О Федоре Ивановиче Шаляпине - Максим Кравчинский и Иван Алиханов
13 февраля 1873 года родился Фёдор Иванович Шаляпин.
Отрывок из книги "Дней минувших анекдоты..." Ивана Алиханова
Накануне революции в Тифлис в последний раз приехал Федор Иванович Шаляпин. На банкете в его честь, где было поднято много тостов, Шаляпин в ответ произнес взволнованную речь, которую закончил патетическими словами: «Я рожден дважды: для жизни в Казани, для музыки - в Тифлисе».
Музыковеды М. Долинский и С.Чертог так описывают начало творческого пути Ф.И. Шаляпина:
«Весной 1892 года безработный девятнадцатилетний хорист приехал в Тифлис. Шаляпин голодал, не знал, где будет ночевать. Случайные выступления в увеселительных садах почти не давали денег. Первой обратила внимание на его замечательный голос Мария Григорьевна Измирова. Она подошла к Шаляпину после его выступления хора в саду на Михайловском проспекте и спросила:
- Откуда вы приехали?».
Федор ответил:
- Сначала накормили бы, а потом спрашивали.
Измирова потом рассказывала:
«Это был длинноногий парень, худой, нескладный. На нем были косоворотка и какие-то немысли¬мые брюки (которые он именовал «пьедесталами»). На голове почему-то соломенная шляпа - канотье с черной ленточкой. Дно шляпы было оторвано, держалось сзади на одной ниточке, при ходьбе и ветре поднималось вверх. Немало мы смеялись по поводу этой необыкновенной шляпы...».
Однако, положение по прежнему оставалось отчаянным. Шаляпин списался со старыми товарищами по сцене, кото¬рые устроили его в оперу Перовского в Казани на вторые роли. Новые тифлисские знакомые посове¬товали ему перед отъездом еще раз попытать счастья - пойти к преподавателю пения в музыкаль¬ном училище Дмитрию Андреевичу Усатову, дававшему также и частные уроки.
Александр Григорьевич Рчеулов, тенор как раз занимался у Усатова. Он рассказывал, что появление Шаляпина вызвало удивление присутствующих: длинный, нескладный парень, в засаленной и затасканной одежде.
Однако, послушав пение Шаляпина, Усатов сказал, что будет заниматься с ним. Оставалось подумать, на что же ему жить.
Click to viewФедор Шаляпин в Тифлисе - Светлана Семиколенова.
В своей автобиографии Шаляпин вспоминает, что Усатов отправил его «к владельцу какой-то аптеки или аптекарского склада, человеку восточного типа» с письмом. Прочитав письмо, этот человек сказал, что будет давать десять рублей в месяц. И тут же выдал за два месяца вперед.
- А что же я за это должен делать? - робко спросил Федор.
- Ничего. Нужно учиться петь и получать от меня за это десять рублей в месяц.
Артист был поражен. Все это походило на сказку. В усатовской записке было сказано, что у Шаляпина удивительный, от природы поставленный голос, как это бывает только у итальянских певцов, что заниматься с ним он будет бесплатно, и что помочь этому молодому человеку - долг всех, кто любит искусство.
Шаляпин не знал тогда, что «человек восточного типа» был не простым владельцем аптекарских складов. Константин Михайлович Алиханов был воспитанником Петербургского университета и Петербургской консерватории по классу профессора Л. О. Лещетицкого, пианистом, музыкально-общественным деятелем. Еще в 1873 году К.М. Алиханов открыл в Тифлисе первое музыкальное учебное заведение - курсы, которые были потом преобразованы в училище, а впос-ледствии в консерваторию. С кон¬ца семидесятых годов он больше десяти лет возглавлял тифлисское музыкальное училище. Алиханов был и одним из учредителей Тиф¬лисского отделения Императорского музыкального общества. В начале девяностых годов Константин Михайлович занялся коммерцией. Живущая в Тбилиси родственница К.М.Алиханова - Н. К. Ор¬ловская сообщает, что он был управляющим Тифлисского коммерческого банка. Он так же был одним из основателей Кавказского товарищества торговли аптекарскими товарами, и оставался одним из директоров Тифлисского отделения Российского Императорского музыкального общества, и председателем кавказского общества поощрения изящных искусств. Все талантливое, что в области музыки нуждалось в финансовой помощи, получало его бескорыстную поддержку. Вот почему по просьбе Усатова К.М: Алиханов стал помогать начинающему певцу.
Шаляпин смог учиться у Усатова благодаря Алиханову- и это было единственное «учебное заведение», в котором великому певцу довелось заниматься.
О том, что дало Федору Ивановичу это обучение, рассказывала Мария Григорьевна Измирова:
«Усатов - изумительный чело¬век, вкладывал в уроки всю свою душу, энергию. Он учил не просто пению, а искусству оперного певца. Сам все время подпевал на уроках, менял интонации при каждой фра¬зе и даже отдельных словах, менял выражение лица, глаз, рта.
Усатов требовал от учеников выразительной мимики, искреннего переживания, учил, как надо менять выражение лица, положение губ при радости, горе. Он спрашивал нас: «Как вы думаете, имеем ли мы в жизни одинаковое выражение ли¬ца при радости и горе, при смехе и слезах?» Он утверждал, что мы должны быть на сцене такими же, как в жизни, что на сцене мы должны жить, а не только петь как заводные куклы. Он говорил, что если мы будем петь без переживаний, то, каким бы чудесным ни был звук, мы все равно никогда не бу¬дем артистами, а останемся ремесленниками. Усатов предлагал вдумываться в смысл каждой спетой фразы и давать точное и соответствующее выражение лица, глаз, губ. Он стремился создать из нас именно оперных артистов».
Но это была только одна сторона дела. Усатов понимал, что большим актером не может стать человек некультурный, малообразованный, даже просто плохо воспитанный. Усатов, вспоминает Измирова, просил своих учеников:
«Это простой, неотесанный парень с чудесным голосом. Это будущая знаменитость. Помогите мне отшлифовать его, возьмите его к себе в компанию, займитесь им...»
Измирова, Рчеулов и другие новые друзья Шаляпина не только учили его правилам «хорошего тона».
С их помощью он с увлечением взялся за книги, особенно исторические; расспрашивал их обо всем, что ему было интересно или непонятно. Товарищи с удивлением замечали, как поражающе он восприимчив, какая ненасытная владеет им жажда знаний, как быстро преображается он и внешне, и внутренне. Федора приглашали в оперу, на симфонические концерты, в «Тифлисское артистическое общество», в «Кружок любителей квартетного и хорового пения», познакомили его с композиторами. С одним из них - Геннадием Осиповичем Коргановым - Федор подружился, и «Элегия» Корганова навсегда вошла в шаляпинский концертный репертуар…
25 лет спустя, - по приглашению Корганова - в ореоле всемирной славы Шаляпин опять приехал в Тифлис. На банкете в его честь великий артист произнес:
«В самый тяжелый момент жизни, когда передо мной стоял вопрос продолжить учиться или навсегда бросить мысли о сцене, Усатов направил меня к Алиханову, который принял в моей судьбе горячее участие и дал возможность продолжить учебу».
Эти слова взволновали артиста, на его глаза набежали слезы».
Шаляпин подарил моему дяде фотографию с таким автографом:
«Добрейшему Константину Михайловичу Алиханову с искренней благодарностью Ф. Шаляпин 17.02.95 г.» (фото 14).
Отрывок из книги Максима Кравчинского «Русская песня в изгнании» (Нижний Новгород: Деком, 2008):
...самые яркие их имена блекнут рядом со сверкающей снежной шапкой Монблана в лице Фёдора Ивановича Шаляпина. Он и за кордон ушёл не как все. Не было в его жизни ни «горящего моря», ни вагонов с людьми на крышах. Родину Шаляпин покинул с комфортом: отправился в 1922 году на гастроли в Париж, да и остался там. Будучи, безусловно, одной из знаковых фигур в русской культуре до революции, в эмиграции он стал одним из её столпов. Имя Шаляпина рядом с чьим-то ещё - это почти всегда «гигант и карлик», особенно когда имя лучшего русского баса возникает рядом с именами ресторанных исполнителей (каковыми, откровенно говоря, они и были в то время). С высоты своего положения Фёдор Иванович щедро давал характеристики своим коллегам, порой не самые лестные, а их уделом было внимать гению и радоваться, что вообще заметил. Когда речь идёт о первых певцах-эмигрантах, то тут, то там обязательно возникает его фигура. Каждый исследователь музыки начала века обязательно напишет, что Юрия Морфесси Шаляпин прозвал «баяном русской песни», Вертинского - «сказителем», Плевицкую называл ласково «жаворонком», а Лещенко - «пластиночным певцом», который «глупые песенки хорошо поёт» .
Большевики относились к Шаляпину без всякого уважения: в его особняке проходили постоянные обыски, «товарищи» не раз хамили великому артисту в лицо, сомневаясь в его таланте и полезности для нового строя.
Окончательно добил Фёдора Ивановича приказ выступить на концерте перед «конными матросами».
- Кто ж это такие? - недоумённо спрашивал Шаляпин у своего друга художника Константина Коровина.
- Не знаю, Фёдор Иванович, но уезжать надо... - отвечал живописец.
И Лещенко, и Вертинский с благоговением вспоминают, как при разных обстоятельствах они вставали на колени и целовали руку Фёдору Ивановичу.
В 1937 году великий бас приехал с гастролями в Бухарест, где Пётр Лещенко владел фешенебельным ночным клубом, которое назвал в честь себя Barul Lescenco.
Потратив немало сил, он уломал директора Шаляпина устроить прощальный банкет именно в его заведении. В одной из книг, посвящённых Петру Константиновичу, описана такая сценка:
«Когда великий артист вошёл в ресторан, то его хозяин упал на колени перед гостем и поцеловал Шаляпину руку».
А. Н. Вертинский, вспоминая свою дружбу с гением, так описывает их последнюю встречу в Шанхае:
«Всем своим обликом и позой он был похож на умирающего льва.
Острая жалость к нему и боль пронизали моё сердце. Точно чувствуя, что я его больше никогда не увижу, я опустился на колени и поцеловал ему руку».
Отпечаток минувшей эпохи на его песнях столь весом, что заворожённому слушателю подчас неясно, то ли голос певца влечёт его на дно воспоминаний, то ли воспоминания восстают «со взбаламученного дна» по зову бакинского Орфея.
Орфей на чёртовом колесе
Забавно, не правда ли. Мне в силу возраста и несколько иных музыкальных пристрастий тяжело судить о причинах такого обожествления Шаляпина его коллегами-артистами. Авторитет его в культурной среде был огромен и непререкаем. Я так и не смог ни понять, ни прочувствовать, что же за всем этим стояло. Да, он обладал незаурядным голосом, был, можно сказать, гением в своём деле, но целовать руки, ловить каждый взгляд, слово... Может быть, дело в том, что после Фёдора Ивановича и до наших дней никто так и не встал с ним рядом по масштабу дарования? Не знаю. Порой, читая воспоминания его современников о значимости мнения Шаляпина, у меня буквально отваливалась челюсть. Одно его слово могло убить человека! Я абсолютно сознательно не беру это страшное выражение в кавычки. Судите сами. Эту историю из воспоминаний Аллы Николаевны Баяновой я привожу практически без сокращений:
«...Был такой бас Диков1.
Этот человек необычайно трогательно и самоотверженно был предан таланту Шаляпина. Он его обожал! Он его боготворил!
Где бы Диков ни жил, первое, что он делал, - это вытаскивал из чемоданчика фотографии Шаляпина и превращал свою комнату в мини-мемориал, посвящённый кумиру. В общем, этот человек жил, растворяясь в мире шаляпинских изображений. Он молился на Фёдора Ивановича!
В 1927 году в СССР началась настоящая травля «невозвращенца», закончившаяся лишением его звания народного артиста республики. Фёдор Иванович остро переживал обиду, но, с другой стороны, эти события позволили ему окончательно сбросить путы условностей и «не бояться окриков со стороны академических музыкантов и музыкальной общественности, зорко следившей за его поведением. В свои официальные программы Шаляпин по-прежнему не ставит «цыганщины», но на банкетах, в салонах поёт её с ещё большим удовольствием и с меньшей оглядкой, к тому же активно интересуется новинками в этой области» .
На этой волне осенью 1927 года он даже записывает на английской фирме His Masters Voice знаменитую вещь «Очи чёрные» под аккомпанемент хора Д. И. Аристова и оркестра балалаек А. А. Скрябина.
«Более свободными и либеральными стали его взгляды и на эстрадных артистов. Ведь его дочь Лидия за границей тоже выступала как исполнительница цыганских романсов. В 1924 году именно в цыганском жанре она гастролировала в Париже в качестве примадонны русского кабаретного театра «Золотой петух»...
Шаляпин свободно общается со своим старым другом А. М. Давыдовым, поёт вместе с ним старинные романсы в русском ресторане. В Америке встречается с Настей Поляковой, и они вспоминают о своих встречах в «Стрельне». Цыганская певица дарит ему свою гитару. А как он обрадовался, заметив на одном из светских раутов Надежду Плевицкую. Они обнялись как старые знакомые. Во время американских гастролей 1920-х годов он несколько раз пересекается с московским приятелем Б. С. Борисовым, с ума сводившим американскую публику своими песенками и романсами. Шаляпин с удовольствием слушает в русских ресторанах Парижа и Берлина известных ему по России эстрадных знаменитостей и перенимает у них цыганские новинки. С Морфесси Шаляпин был знаком ещё по Петербургу. Как директор артистического кафе «Уголок» Морфесси приглашал его к себе на вечера. Именно из его репертуара Шаляпин перенимает такие романсы, как «Вы просите песен», «Дни за днями катятся»2, «Искорки пожара» и др... Условия эмиграции заставили и Шаляпина более терпимо относиться к русским певцам эстрадного жанра и даже ощутить с ними некую общность, независимо от их амплуа и высоты полёта. Когда в Бухаресте он слушал Петра Лещенко или Константина Сокольского, он радовался успеху русской песни и романса. С жаром жал руки своим эстрадным коллегам и говорил: «Русская песня - это знамя, несите знамя русской песни!»»
Эмигрант первой волны В. А. Серебряков оставил воспоминания о концерте великого артиста в Шанхае в 1930-х годах: «...На банкете Шаляпин осчастливил всех присутствующих импровизированным концертом. Среди ужина Шаляпин встал и крикнул: «Пашка, выкатывай!» Тут же появился рояль, и Шаляпин, будучи уже немного навеселе, начинал петь. Аккомпанировал ему Жорж Годзинский3. В ходе банкетного выступления, видимо, по устоявшейся традиции Годзинский начал «Очи чёрные», но Шаляпин остановил, попросил другую тональность и с большим жаром спел эту вещь. Последней вещью этого концерта стали «Две гитары». Видно было, что и певец испытывает от них громадное удовольствие».
«Ещё в 1922 году Шаляпин пришёл к простой мысли, что главное - как петь, а не что петь» , - заканчивают главу о творческих исканиях артиста в эмиграции Уколовы. «Лучше хорошо петь цыганские романсы, чем плохо классические» - и такие слова якобы звучали из уст певца в адрес критиков.
Что ж, даже будучи гением, Фёдор Иванович Шаляпин был прежде всего обычным человеком и всё земное было присуще ему так же, как нам с вами. Да, где-то кого-то он обидел или задел ненароком, когда-то поменял точку зрения, кому-то не нравился, а другие обожествляли его... Это жизнь, и в ней хватает места для разного. Но главное, что оставил нам в наследство великий мастер, это русская песня.
https://www.kravchinsky.com/knigi/russkaya-pesnya-v-izgnanii-1-e-izdanie/