"ФИКСА" - рассказ
Феля закрыл крышку чемодана, громко щелкнул замками и посмотрел на Нину, которая все еще разговаривала по телефону.
Скоро месяц, как она живет у него и роман их подошел к концу. Нинка за это время вывернула его наизнанку, и сейчас у Феликса сил не осталось, чтобы ее прогнать. Сладко было с ней, хорошо - первую неделю Феликс из койки не вылезал, даже отменил два концерта в Егорьевске, а теперь вот рад, что уезжает на гастроли.
- Пока, Нинка, вернусь дней через десять, - попрощался гастролер.
- Привет, - не оборачиваясь, отозвалась Нина, - это я не тебе, - добавила в мобильник.
Феля подтянул чемодан к дверям, сел на дорожку, проверил паспорт и вышел. После развода с очередной женой он жил по принципу 12 медовых месяцев в году.
«Женатому хоть удавиться, холостому хоть утопиться. В поездке соберусь с духом, приеду, и вышвырну ее, а пока пусть хату посторожит. Мелочевку какую украдет - и ладно, а телевизор или маг вряд ли решится толкнуть, потому что думает еще пожить со мной», - решил Феликс, открывая в подъезде почтовый ящик. Газеты, втиснутые почтальоном в щель, распрямились, письма посыпались, попадали.
- Нет от них спасения! - вслух возмутился Феликс, - Какая
же тварь на телевидении фанаткам адрес мой дает?!
Феля запихал письма в наружный карман чемодана, вышел из подъезда, сел в поджидавшую его филармоническую тачку и поехал на аэровокзал. Когда гастролер подошел к секции на регистрацию, его администратор уже стоял в очереди, прижимая платок к разбитым губам.
- Где работаем, Яша? - Бранопольский сплюнул кровь, и сказал:
- Какая тебе разница?
- Мало тебе морду расквасили, сейчас еще добавлю.
- Это сосед по даче, урка проклятый, из тюрьмы вернулся,
и тут же стал забор между нашими участками в свою пользу передвигать. Я его, негодяя, опять посажу.
- Ничего страшного, заживет, как на собаке. Мои новые
афиши успели на маршруте развесить?
- Там взглянуть негде, повсюду твоя физиономия красуется.
- В следующий раз твою рожу разбитую развесим, и посмотрим, повалит народ или нет. Лично я бы не пошел. Что с билетами?
- Все проданы, как я тебе и говорил. Полный аншлаг.
- Кто еще со мной работает?
- В Красноярске, и в Новосибирске первое отделение "Бим-Бом", потом ты. Дворец в Иркутске сам потянешь - тебя там любят.
В ожидании посадки в автобус Феля сел на скамью и, от нечего делать, и стал просматривать и выбрасывать в урну письма поклонниц.
- Двинулись девочки! Как будто в стране других мужиков нет!
И все одно и тоже пишут - пять минут читаю, а уже трое от меня залетели. Яша, ты только посмотри на штемпели - Усть-Нюкжа, Оленино, Никольское - это на острове Беринга! Мы там и не был никогда! На, почитай сам - у меня от них голова кружится.
Бранопольский положил письма в сумку.
В Красноярске после концерта к костюмерной эстрадного идола прорвались фанатки. Яша, как положено, проводил предварительный отбор. Ниже себя ростом не пускал, без букета - отталкивал за милицейский кордон, - если цветов не дарит, то и потом не даст.
Феля, отплясав и отпрыгав, наразевавши рот под фанеру, пил в костюмерной прямо из бутылки минеральную воду, и выговаривал директору «Дворца спорта»:
- Что у тебя, блин, со светом творится?! Я двигаюсь вправо - прожектор влево, я начинаю его ловить, а свет уходит вообще на зрителя! Не можешь одного трезвого осветителя найти - сам за пушку становись. Еще раз такое случится - прерву концерт и уеду!
- У прожектора шарнир заклинило, пришлось световую пушку спереди двигать, - оправдывался директор.
- Еще один раз упустишь меня на сцене, прекращаю балаган! Я - ФЕЛЯ! Я гастролер Феля! Заруби себе это на лбу! А мечусь по сцене за световым пятном, как солнечный зайчик по сараю!
В костюмерную вошел Бранопольский.
- Сколько собралось, Яша?
- Человек пятнадцать.
- Как они?
- Обычная деревня.
- Запускай, - скомандовал гастролер.
Отобрав боевую пятерку, в счастливом окружении из поклонниц, Феля появился из артистической, пошел сквозь коридор из ОМОНовцев, ограждавших артиста от темной толпы. Раздался девичий визг, вопли "Феля! Феля!" Гастролер помахал в морозном воздухе цветами, и сел с фанатками в лимузин.
Тут же в машине он стал обрабатывать девочек:
- Мне для задника, для подпевок нужно несколько человек. Посмотрю, как вы двигаетесь.
Поклонницы захихикали. Из автомобиля пошли гуськом в гостиничный номер с лепниной на потолке и с тяжелыми бордовыми портьерами. Холодильник, как и положено был забит шампанским. Провозившись с девочками до четырех утра, Феликс устал и выставил поклонниц из номера.
В самолете на Иркутск Феля спросил у Бранопольского, что тот читает.
- "Двадцать лет спустя" - ответил администратор.
- Интересно?
- Так себе.
- А есть еще чего почитать?
- Тут одна поклонница тебе целый роман в письме прислала, не хуже Дюма пишет! - Бранопольский протянул толстый конверт.
- Нет уж, спасибо! Лучше в книгу самого Дюма погляжу!
Пролистав том, Феля, чтобы потешить тщеславие все же принялся за письмо, видимо, одно из тех, что он передал Яше еще на московском аэровокзале.
Круглым, сильным женским почерком страница за страницей описывались виноградные лозы, инжировые деревья и чайные розы, под которыми эта очередная фанатка якобы сидела рядом с ним, а Феля ей на ушко напевал ей свои «нежные песни». Звезды, эвкалипты и прибой, а также непременная серебряная дорожка - прямо из его недавнего шлягера - бежала до горизонта, где вдали проходили темные силуэты кораблей.
- Где они, падлы, только находят цветущие магнолии среди вечной мерзлоты?! - возмутился Феля, засовывая письмо в кармашек переднего кресла.
- А ты там коду прочел?
- Не смог, уж больно приторно.
- У нее сын от тебя родился и очень на тебя похож.
- И музыку уже сочиняет, и песни поет... - ухмыльнулся Феля, - вот наглые девки!
- Ты каждую ночь туда пихаешь, и думаешь, что все мимо? Может, иной раз и в цель попадаешь. От этого дела иногда дети случаются, - опять поддел гастролера Бранопольский.
- Бог с ними со всеми, и с девочками и с их детьми, - задремал певец.
Прошло-пролетело одиннадцать лет.
Молодые, хитовые, уверенные эстрадные группы вытеснили Фелю сначала из ящика, потом отлучили и от кассы. Ослаб дикий, молодой напор, а главное, у бывшего гастролера пропало желание заводить, вытягивать из кресел инертную массу тысячных залов, приплясывая, дергаясь и напевая в глухой микрофон. Публика стала забывать недавнего гастролера, поклонницы исчезли. Фел отрастил небольшую бородку - вроде для маскировки, но на самом деле, чтобы иметь успокоительное для тщеславного сердца объяснение - что именно из-за этой куцей бородки его никто не узнает и поэтому не бросается ему на шею.
В конце мая Феля прилетел в Сочи - средства на отдых у моря у него еще остались. Вечером, в одиночестве он стал медленно прогуливаться по верхней аллее от гостиницы "Жемчужной" до открытого концертного зала "Фестивальный" , в котором он не раз выступал. Мириады светляков летали над темнеющими, пахнущими юной травой газонами. Проходя мимо укромной лавочки с целующейся парочкой, Феля вдруг вспомнил девушку, с которой познакомился на этой вот садовой скамейке! В тот вечер ему обрыдли фанатки, и он слинял из гостиничного номера среди послеконцертного разгула.
Та девушка не знала его в лицо, а потом, когда Феля назвался, она встала и хотела уйти от него - она терпеть не могла эстраду. Но его имя все ж таки было ей знакомо. Учительницей музыки! - вот кем она работала, - вдруг вспомнил Феля. Ради спортивного интереса, он стал тогда за ней по-настоящему ухаживать - покупал ей цветы, и после концерта пел своим чистым и слабым голоском для нее одной. Да, покупал ей цветы, было такое, пожалуй, один единственный раз - он ей покупал, а не она ему. И буквально в последний день тех сочинских гастролей он все же добился ее любви. Как она выглядела, и как ее звали Феля припомнить не смог. Единственное, что всплыло в памяти - у этой девушки была нелепая золотая коронка, фикса, на одном из передних зубов.
Срывая на ходу лепестки чайных роз, Феля стал их жевать, ощущая горьковатый, живительный привкус. С высокого берега он долго смотрел на шумящее море, теребя бородку.
Ночью, почти во сне, он вдруг увидел округлые буквы почерка и вспомнил письмо, которое Бранопольский перед иркутскими гастролями дал почитать ему в самолете. И следом за этим видением, Феля внезапно вдруг обрел полную уверенность в том, что тот своеобразный почерк принадлежал именно ей - учительнице музыки, Фиксе.
Феля встал, подошел к окну. Значит, у него есть сын.
Провозившись больше 20 лет с тысячами своих фанаток, он никогда не связывал совокупление с деторождением. Гастрольная любовь была услаждением тщеславия, приложением к успеху, довершением торжества над женской половиной толпы.
Феля тут же набрал Бранопольского.
- Слушаю тебя, Феля! - услышал он через пару гудков бодрый голос эстрадного администратора.
- Яша, здорово! Как дела?
- Феля! Привет! Откуда ты?
- Из Сочи.
- В "Фестивальном" работаешь? - спросил Бранопольский, зная заранее отрицательный ответ.
- Просто отдыхаю.
- В Воронеж, потом в Ростов поедешь? По концерту на каждой площадке - споешь по три своих хита. За все - стольник. Ладно сто двадцать подкину тебе, чтоб ты с золотухи не пропал.
- Ты же знаешь, Яша, я в тусовках стараюсь не работать.
- Феля! Ты сейчас кассу не соберешь! Прошли те времена!
- Я не за этим звоню. Яша, помнишь, однажды в самолете ты дал мне письмо?
- Какое еще письмо?
- Мы тогда в Иркутск летели или на БАМ. В тот письме написано было, что у меня сын родился...
- Ты в Сочи бабу с ребенком встретил? Она тебе лапшу вешает.
- Куда оно делось?
- Что делось?
- То письмо, Яша.
- Ты что, перегрелся на весеннем солнышке? Ау! Ты что несешь?
- Яша, а ты не помнишь случайно, откуда оно пришло?
- Ты тысячи таких писем получал каждую неделю! Какое письмо? У тебя что, крыша поехала?
- Яша, я вычислил, что то письмо пришло от Фиксы! Помнишь, лет десять назад у меня в Сочи долгий роман был. Это с ней! Это от нее у меня сын.
- Тогда у тебя в «Фестивальном» семь концертов было. Четыре полных аншлага - вот это я помню. А с кем ты тогда переспал, кого трахнул - тут уж уволь. Долгий роман, Феля, в течении семи концертов не бывает. И последнее - даже если сын после тех гастролей родился, то этот сын не у тебя от нее, а у нее от тебя! Он ее сын, а не твой. С тех пор двенадцать лет прошло, двенадцать! А не десять, как ты говоришь. А ты о ней в первый раз вспомнил. Сына этого ты даже имени не знаешь, не видел его ни разу, да, наверное, и не увидишь никогда.
- Как же мне найти его, Яша, подумай, - взмолился Феля.
- Брось ты мне голову морочить на ночь глядя. За штуку в Воронеж и Ростов поедешь?
- Иди ты со своим Воронежем, - ответил певец и отключился.
Феля оделся, вышел из гостиницы, спустился к морю.
Сел на корточки перед слабым прибоем, зачерпнул ладонями воду. Протер соленой влагой лицо, затылок, остудил запястья.
Четырнадцать раз болел гастролер всякой гадостью, пил, кололся антибиотиками. Когда в последний раз вылечился, знакомый врач сказал ему, что сжег он свои сперматозоиды, не шевелятся они у него.
- Что это значит? - спросил Феликс.
- Детей у тебя не будет, - сокрушенно объяснил медик.
Врешь, хренов доктор! - подумал Феля, - Есть у меня сын. И Фиксе белую коронку на передний зуб поставлю - все будет о"кей."
Невероятное озарение памяти , обостренной запахами приморской весны, вдруг вывело ему в мозг, как он, известный гастролер, спросил в тот вечер у девушки-недотроги:
- Откуда ты такая темная заявилась, что меня в вашем городе не знают в лицо?
- Я - с Волги, из Костромы... а может, из Калязина?.. Нет, точно из Костромы, - торжественно ответила Фикса, чем насмешила его.
«Полечу завтра же первым рейсом в Кострому» - вдруг решил Феликс. «Номер в «Жемчужине» за собой оставлю, привезу их, пусть позагорают, отдохнут, там видно будет».
А в том, что он отыщет сына своего в Костроме или в Калязине Феля не сомневался.