесячным многомесячным подвижничеством. В этот решающий период жизни Акрамовский забросил драматургию, и каждый день с утра до вечера слонялся по управленческим зданиям, по длинным переходам и лестницам, перенося из кабинета в кабинет бумажки, справки, обращения Союза писателей, ПЕН-клуба, Литфонда, и всучивая бесчисленным секретаршам, в зависимости от ранга оберегаемых ими московских чиновников, сувенирчики, бонбоньерки и французские духи. Почти год непрерывного хождения - и еще до завершения реставрации особняка, одержимость и несомненная известность Акрамовского сделали свое дело - ему выдали ордер на просторную квартиру. Однако прежде чем переехать, драматург решил заменить мелкий невидный паркет на штучный дубовый. Скрепя сердцем, Акрамовский продал два еще оставшихся эскиза Серова и картину Коровина - опять пришлось пожертвовать частью будущих экспонатов. Когда паркет был снят, обнаружилось, что перекрытие, сделанное из сырых досок со временем несомненно будет деформировать - а необходимую праздничность при посещении любого музея как раз и создает сияющее, отражающее высокие окна зеркало пола. В подоснову пришлось уложить экспортные, высушенные в специальных камерах трехдюймовый толщины доски...
К концу пятого года после выезда с улицы Коштоянца, эпопея подошла к концу. Дом-музей был вчерне готов - обставлен испанской мебелью из настоящего дерева, увешан афишами, портретами, костюмами актрис, фотографиями наиболее удачных сцен.
Одержимый драматург перевел дух и вспомнил о жене, которая последние годы, не выдержав походно-спартанского быта, жила у своей матери, и даже устроилась на работу - стала вести драмкружок в Клубе Электромеханического завода, поскольку и гонорары, и деньги от продажи антиквариата тратились только на ремонт музея.
- Катя, дорогая, - позвонил ей наконец умиротворенный Акрамовский, - все готово, приезжай.
- Это ты что ли, Боря? А рабочих как же без пригляда оставил? - с язвинкой спросила жена.
- Нет больше рабочих, все сделано.
- А когда снова переезжать будешь?
- Катя, все определилось, ремонт закончен. Приезжай, будем спокойно жить.
-Ладно, заеду, посмотрю на твои достижения.
Однако, нетерпеливая Екатерина, не дождавшись открытия музея, давно уже нашла у себя в заводском клубе Василия - учителя народных ремесел, который после занятий по-простому удовлетворял ее потребности в мужском общении. Василий жил в общежитии, поэтому они любили друг друга по-артистически, запершись в студии, меж расставленных общественных мольбертов, на столах возле гипсовых голов Цезаря и Клеопатры, или на полу в укромном уголке за сценой, наспех расстелив свернутые старые кулисы.
Придя в гости к известному мужу, Екатерина прошла по хоромам, и как бы невзначай, спросила:
- Ты хоть прописал меня тут?
- Разумеется!
-Значит, только мы с тобой и будем здесь жить? - все еще чувствуя себя посетительницей, утвердилась Катя.
- Кто же еще? Это теперь наш дом, - ответил драматург.
А сам, между тем, работал в холле, возле нужд, поскольку в музейный залах ему не писалось.
- Видел бы ты, чего построил мой дурак, - сказала, разогнувшись, Катя своему любовнику. - Мы тут с тобой по партам лазаем, а этот стручок афиши развесил, сидит в креслах, на них смотрит.
- А ты право на его жилплощадь имеешь?
- Конечно имею.
- Так разведись с ним, тогда мы и себе выменяем квартиру, - сказал, оправляясь, Василий.
Когда известный драматург вернулся домой с несколькими букетами роз с последней премьеры, он увидел еще одну мизансцену, подготовленную его женой, обозленной долгими годами бездомности. Расположившись на диване, Екатерина положила специалиста по народным промыслам таким образом, чтобы вошедший муж сразу мог оценить всю несоизмеримость Васиных достоинств с драматургическими. Сама же Екатерина не столько пользовалась, сколько наигрывала Васиным инструментом, зная, что наибольшее впечатление он производит находясь не столько внутри, сколько снаружи. Покамест любовник лежал, Акрамовский полез было в драку, но как только Василий приподнялся, обманутый супруг истерически объявил о немедленном разводе. Написав по запарке заявление в суд, драматург и помыслить не мог, что паскудная парочка замахнулась на его музей. А когда сообразил, то нанял адвоката, и по его совету стал волынить с разменом, предлагать отступные, избрав тактику проволочек.
Екатерина же, не понимая, что она рушит, украла у драматурга паспорт. И когда Акрамовский, чтобы собраться с силами перед решающей схваткой, поехал на рыбалку, вероломная женщина произвела мгновенный размен.
Охрана вселившегося в музей бизнесмена не пустила Акрамовского с его спиннингом и рюкзачком даже на порог, вручив ему ключ и адрес в подмосковном городе Кратове, куда уже свезены были его пожитки и экспонаты. Всего 45 минут на электричке от Выхино, сразу за Люберцами.
Из окна виден лес. Поднимет глаза Акрамовский, посмотрит в этот лес и пишет, строчит.
Дай Бог, может, и самого Шекспира переплюнет.
У КУСТИКА
На днях Живчик вернулся, но не от хозяина, конечно, а из Австрии. C его авторитетом ходок у него больше не будет - уровень не тот, пацанами всегда прикроется. Короче, из Вены приехал Живчик, к Салфетке ездил на инструктаж. Теперь в «Мерсе» делится впечатлениями:
- На получалове, говорит, больше не просидите, время другое. С такими делами, говорит, вам скоро побрякушки толкать придется, а начнете на кабаки с общака брать - конец вам от первого же мусора.
- Далеко сидит, а все видит, - с иронией сказал Рант, - легко говорить цветочки нюхая, а ты посиди-ка в полном дерьме, и сохрани ясную память.
- Что делать будем? - задал Грузовик глупый вопрос.
- Салфетка велит тщательнее просеивать мелюзгу.
Заехали к супрефекту, взяли для удобства рельефную карту и, как по новой, почесали по своему району. Рант все ворчит:
- На наши же бабки в Австрии гужуется, а тут тряси каждый пенек. Коммерсы сами пустые, все как на ладони, как их ни щеми.
- Ты на Салфетку не гони, - оборвал Живчик - он для тебя место под солнцем очистил, кусок хлеба дал. Если б ни он, сейчас бы мы под чехами стояли.
Заехали к очкице, которая оправами торгует - за ней должок:
- И отчего ты такая дерзкая, - спросил у нее спокойно Живчик, - думаешь, раз ты баба, значит и платить не нужно?
Грузовик подошел и толкнут ее под ребра.
Очкица понимает, что орать сейчас не время:
- Вы что ослепли? - денег ни у кого нет. Мой банк лопнул.
Грузовик сгреб в кулак пару-тройку пустых оправ, раздавил их:
- Разуй глаза, фря.
- Ко мне пойдешь, - пригрозил Рант, - будешь хромчить
пять лет с процентами. Головой думай, а не жопой.
- Сейчас нам некогда, - закончил по мирному собеседование Живчик - даю тебе, по симпатии, десять дней. А потом смотри...
Поехали дальше. Пенопластовые модели облезлых пятиэтажек, которые в натуре мелькали за затемненными стеклами «Мерса», Рант сковыривал с супрефектовской рельефной карты ножом - отработали значит. Потянулся мимо кирпичный забор с колючкой поверху, вот и проходная с надписью - "Институт "Акустики".
- Здесь искать нечего - все схвачено, - сказал Рант и на правах хозяина гостеприимно добавил, - можем, освежимся, работа не убежит. У меня вчера три новых биксы с Молдавии поступили.
- Попаримся, субботник проведем, - оживился Грузовик.
Но, помня австрийские наставления, Живчик поморщился и сказал:
- Сперва работа - пойдем, глянем вокруг.
читать
- Это со мной, тетя Нюсь, - сказал Рант вахтерше, проходя турникет и опять предложил, - в натуре, стряхнем напряжение.
- Не уйдет это, - Живчик деловито пошел не налево, к притону, а вдоль стены с колючкой направо- к дальнему зданию.
- Как будто из жратовки в отряд вдоль баркаса* топаем, - вспомнил Грузовик похожую дорогу.
- Нет здесь никого - ни фирм, ни арендаторов. Пусто, я все проверил - одни чмыри какие-то в проводах копаются, - заверил Рант.
Но Живчик стал методично обходить этаж за этажом по выщербленному паркету длинных коридоров и стучать в каждую закрытую дверь с цифровыми замками и выцветшими надписями -
"Вход запрещается всем. Для разговора сотрудников вызывать в коридор!" Пыльные подоконники, серые, с черными трещинами окна, фарфоровые плевательницы со старыми порыжевшими окурками, - мерзость запустения казенного научного дома. На стеклах образовались своеобразные жалюзи из голубиного помета - городские птицы облюбовали ржавые решетки. Никого в здании не было.
- Блин, здесь на мастодонтов можно наткнуться, - сказал Живчик и дернул очередную дверь, которая вдруг открылась. За ней была другая, которая тоже была не заперта.
Трое хозяев района вошли в лабораторию, уставленную осциллографами, генераторами частот, динамиками странной формы. За одним из длинных столов, перебирая бумаги, сидел человек.
- Слышь, - обратился к нему Живчик, - а где остальные?
Человек встал, энергично подошел и протянул руку:
- Гайдаров! Милости прошу.
Живчик пожал руку.
- Гайдаров, Гайдаров! - повторил обитатель комнаты, пожимая руки Грузовику и Ранту.
- Игорек, - несколько растерявшись, представился Рант.
- Располагайтесь, прошу.
- Курить будешь? - спросил Грузовик, протягивая пачку "Парламента", - ты чо, родственник того гопника?
- Нет, не курю, благодарю Вас. Нет, почти однофамилец, - Гайдаров, оглядел проницательными черными глазами вошедших и отметил отличительные признаки бандитского преуспевания, - Чем обязан?
- Да мы так, оглядываем где - чего. Может, людям помочь надо, - сказал Живчик.
- Понятно, - сказал Гайдаров.
Рант оглядел полки с аппаратурой, кипы бумаг и журналов в приоткрытых шкафах и подвел итог:
- Без мазы.
Живчик тоже повертел головой, потом опустил взгляд и вдруг увидел прямо на полу рельсы, уходящие в стену.
- А эта железная дорога куда ведет? - спросил он с угрозой в голосе.
- Эти рельсы для двери, чтобы дверь отъезжала, - объяснил Гайдаров.
- Сейф что ли, хранилище, а ну открывай! - оживился Грузовик.
- Не совсем, - улыбнулся Гайдаров и нажал кнопку.
Зажужжал мотор и часть толстой стены стала медленно двигаться в середину комнаты. С внутренней стороны к стене были прикреплено какое-то длинное странное оперение. Образовался проем.
- Что это? - спросил Живчик.
Рэкетиры встали.
- Потушите сигареты, - потребовал Гайдаров.
Послушно помяв сигареты в пепельнице, пацаны вслед за Гайдаровым ступили на металлическую сетку, протянутую посередине огромного темного пространства. Высоко-высоко горела неяркая лампочка, под ногами была непроглядная пропасть.
- Не бойтесь, - сказал Гайдаров, - входите, все нормально.
Живчик храбро прошел по натянутым струнам, подошел к дальней стене, которая тоже оказалась утыканной такими же горизонтальными сталактитами конической формы.
- Что это все такое?! - спросил Живчик и сам себя не услышал.
- Если хотите что-то спросить, говорите прямо на меня - здесь абсолютное звукопоглощение, - сказал Гайдаров. - Это специальная камера для тестирования звучания и определения бесшумности.
- Сюда, верняк, горы бабок вбухали, - пришел в себя Рант.
- А какая тут глубина, если струны лопнут? - спросил Грузовик.
- Это куб 25х25 метров, так что под вами примерно
12 метров. Эти струны титановые, они не то что вас - подшипники и гребные винты подлодок выдерживают, - успокоил пацанов Гайдаров.
Ватная, абсолютная тишина угнетала, действовала на нервы. Ребята прошли обратно в проем в лабораторию, сели, закурили.
- А ты чего в этом склепе делаешь? - чтобы восстановить положение, возможно грубее спросил Живчик.
- Изобретаю, - ответил Гайдаров, - я изобретатель, - и нажал на кнопку, дверь с оперением опять поползла по рельсам и закрыла проем в стене.
- И чего же ты изобрел?
- Какой самый большой рынок в мире? - ответит Гайдаров вопросом на вопрос.
- Щелковский, - сразу ответил Грузовик, любитель кроссвордов.
- Я имею в виду рынок товаров и услуг, - поправился Гайдаров.
- Медицина, - сказал Живчик, - Все болеют. Мне недавно один зуб вырвали за двести грин.
- Нет, не угадали, - сказал Гайдаров.
- Война, - встрел Рант, - оружие, нефть.
- Правильно - сказал Гайдаров - это второй рынок, примерно полтора триллиона в год. А первый - почти пять триллионов долларов в год - это музыка, аудио и видео.
- Не может быть, - удивился Грузовик.
- Да, - подтвердил Гайдаров, - и по темпам роста он тоже обгоняет всех. Так вот, я создал новый принцип звучания. И этот принцип, - продолжил Гайдаров с ноткой одержимости в голосе, - несомненно завоюет весь мир.
- А ну поподробнее все выкладывай, - сказал Живчик, удивляясь прозорливости Салфетки, - чего ты тут придумал.
- Мой громкоговоритель, - немедленно начал Гайдаров, - реализует новый способ озвучивания помещений и открытых площадок, включающий разделение спектра сигнала по частотам, и преобразование электрических сигналов в звуковые, парами включенных идентичных излучателей, установленных соосно, навстречу друг другу. Эти пары синфазнопротивоизлучающих аппертур...
- Блин, - прервал Живчик, - не гони дуру, говори по-человечески.
- Вот посмотрите, как расположены динамики у этого магнитофона? - Гайдаров показал на двукасссетник "Саньё" стоящий на полке.
- Как у всех, - ответил Рант.
- Звук из этого магнитофона идет прямо на вас, и звуковые волны распространяются не горизонтально, как например, круги на воде, а вертикально - что неестественно. От моих же динамиков, направленных друг на друга, звук идет во все стороны равномерно, точно так же как это происходит в природе. Это естественный принцип психофизиологии звуковосприятия. Все звуки слышны и не мешают друг другу - например, шум водопада не заглушает шума дождя, и в то же время прекрасно слышно шипение подползающей змеи.
Гайдаров, продолжая объяснять, включил конструкцию и дивное звучание пятой симфонии Бетховена заполнило комнату. Он увеличил силу звука, музыка зазвучала громко, очень громко, а изобретатель продолжал все так же спокойно говорить:
- Я достиг принципиально новой объемности звучания, недостижимой при воспроизведении на любой другой высококачественной аппаратуре, сконструированной традиционно.
Возникла прозрачность, полная разборчивость всех звуков, не зависящая от места, в котором находится слушатель...
В это мгновение, как мотыльки на огонь, в дверь лаборатории влетели две темноволосые девушки - одна в комбинации на голом теле, другая в лифчике и трусиках.
- Вы что, уже линять намылились? - вдруг заорал Рант, узнав своих молдаванок.
Слушатели обернулись.
- Облава, всех повязали! - задыхаясь, сказала телка в лифчике.
- Вы сейчас ментов на нас выведете! - завизжал Рант, - Вон пошли!
- Откуда мы знали, что вы здесь? - сказала та, что в комбинации.
- Глуши проклятую шарманку, - сказал Живчик.
- Лажа полная, мы в западне! - запаниковал Грузовик, достал из-за пояса пистолет ТТ и стал запихивать его в ящик.
- Открывай пещеру, Гайдаров! - сообразил Живчик, - Мы там отсидимся, а сам вали отсюда, пока хипишь не кончится!
Опять загудел электромотор, стена медленно поползла.
- Хорош, заныривай по быстрому, - сказал Живчик, и уже сквозь уменьшающуюся щель, сказал изобретателю, - Не забудь про нас, а то подохнем тут.
Гайдаров опечатывал входную дверь лаборатории, когда в коридоре появились РУОПовцы, прочесывающие этажи в поисках беглянок из притона.
- Кто такой? Документы! - сказал старший.
- Я завлаб, сотрудник института.
- В борделе трудишься, "У кустика" баб исследуешь, открывай! - камуфляжник замахнулся коротким прикладом "Кедра".
- Я ученый! - возмутился Гайдаров.
- Открой! - акустик заработал-таки прикладом в грудь.
Гайдаров распечатал дверь.
Преследователи, в пылу погони, оглядели пустую лабораторию и не заметили на полу рельс.
- Как сквозь землю провалились, - сказал РУОПовец. - Ты их не видел?
- Кого? - спросил умный Гайдаров.
- Противно, и дырочников, сутенеров этих упустили - тьфу! -
сплюнул оперативник.
- Словно в космосе побывали, - сказала одна из молдаванок
одевая лифчик, когда спустя час Гайдаров выпускал всех рукотворного грота.
- На трезвую голову и субботник не в кайф, - сказал, натягивая брюки Грузовик.
- Проси что хочешь, все для тебя сделаем, - сказал Живчик.
- Если вы серьезно, то главное мне надо сейчас запатентовать мое изобретение в семи основных странах, производящих звуковую аппаратуру. В Южной Корее я запатентовал, но в институте все деньги на этом закончились. К кому я только не обращался - все отказывают. Ведь патент на пять лет только в одной стране стоит 30 тысяч долларов. И тут же надо производить опытную партию, налаживать производство.
- Сколько всего тебе надо? - уточнил Живчик.
- Миллиона полтора долларов. Но если все пойдет по моему плану - прибыль будет потрясающая.
- Зачем патентовать, деньги зря палить, - сказал Грузовик, - если кто у нас украдет, тому мало не покажется.
- Как только "Сони" в Японии использует мое изобретение - пиши пропало, ничего не сделаешь, - сказал Гайдаров.
- Ладно, кажись, будем вкладываться, только с Салфеткой посоветуюсь, - решил Живчик.