Соблазнительная Оленька
Глава из романа "Оленька, Живчик и туз"
3
Однако давно пора нам вернуться ко вторнику, вернее, к среде следующей недели, когда, ускользнув от восхищенного взгляда евроюдашкина, потрясная авантюристка Ланчикова и ее невзрачный напарник Пыльцов за полчаса до назначенного им времени подъехали на подержанном «Ауди» к садам Тузпрома.
Запачканные сапогами добытчиков полутемные конторские помещения, из которых Рор Петрович когда-то руководил прокладкой тузопровода «Дружба», в первый же послеприватизационный год были снесены. Для увеличения продолжительности собственной жизни господа ведущие акционеры Тузпрома на месте грязных двухэтажных конторок воздвигли небоскреб, по сути являющийся управленческим дендрарием, и теперь на работе вместо северного, бедного кислородом ветра, вдыхают целебные, тонизирующие ароматы высокогорных, вечноживущих гималайских цветов, похожих на лилии. Живительные фонтаны и рукотворные реки день и ночь ниспадают с благотворным, успокаивающим нервную систему журчанием по беломраморным ступеням и резным колоннам внутренних балконов со всех двадцати пяти этажей ослепительного Тузпромовского небоскреба. В дивных пространствах со средиземноморским климатом, где вместе с залетевшими погреться подмосковными воробьями летают мексиканские колибри, где с лианы на лиану перемахивают шимпанзе, специально выдрессированные в Уголке Дурова не гадить на головы многочисленных тузопросителей, и самой царице Семирамиде не стыдно было бы прогуляться. Очень мудро господа потратились, не пожалели на самих себя - надо прямо по месту работы устраивать рай, а не ждать, пока пристрелят.
При входе в феерическое здание уходящая в небо стеклянная поверхность небоскреба внесла в затрепетавшее сердце Оленьки абсолютную уверенность, что она обязательно - все равно каким образом - взлетит и посмотрится в самое верхнее, бескрайнее окно Тузпрома, вдруг отразившее солнечный луч, пробившийся в это мгновение сквозь белые облака. Она почувствовала себя летчицей, птицей и, окрыленная из автомобильного зловония загруженного грузовиками Калужского шоссе, впорхнула в автоматические двери.
Удивительно, но как раз в эту же минуту в просторном кабинете, составляющем весь восемнадцатый этаж небоскреба, стены которого увешаны картосхемами тузопроводов, проницательный микроцефал господин Фортепьянов, несмотря на всю свою занятость, мельком подумал, вернее, мимолетно возмечтал об обладательнице восхитительного мембранного голоска.
Разумеется, Рор Петрович, еще разговаривая по телефону с Новокостромой, раскусил дешевый номер «начальник-секретарша», срежиссированный хитрющей Ланчиковой. Основной Диспетчер проводил множество подобных разговоров с намеками, и пятерых-шестерых из каждой сотни телефонных настырников приглашал к себе на прием. Рор Петрович нетерпеливо поджидал провинциальную интриганку, так как интуитивно почувствовал, что в мизансцене, топорно разыгранной телефонными аферистами, была не только готовность поделиться тем, что он даст им заработать на самопальной схеме очистки наличности - что само собой разумелось. В интонации Ланчиковой было что-то глубинное и нечто пикантное, которое не всяким словом выразишь. Хотя, конечно, копейка по-прежнему рубль бережет, и сколько бы зеленых нулей ни скопилось на счетах у господина Форпепьянова, лишний нолик-другой на Багамах или в том же Нью-Йорке никогда не помешает.
Соблазнительная Оленька, встав в очередь, огражденную стальными барьерами, окрашенными в ярко-красный цвет, неспешно продвигалась к бюро пропусков. Пользуясь свободной минутой, она попыталась проиграть предстоящий разговор с господином Фортепьяновым, но даже самой себе не смогла сформулировать ничего похожего на строгие и стройные ходы «схемы», в результате которых из магистрального тузового потока, проходящего по лесам, болотам и днищам рек в зарытых в землю заваренных трубах большого сечения, ей, лично ей выделилась бы небольшая, но и не совсем маленькая горючая струйка. В то же время она была уверена, что по наитию сумеет наплести и создать подобие бизнес-переговоров, а потом завязать и настоящие деловые отношения с всемогущим Основным Диспетчером. Ланчикова рассчитывала на подсказку, которую, сам того не ведая, обязательно даст ей во время беседы Рор Петрович. Если честно - красавица блондинка рассчитывала на его похвальбу. Чем любой мужчина старается завоевать расположение Оленьки? Тем что показывает ей собственную значимость. Всесильный же господин Фортепьянов, наступивший элегантным флорентийским ботинком, купленным прямо напротив родового дворца Медичи (сшита обувка тоже, конечно, в Китае, но хитрые итальяшки замазали кипарисовым пахучим лаком дешевенькое клеймо), на энергетическое горло страны, хвастовства ради, наверняка покрутит перед ней каким-нибудь главным своим вентилем. Тут уж хватай - не зевай, торгуй или обменивай доставшийся тебе с барского плеча горючий товар. А стоит Ольге заработать настоящие деньги - тут уж будьте уверены! - она, как о страшном сне, немедленно и навсегда забудет и о платьях от Карла и Розы Люксембург, и о средневековой сырости Костромских Больших Мучных рядов, и о пропахших солдатской селедкой местных супермаркетах, забитых газированной водой на сахарине «Колокольчик», да - чего греха таить! - и о вздорном Венедикте Васильевиче, этом привязчивом гноме, который год за годом неотступно следует за ней по чиновничьим коридорам в поисках легкой наживы. Уверенность в успехе Ланчиковой придавали ошеломительные цифры, которые всплывали в ее обостренном, взбудораженном приближающейся встречей сознании. Эти обнадеживающие циферки, вернее циферищи, попались ей на глаза в газете «Известия» в жалобной статейке, подписанной руководителем Сообщества агрономов и химиков неким господином Гужеевым. Дегенерат Гужеев, нагло используя принадлежащий Рору Петровичу на правах личной собственности туз, производит из него мочевину для полития почв, нитраты для удобрений или еще какую-то подобную же гадость на Дрипежипенском градообразующем химкомбинате. Этот дегенерат, визжа как прищемленный дверью щенок, осмелился за свои грязные деньги обнародовать в приличной газете, что себестоимость одной тысячи кубодецикилометров туза в Уренгое или в Бузулуцке, то есть на месте добычи (ударение на «о») обходится бандитской шайке тузпромовцев в шесть условных единиц. А глубокочтимый, но бесконечно жадный господин Фортепьянов продает эту же самую тысячу кубодецикилометров за 35 условных единиц. В случае если Рору Петровичу или кому-нибудь из членов тузпромовской Коллегии лично крайне неприятен директор какого-нибудь химического комбината - скандалист Гужеев был, похоже, как раз одним из них - а напротив, очень нравится непосредственно Дрипежипенский химический комбинат (который дружные господа тузовики решили отнять у разгильдяя Гужеева и присвоить себе за долги перед Тузпромом), то этому директору туз продают уже за 65 тех же самых условных единиц. Распоясавшийся производитель мочевины укорял коренных тузовиков, что им мол и делать ничего не нужно - сиди себе среди вечноцветущих тропических лиан, вдыхай живительные ароматы белых лилий - «голубое золото» из недр само прет. Так зачем же вы, гады, делаете одиннадцатикратную накрутку? А из 70 условных единиц, за которые вы, аллигаторы, продаете туз на границе в Ужгороде, исхитрились и сварганили такую бухгалтерию, что у вас «налогооблагаемая база» всего две условных единицы, два пропащих доллара! А все остальные бабки у вас, у сволочей, вроде уходят на перекачку, которая на самом деле осуществляется за счет самосжигания туза в турботузоускорителях. А налоги, которые вы, пираньи, действительно платите, вполовину меньше «налогооблагаемой базы»! То есть из 70 тузодолларов нищим бюджетникам перепадает только 1 (один-единственный) доллар.
Тут мымра Гужеев полез было уже в другой, в черный карман, но испугался и понял, что еще словечко-другое - и он не жилец на белом свете. Поэтому скандалист сглотнул слюну, дух перевел, и опять в беспредметный крик ударился: «Что же вы, каннибалы, сжираете нас заживо, пускаете под откос всю химическую промышленность, сельское хозяйство, и заодно сводите на нет всех жителей России?..» и пр. и пр.
Ланчикова гужеевские вопли пропустила, но все циферки запомнила, и с тех пор стала собирать все газетно-журнальные статейки о Тузпроме, которые ей попадались на глаза. Со временем Оленька собралась с мыслями, прикинула и решила, что при такой баснословной разнице в ценах на туз, как ни назови - энергозачет, схема или отъем, ей надо изловчиться и оказаться поближе к господину Фортепьянову, а там она сообразит, на чем ей сыграть. С кондачка ли, навскидку, только бы он, душка Фортепьянов, поближе подпустил ее к тузовой кормушке или, в крайнем случае, к самому себе. Ведь Оленька так изголодалась по достойной жизни, что готова по первому же ни то что слову, а даже полувзгляду Рора Петровича и работать, и действовать, и делиться с ним честно награбленным. А если потребует Рор Петрович - только бы он потребовал! ― то и побаловать знатного тузовика выхоленным и специально ухоженным на этот случай загорелым на Карибах подтянутым животиком и белой изумительной грудью, да и чем угодно - за этим дело не станет.
После тщательнейшей проверки паспортов Тузпромом бюро пропусков Ланчикова под ручку с Пыльцовым подошла к укрепзагону, напомнившему ей клетку с тиграми в московском зоопарке. Проходя сквозь турникет, а затем через двойную арку металлодетектора, она обратила внимание, что все охранники, наподобие древнеассирийских невольников, носят на шее тонкие кольца с какими-то надписями, а один из увальней в камуфляжной форме ― в точности как и она натуральный блондин с льняными волосами, которые даже светлее ее собственных. Мужчин с таким цветом волос она не встречала, хотя прицеливающийся, раздевающий ее на ходу взгляд охранника был весьма обычным.
Получив и тут же сдав пропуска, Оленька успешно прошла обряд штемпелевания тыльной стороны ладони, и в сопровождении верного, но так надоевшего ей Пыльцова поспешила к лифтам. Тут белобрысый охранник возник опять и чуть было не оттеснил Оленьку от Венедикта Васильевича. Поэтому прямо перед входом в лифт они взялись за руки, храбро прошли сквозь еще один металлодетектор, вбежали в скоростную кабину и, не дожидаясь попутчиков, вдвоем - двумя указательными пальцами сразу! - нажали на 18-ю кнопку и поднялись на главный управленческий этаж. Прежде чем ринуться в кабинет Основного Диспетчера, Ланчикова оглянулась на дозированный свет, идущий сквозь безрамные пролеты небьющихся, непробиваемых, затемненных америкостекол, которыми облицован восходящий Тузпрома. Оленька была на таком взводе, что ей опять почудилось - она летит над столицей, ложится на крыло и смотрит на молодящуюся Москву с птичьего полета. Сквозь стеклянную стену далеко-далеко был виден несколько скособочившийся, как бы соскальзывающий с пологого холма в Москву-реку Кремль, и его крохотные башенки и зубчатые стенки в эту секунду показались Оленьке шоколадно-кремовыми украшениями на заказном, предпраздничном торте. И тут подумалось Ланчиковой: «Что ж вы, господа кремлевские шаркуны-мажоры, медальки и звездочки вешаете только на мужские бравые пиджаки, когда в жизни все настоящие подвиги совершаются только женщинами, и в частности мной!»
Не обращая никакого внимание на слабые протесты согбенных мужских фигур, терпеливо сидящих возле заветной двери, и отбросив неуместную вежливость, Ланчикова стремительно, словно пират офшорных морей на борт взятого на абордаж бюджетного корабля с поникшими парусами, ворвалась в кабинет господина Фортепьянова. Венедикт Васильевич, извинительно улыбаясь, прошмыгнул следом за ослепительной партнершей.
Но в кабинете Основного Диспетчера никого не было.
Оленька оглянулась. Тут из-за стоящего на огромном столе
28 дюймового плоского монитора выглянул миниатюрный правнук вора-форточника, похожий на старого лысого жокея, и маленькими желто-базальтовыми глазками с восхищением уставился на красавицу Ланчикову.
Господин Фортепьянов к моменту восшествия на Российский тузовый престол поистаскался на приисках, потерял здоровье и волосы, утратил внешний лоск в аппаратной борьбе, и в первое мгновение посетители из провинции принимали Основного Диспетчера за задержавшегося в кабинете уборщика помещений. Но уже во второе мгновение, заметив тусклый блеск пакорабановского дорогого костюмчика, Оленька представилась:
- Рор Петрович, мы из Новокостромы. Вы нас вызывали.
За последние девять лет господин Фортепьянов из нищего производственника превратился в управленца-триллиардера. Главная же метаморфоза в жизни Рора Петровича произошла всего лишь за несколько недель, когда он из жалкого подчиненного, который по первому звонку со Старой площади мчался на попутке до Беляева, потом трясся на метро до площади Ногина (Китай-город) в центр Москвы, поднимался в кабинет с венецианскими окнами во всю стену и часами молча выслушивал треп очередного напыщенного возлекремлевского подонка, превратился в собственника, во владельца отрасли, в монопольца! Любой министр - действующий, а не то что бывший, который когда-то брезгливо вытирал о него свои аппаратно-коммунистические башмаки, теперь - отныне и навсегда! - униженно пытается попасть к господину Фортепьянову на прием, чтобы по старой дружбе заработать пару новых копеек. Чудесные метаморфозы произошли в результате незаметной аппаратной возни. Никто из высшего звена нынешних владельцев Тузпрома, включая, разумеется, и самого господина Фортепьянова, никуда не скакал на лошадях, не стрелял из окон поезда по бизонам, не крошил из кольта выстроенных вдоль стенки бара и связанных попарно индейцев, не взрывал сейфов с наличными деньгами и золотыми слитками, не линчевал негров и не насиловал негритянок. Никаких вестерновских, голливудских и просто сомнительных физических действий, предшествующих мгновенному сказочному обогащению, не было. Ничего захватывающего в жизни Основного Диспетчера, кроме закрытых заседаний, консультаций с дипломированными, высокомернолобыми посланцами Гарвардского и Оксфордского университетов, подготовки учредительных документов (центнеров папок и кип гербовых листов), оплаты нотариальных заверений и квитанций, и нескончаемых телефонных переговоров за последние годы не происходило и не производилось. А переезд Рора Петровича из подмосковного, тонущего в грязи и мусоре поселка Газопровод, где он еще пять лет назад жил с женой в двухкомнатной квартире на последнем этаже крупнопанельного дома, в анфиладу просторных залов в кирпичном особняке на Донской улице тоже произошел рутинно и даже отдаленно не походил на живительное, бодрящее бандитское действо.
Господин Фортепьянов выиграл битву за собственность на холодной лошади.
Между тем в жилах Рора Петровича от бумажной аппаратной скуки давно закипала кровь палача прадедушки, и Основной Диспетчер часто ловил себя на том, что его указательный палец, вместо того чтобы при многочисленных подписях нажимать на золотое перо паркеровской авторучки, с гораздо большим удовольствием давил бы и давил на курок расстрельного нагана. Ему было скучно, дьявольски скучно! Немыслимое богатство только усиливало чувство крайней внутренней угнетенности, и немудрено - в тех редких случаях, когда Основной Диспетчер не скучал после трудового дня на одной из многочисленных тузпромовских резиденций, так называемых «Порок» (ударение на «По»), и был у себя дома, помимо телевизора с экраном в четверть стены Рору Петровичу приходилось наблюдать гримасу крайнего недовольства, навечно впечатанную в обрюзгшую нижнюю челюсть - в эту особо малопривлекательную часть дряблого лица своей супруги, которая была на голову выше Рора Петровича. Изредка разговаривая с женой, Фортепьянов давно обратил внимание, что выражение брезгливости на ее лице только увеличивается от приобретения жизненных благ. Подобное же выражение, правда, несколько сдобренное пресыщенностью и высокомерием, он отмечал и на своей компактной физиономии, когда подолгу гляделся в обрамленное во французский золоченый багет громадное зеркало, которое висело в апартаментах для отдыха, расположенных рядом с его рабочим кабинетом за стальными, замаскированными под стену дверями.
Высота владетельного положения открыла перед господином Фортепьяновым всю изнанку людской корысти, помноженной на необязательность и суетливость, и поэтому Рор Петрович, несмотря на все могущество и неисчислимые богатства, был весьма несчастным человеком. Ждать хоть каких-то перемен в своей скучной жизни он мог только от посетителей, поскольку как должностное, владетельное, охраняемое по высшей категории лицо, благодаря заботам командира досмотровой Тузпромовской дивизии генерал-полковника в отставке Пако Кочканяна, иных контактов с миром не имел.
Любуясь дивными чертами лица восхитительной посетительницы, Рор Петрович вдруг осознал, что пригласил ее на прием отнюдь не за тем, чтобы приумножить собственное состояние. Этот сомнительный визит нищих костромичей мог принести ему, кроме нервотрепки и неприятностей, в самом лучшем случае одну-две сотни тысяч долларов, что не составило бы и процента от его швейцарских или даже словацких номерных счетов. Господин Фортепьянов, в тщетной надежде разнообразить устоявшуюся аппаратную рутину, в которую превратилась его жизнь, уныло и безотчетно чего-то ждал, и вдруг дождался подарка судьбы в лице ослепительной блондинки Ланчиковой! В то же самое мгновение и Оленька профессионально почувствовала подспудную мужскую тоску господина Фортепьянова, посмотрела ему в каменно-твердые, но такие тоскующие базальтовые глазки, и между двумя людьми проскочила слабая искорка.
Рор Петрович мельком глянул на пришибленного пыльным мешком партнера телефонной аферистки, улыбнулся, и произнес:
- Садитесь.
Провинциальные визитеры, несколько стесняясь, сели за стол заседаний Коллегии.
Как только Основной Диспетчер отвел взгляд от телефонного афериста Пыльцова, тот осмелился нарушить натянутую, как струна золотой арфы, тишину высочайшего кабинета, едва слышно втянул ноздрями воздух и осторожно принюхался. Так и есть - благотворная средиземноморская атмосфера, круглосуточно поддерживаемая японокондиционерами во всех неоглядных замкнутых пространствах Тузпрома, в этом утонченном помещении была несколько разбавлена московским кисловыхлопным ветерком. Венедикт Васильевич с удивлением и еще более осторожно скосил глаза, и вдруг обнаружил, что в сплошном америкостеклянном покрытии, видимо по личному распоряжению господина Фортепьянова, прорублено небольшое окошко, вернее форточка, которая была чуть-чуть приоткрыта.
Рор Петрович мог сразу же задать наглой парочке один из пятидесяти вопросов, который в свою очередь зададут ему на Коллегии ведущие акционеры, прежде чем запускать в действие любую из схем отмыва налички. Он тут же бы получил от настырной провинциалки нелепый ответ, после которого мог сразу же и навсегда выгнать эту гоп-компанию вон. Но вместо этого Рор Петрович, удивляясь самому себе, взял со стола лазерную указку и подошел к карте России, наклеенной на огромный кусок оргалита. С Крайнего Севера страны черные, жирные полосы магистральных тузопроводов спускались на юг и ветвились на средние, на мелкие и на мельчащие артерии, подходящие к каждому городу, к каждому населенному пункту и там разбрасывающиеся капиллярными кисточками ко всем мало-мальски значительным промышленным предприятиям. Отдавая себе ясный отчет, что этого ни в коем случае нельзя делать, в точности как павлин перед павлинихой помахивает разукрашенным хвостом, Основной Диспетчер стал водить яркой точкой лазера по карто-схеме, преодолел невесть откуда взявшееся смущение и заговорил:
- В наших тузопроводах туз является одновременно сырьем и энергоносителем. В этих же трубах текут налог на недра, зарплата добытчикам, акциз, налог на добавочную стоимость и пр. Туз - причем этот же туз - в этих же самых трубах! - мы должны выменивать на метанол, на ингибитор гидрообразований, без которого добыча (ударение на «о»!) невозможна. (Тут Оленька осмелилась, и в ответ на хамское выражение «ингибитор» впервые сделала Рору Петровичу глазки.) Но туз делится только по документам - он как шел так и идет по зарытым в землю трубам большого диаметра. Любая схема может возникнуть только в том случае, если туз - опять-таки по документам! - будет сырьем и ни в коем случае не будет энергоносителем. Иначе вместо того, чтобы положить наши деньги в наши же карманы, мы засветим их и отдадим оголтелым чинушам, которые под видом государства обложат нас целым букетом налогов и тут же все деньги растранжирят или украдут.
(«Вот подсказка, так подсказка! Это же та самая «схема», которую я сама должна была предложить господину Фортепьянову!» - восхитилась Оленька.)
Рор Петрович, находясь в каком-то затмении, продолжал просвещать провинциальных просителей, как им половчее провести Тузпром:
- Чтобы одна четверть голубого золота превратилась на Новокостромском химкомбинате в каучук, в покрышки или, я очень извиняюсь, в презервативы (тут Рор Петрович тонко улыбнулся, и следом за ним тотчас улыбнулась, но гораздо более открыто, даже жемчужные зубки на мгновение просияли - Оленька, а Венедикт Васильевич нахмурился и помрачнел) вы должны три четверти туза сжечь. Но все документы для налоговиков вы должны оформить таким образом, что вроде бы синтез произошел сам собой, а главное никакого горения и в помине не было. Для дальнейшей модернизации химкомбината купите за копейки, допустим в Италии, какие-нибудь корейские полуавтоматические станки для производства, скажем, детских чулочков. Только ни в коем случае не везите их в Новокострому, не делайте глупостей! Оставляйте оборудование в той же Италии, можете даже со складов (ударение на «о») его не забирать, только отметьте документы (на «у») на таможне и дальше действуйте по толлингу, а еще лучше - по давальческой схеме...
«Котеночек ты мой крохотный! Вот в чем тут дело - проклевывается денежка! - ликует Оленька, - Чтобы из туза получился каучук - вернее очищенные бабки, надо этот туз на фиг сжечь. Тогда из остальной части вонючего «голубого золота» получится всякая гадкая резина. По документам же весь туз, который по доброте души выделит мне Рор Петрович и который бездарно сожгут наши новокостромские дармоеды, пройдет как сырье! Все это мы с Веничкой легче легкого сварганим и вобьем в голову Лапидевскому-Гаврилову - Новокостромскому азотно-туковому мужлану! Я сама проконтролирую, чтобы тупица Гендиректор все правильно украл. То есть поступил в точности так, как нам сейчас подсказывает благодетель господин Фортепьянов. Комар носа не подточит! Сгорел туз или в дырочку просочился и улетучился - кто это может доказать? Никто! Только что был тут, в трубе посвистывал, и вот уже нет его - облачком в небе летает! Теперь осталось, чтобы дорогой Рор Петрович, - какой же он все-таки миленький! - мне и цену на тузовое сырье назначил подходящую. А дать, дорогой Ророчка, цыпочка ты моя ненаглядная, я тебе всегда дам, хоть по давальческой схеме, хоть прямо тут в кабинете. А как вся Новокостромская область окажется у меня в кулачке, так милости прошу, наслаждайся, пожалуйста, сколько тельцу твоему щупленькому будет угодно!»
И вот что интересно, вот что замечательно: как только Оленька - еще только в осторожных мыслях! - осмелилась перейти с господином Фортепьяновым на «ты», так она тут же почувствовала сильнейший прилив нежности к поистаскавшемуся на промыслах микроцефалу.
- Сейчас покрышек и гондонов везде хватает, - вдруг возник Венедикт Васильевич, неожиданно почувствовавший укол ревности.
Ланчикова в ужасе обернулась на партнера и увидела, что глупый Пыльцов сел от нее через стул, и она, при всем желании, не сможет его как следует ущипнуть. Тогда Оленька в полном отчаянии пнула наудачу острым французским каблучком, чтобы пронзить бедро, уколоть в ляжку, в брылю этого преданного, но бездарного пушистого пуделя, ударилась точеной щиколоткой о ножку стола и вскрикнула.
Рор Петрович отбросил лазерную указку, подбежал к Оленьке, взял ее за руку и с надеждой спросил:
- Что с вами, моя дорогая?
Потирая ушибленную щиколотку, красавица с презрением покосилась на Пыльцова, нарушившего основное правило телефонных аферистов - никаких личных чувств при работе с лохом. Оленька готова была убить ревнивого болвана, но сдержала себя и нежным голоском, превозмогающим боль, выслала напарника из кабинета:
- Венедикт Васильевич, будьте добры, принесите мне, пожалуйста, из машины аптечку.
Что означало - «Болван! Немедленно убирайся вон!»
«Хочет отхромчить у диспетчера» - понял господин Пыльцов, и побледнел. Но все же, повинуясь старшей партнерше, натуральной блондинке Ланчиковой, Венедикт Васильевич встал, с протестующим шумом отодвинул стул, гордо вскинул голову и удалился.
3
Однако давно пора нам вернуться ко вторнику, вернее, к среде следующей недели, когда, ускользнув от восхищенного взгляда евроюдашкина, потрясная авантюристка Ланчикова и ее невзрачный напарник Пыльцов за полчаса до назначенного им времени подъехали на подержанном «Ауди» к садам Тузпрома.
Запачканные сапогами добытчиков полутемные конторские помещения, из которых Рор Петрович когда-то руководил прокладкой тузопровода «Дружба», в первый же послеприватизационный год были снесены. Для увеличения продолжительности собственной жизни господа ведущие акционеры Тузпрома на месте грязных двухэтажных конторок воздвигли небоскреб, по сути являющийся управленческим дендрарием, и теперь на работе вместо северного, бедного кислородом ветра, вдыхают целебные, тонизирующие ароматы высокогорных, вечноживущих гималайских цветов, похожих на лилии. Живительные фонтаны и рукотворные реки день и ночь ниспадают с благотворным, успокаивающим нервную систему журчанием по беломраморным ступеням и резным колоннам внутренних балконов со всех двадцати пяти этажей ослепительного Тузпромовского небоскреба. В дивных пространствах со средиземноморским климатом, где вместе с залетевшими погреться подмосковными воробьями летают мексиканские колибри, где с лианы на лиану перемахивают шимпанзе, специально выдрессированные в Уголке Дурова не гадить на головы многочисленных тузопросителей, и самой царице Семирамиде не стыдно было бы прогуляться. Очень мудро господа потратились, не пожалели на самих себя - надо прямо по месту работы устраивать рай, а не ждать, пока пристрелят.
При входе в феерическое здание уходящая в небо стеклянная поверхность небоскреба внесла в затрепетавшее сердце Оленьки абсолютную уверенность, что она обязательно - все равно каким образом - взлетит и посмотрится в самое верхнее, бескрайнее окно Тузпрома, вдруг отразившее солнечный луч, пробившийся в это мгновение сквозь белые облака. Она почувствовала себя летчицей, птицей и, окрыленная из автомобильного зловония загруженного грузовиками Калужского шоссе, впорхнула в автоматические двери.
Удивительно, но как раз в эту же минуту в просторном кабинете, составляющем весь восемнадцатый этаж небоскреба, стены которого увешаны картосхемами тузопроводов, проницательный микроцефал господин Фортепьянов, несмотря на всю свою занятость, мельком подумал, вернее, мимолетно возмечтал об обладательнице восхитительного мембранного голоска.
Разумеется, Рор Петрович, еще разговаривая по телефону с Новокостромой, раскусил дешевый номер «начальник-секретарша», срежиссированный хитрющей Ланчиковой. Основной Диспетчер проводил множество подобных разговоров с намеками, и пятерых-шестерых из каждой сотни телефонных настырников приглашал к себе на прием. Рор Петрович нетерпеливо поджидал провинциальную интриганку, так как интуитивно почувствовал, что в мизансцене, топорно разыгранной телефонными аферистами, была не только готовность поделиться тем, что он даст им заработать на самопальной схеме очистки наличности - что само собой разумелось. В интонации Ланчиковой было что-то глубинное и нечто пикантное, которое не всяким словом выразишь. Хотя, конечно, копейка по-прежнему рубль бережет, и сколько бы зеленых нулей ни скопилось на счетах у господина Форпепьянова, лишний нолик-другой на Багамах или в том же Нью-Йорке никогда не помешает.
Соблазнительная Оленька, встав в очередь, огражденную стальными барьерами, окрашенными в ярко-красный цвет, неспешно продвигалась к бюро пропусков. Пользуясь свободной минутой, она попыталась проиграть предстоящий разговор с господином Фортепьяновым, но даже самой себе не смогла сформулировать ничего похожего на строгие и стройные ходы «схемы», в результате которых из магистрального тузового потока, проходящего по лесам, болотам и днищам рек в зарытых в землю заваренных трубах большого сечения, ей, лично ей выделилась бы небольшая, но и не совсем маленькая горючая струйка. В то же время она была уверена, что по наитию сумеет наплести и создать подобие бизнес-переговоров, а потом завязать и настоящие деловые отношения с всемогущим Основным Диспетчером. Ланчикова рассчитывала на подсказку, которую, сам того не ведая, обязательно даст ей во время беседы Рор Петрович. Если честно - красавица блондинка рассчитывала на его похвальбу. Чем любой мужчина старается завоевать расположение Оленьки? Тем что показывает ей собственную значимость. Всесильный же господин Фортепьянов, наступивший элегантным флорентийским ботинком, купленным прямо напротив родового дворца Медичи (сшита обувка тоже, конечно, в Китае, но хитрые итальяшки замазали кипарисовым пахучим лаком дешевенькое клеймо), на энергетическое горло страны, хвастовства ради, наверняка покрутит перед ней каким-нибудь главным своим вентилем. Тут уж хватай - не зевай, торгуй или обменивай доставшийся тебе с барского плеча горючий товар. А стоит Ольге заработать настоящие деньги - тут уж будьте уверены! - она, как о страшном сне, немедленно и навсегда забудет и о платьях от Карла и Розы Люксембург, и о средневековой сырости Костромских Больших Мучных рядов, и о пропахших солдатской селедкой местных супермаркетах, забитых газированной водой на сахарине «Колокольчик», да - чего греха таить! - и о вздорном Венедикте Васильевиче, этом привязчивом гноме, который год за годом неотступно следует за ней по чиновничьим коридорам в поисках легкой наживы. Уверенность в успехе Ланчиковой придавали ошеломительные цифры, которые всплывали в ее обостренном, взбудораженном приближающейся встречей сознании. Эти обнадеживающие циферки, вернее циферищи, попались ей на глаза в газете «Известия» в жалобной статейке, подписанной руководителем Сообщества агрономов и химиков неким господином Гужеевым. Дегенерат Гужеев, нагло используя принадлежащий Рору Петровичу на правах личной собственности туз, производит из него мочевину для полития почв, нитраты для удобрений или еще какую-то подобную же гадость на Дрипежипенском градообразующем химкомбинате. Этот дегенерат, визжа как прищемленный дверью щенок, осмелился за свои грязные деньги обнародовать в приличной газете, что себестоимость одной тысячи кубодецикилометров туза в Уренгое или в Бузулуцке, то есть на месте добычи (ударение на «о») обходится бандитской шайке тузпромовцев в шесть условных единиц. А глубокочтимый, но бесконечно жадный господин Фортепьянов продает эту же самую тысячу кубодецикилометров за 35 условных единиц. В случае если Рору Петровичу или кому-нибудь из членов тузпромовской Коллегии лично крайне неприятен директор какого-нибудь химического комбината - скандалист Гужеев был, похоже, как раз одним из них - а напротив, очень нравится непосредственно Дрипежипенский химический комбинат (который дружные господа тузовики решили отнять у разгильдяя Гужеева и присвоить себе за долги перед Тузпромом), то этому директору туз продают уже за 65 тех же самых условных единиц. Распоясавшийся производитель мочевины укорял коренных тузовиков, что им мол и делать ничего не нужно - сиди себе среди вечноцветущих тропических лиан, вдыхай живительные ароматы белых лилий - «голубое золото» из недр само прет. Так зачем же вы, гады, делаете одиннадцатикратную накрутку? А из 70 условных единиц, за которые вы, аллигаторы, продаете туз на границе в Ужгороде, исхитрились и сварганили такую бухгалтерию, что у вас «налогооблагаемая база» всего две условных единицы, два пропащих доллара! А все остальные бабки у вас, у сволочей, вроде уходят на перекачку, которая на самом деле осуществляется за счет самосжигания туза в турботузоускорителях. А налоги, которые вы, пираньи, действительно платите, вполовину меньше «налогооблагаемой базы»! То есть из 70 тузодолларов нищим бюджетникам перепадает только 1 (один-единственный) доллар.
Тут мымра Гужеев полез было уже в другой, в черный карман, но испугался и понял, что еще словечко-другое - и он не жилец на белом свете. Поэтому скандалист сглотнул слюну, дух перевел, и опять в беспредметный крик ударился: «Что же вы, каннибалы, сжираете нас заживо, пускаете под откос всю химическую промышленность, сельское хозяйство, и заодно сводите на нет всех жителей России?..» и пр. и пр.
Ланчикова гужеевские вопли пропустила, но все циферки запомнила, и с тех пор стала собирать все газетно-журнальные статейки о Тузпроме, которые ей попадались на глаза. Со временем Оленька собралась с мыслями, прикинула и решила, что при такой баснословной разнице в ценах на туз, как ни назови - энергозачет, схема или отъем, ей надо изловчиться и оказаться поближе к господину Фортепьянову, а там она сообразит, на чем ей сыграть. С кондачка ли, навскидку, только бы он, душка Фортепьянов, поближе подпустил ее к тузовой кормушке или, в крайнем случае, к самому себе. Ведь Оленька так изголодалась по достойной жизни, что готова по первому же ни то что слову, а даже полувзгляду Рора Петровича и работать, и действовать, и делиться с ним честно награбленным. А если потребует Рор Петрович - только бы он потребовал! ― то и побаловать знатного тузовика выхоленным и специально ухоженным на этот случай загорелым на Карибах подтянутым животиком и белой изумительной грудью, да и чем угодно - за этим дело не станет.
После тщательнейшей проверки паспортов Тузпромом бюро пропусков Ланчикова под ручку с Пыльцовым подошла к укрепзагону, напомнившему ей клетку с тиграми в московском зоопарке. Проходя сквозь турникет, а затем через двойную арку металлодетектора, она обратила внимание, что все охранники, наподобие древнеассирийских невольников, носят на шее тонкие кольца с какими-то надписями, а один из увальней в камуфляжной форме ― в точности как и она натуральный блондин с льняными волосами, которые даже светлее ее собственных. Мужчин с таким цветом волос она не встречала, хотя прицеливающийся, раздевающий ее на ходу взгляд охранника был весьма обычным.
Получив и тут же сдав пропуска, Оленька успешно прошла обряд штемпелевания тыльной стороны ладони, и в сопровождении верного, но так надоевшего ей Пыльцова поспешила к лифтам. Тут белобрысый охранник возник опять и чуть было не оттеснил Оленьку от Венедикта Васильевича. Поэтому прямо перед входом в лифт они взялись за руки, храбро прошли сквозь еще один металлодетектор, вбежали в скоростную кабину и, не дожидаясь попутчиков, вдвоем - двумя указательными пальцами сразу! - нажали на 18-ю кнопку и поднялись на главный управленческий этаж. Прежде чем ринуться в кабинет Основного Диспетчера, Ланчикова оглянулась на дозированный свет, идущий сквозь безрамные пролеты небьющихся, непробиваемых, затемненных америкостекол, которыми облицован восходящий Тузпрома. Оленька была на таком взводе, что ей опять почудилось - она летит над столицей, ложится на крыло и смотрит на молодящуюся Москву с птичьего полета. Сквозь стеклянную стену далеко-далеко был виден несколько скособочившийся, как бы соскальзывающий с пологого холма в Москву-реку Кремль, и его крохотные башенки и зубчатые стенки в эту секунду показались Оленьке шоколадно-кремовыми украшениями на заказном, предпраздничном торте. И тут подумалось Ланчиковой: «Что ж вы, господа кремлевские шаркуны-мажоры, медальки и звездочки вешаете только на мужские бравые пиджаки, когда в жизни все настоящие подвиги совершаются только женщинами, и в частности мной!»
Не обращая никакого внимание на слабые протесты согбенных мужских фигур, терпеливо сидящих возле заветной двери, и отбросив неуместную вежливость, Ланчикова стремительно, словно пират офшорных морей на борт взятого на абордаж бюджетного корабля с поникшими парусами, ворвалась в кабинет господина Фортепьянова. Венедикт Васильевич, извинительно улыбаясь, прошмыгнул следом за ослепительной партнершей.
Но в кабинете Основного Диспетчера никого не было.
Оленька оглянулась. Тут из-за стоящего на огромном столе
28 дюймового плоского монитора выглянул миниатюрный правнук вора-форточника, похожий на старого лысого жокея, и маленькими желто-базальтовыми глазками с восхищением уставился на красавицу Ланчикову.
Господин Фортепьянов к моменту восшествия на Российский тузовый престол поистаскался на приисках, потерял здоровье и волосы, утратил внешний лоск в аппаратной борьбе, и в первое мгновение посетители из провинции принимали Основного Диспетчера за задержавшегося в кабинете уборщика помещений. Но уже во второе мгновение, заметив тусклый блеск пакорабановского дорогого костюмчика, Оленька представилась:
- Рор Петрович, мы из Новокостромы. Вы нас вызывали.
За последние девять лет господин Фортепьянов из нищего производственника превратился в управленца-триллиардера. Главная же метаморфоза в жизни Рора Петровича произошла всего лишь за несколько недель, когда он из жалкого подчиненного, который по первому звонку со Старой площади мчался на попутке до Беляева, потом трясся на метро до площади Ногина (Китай-город) в центр Москвы, поднимался в кабинет с венецианскими окнами во всю стену и часами молча выслушивал треп очередного напыщенного возлекремлевского подонка, превратился в собственника, во владельца отрасли, в монопольца! Любой министр - действующий, а не то что бывший, который когда-то брезгливо вытирал о него свои аппаратно-коммунистические башмаки, теперь - отныне и навсегда! - униженно пытается попасть к господину Фортепьянову на прием, чтобы по старой дружбе заработать пару новых копеек. Чудесные метаморфозы произошли в результате незаметной аппаратной возни. Никто из высшего звена нынешних владельцев Тузпрома, включая, разумеется, и самого господина Фортепьянова, никуда не скакал на лошадях, не стрелял из окон поезда по бизонам, не крошил из кольта выстроенных вдоль стенки бара и связанных попарно индейцев, не взрывал сейфов с наличными деньгами и золотыми слитками, не линчевал негров и не насиловал негритянок. Никаких вестерновских, голливудских и просто сомнительных физических действий, предшествующих мгновенному сказочному обогащению, не было. Ничего захватывающего в жизни Основного Диспетчера, кроме закрытых заседаний, консультаций с дипломированными, высокомернолобыми посланцами Гарвардского и Оксфордского университетов, подготовки учредительных документов (центнеров папок и кип гербовых листов), оплаты нотариальных заверений и квитанций, и нескончаемых телефонных переговоров за последние годы не происходило и не производилось. А переезд Рора Петровича из подмосковного, тонущего в грязи и мусоре поселка Газопровод, где он еще пять лет назад жил с женой в двухкомнатной квартире на последнем этаже крупнопанельного дома, в анфиладу просторных залов в кирпичном особняке на Донской улице тоже произошел рутинно и даже отдаленно не походил на живительное, бодрящее бандитское действо.
Господин Фортепьянов выиграл битву за собственность на холодной лошади.
Между тем в жилах Рора Петровича от бумажной аппаратной скуки давно закипала кровь палача прадедушки, и Основной Диспетчер часто ловил себя на том, что его указательный палец, вместо того чтобы при многочисленных подписях нажимать на золотое перо паркеровской авторучки, с гораздо большим удовольствием давил бы и давил на курок расстрельного нагана. Ему было скучно, дьявольски скучно! Немыслимое богатство только усиливало чувство крайней внутренней угнетенности, и немудрено - в тех редких случаях, когда Основной Диспетчер не скучал после трудового дня на одной из многочисленных тузпромовских резиденций, так называемых «Порок» (ударение на «По»), и был у себя дома, помимо телевизора с экраном в четверть стены Рору Петровичу приходилось наблюдать гримасу крайнего недовольства, навечно впечатанную в обрюзгшую нижнюю челюсть - в эту особо малопривлекательную часть дряблого лица своей супруги, которая была на голову выше Рора Петровича. Изредка разговаривая с женой, Фортепьянов давно обратил внимание, что выражение брезгливости на ее лице только увеличивается от приобретения жизненных благ. Подобное же выражение, правда, несколько сдобренное пресыщенностью и высокомерием, он отмечал и на своей компактной физиономии, когда подолгу гляделся в обрамленное во французский золоченый багет громадное зеркало, которое висело в апартаментах для отдыха, расположенных рядом с его рабочим кабинетом за стальными, замаскированными под стену дверями.
Высота владетельного положения открыла перед господином Фортепьяновым всю изнанку людской корысти, помноженной на необязательность и суетливость, и поэтому Рор Петрович, несмотря на все могущество и неисчислимые богатства, был весьма несчастным человеком. Ждать хоть каких-то перемен в своей скучной жизни он мог только от посетителей, поскольку как должностное, владетельное, охраняемое по высшей категории лицо, благодаря заботам командира досмотровой Тузпромовской дивизии генерал-полковника в отставке Пако Кочканяна, иных контактов с миром не имел.
Любуясь дивными чертами лица восхитительной посетительницы, Рор Петрович вдруг осознал, что пригласил ее на прием отнюдь не за тем, чтобы приумножить собственное состояние. Этот сомнительный визит нищих костромичей мог принести ему, кроме нервотрепки и неприятностей, в самом лучшем случае одну-две сотни тысяч долларов, что не составило бы и процента от его швейцарских или даже словацких номерных счетов. Господин Фортепьянов, в тщетной надежде разнообразить устоявшуюся аппаратную рутину, в которую превратилась его жизнь, уныло и безотчетно чего-то ждал, и вдруг дождался подарка судьбы в лице ослепительной блондинки Ланчиковой! В то же самое мгновение и Оленька профессионально почувствовала подспудную мужскую тоску господина Фортепьянова, посмотрела ему в каменно-твердые, но такие тоскующие базальтовые глазки, и между двумя людьми проскочила слабая искорка.
Рор Петрович мельком глянул на пришибленного пыльным мешком партнера телефонной аферистки, улыбнулся, и произнес:
- Садитесь.
Провинциальные визитеры, несколько стесняясь, сели за стол заседаний Коллегии.
Как только Основной Диспетчер отвел взгляд от телефонного афериста Пыльцова, тот осмелился нарушить натянутую, как струна золотой арфы, тишину высочайшего кабинета, едва слышно втянул ноздрями воздух и осторожно принюхался. Так и есть - благотворная средиземноморская атмосфера, круглосуточно поддерживаемая японокондиционерами во всех неоглядных замкнутых пространствах Тузпрома, в этом утонченном помещении была несколько разбавлена московским кисловыхлопным ветерком. Венедикт Васильевич с удивлением и еще более осторожно скосил глаза, и вдруг обнаружил, что в сплошном америкостеклянном покрытии, видимо по личному распоряжению господина Фортепьянова, прорублено небольшое окошко, вернее форточка, которая была чуть-чуть приоткрыта.
Рор Петрович мог сразу же задать наглой парочке один из пятидесяти вопросов, который в свою очередь зададут ему на Коллегии ведущие акционеры, прежде чем запускать в действие любую из схем отмыва налички. Он тут же бы получил от настырной провинциалки нелепый ответ, после которого мог сразу же и навсегда выгнать эту гоп-компанию вон. Но вместо этого Рор Петрович, удивляясь самому себе, взял со стола лазерную указку и подошел к карте России, наклеенной на огромный кусок оргалита. С Крайнего Севера страны черные, жирные полосы магистральных тузопроводов спускались на юг и ветвились на средние, на мелкие и на мельчащие артерии, подходящие к каждому городу, к каждому населенному пункту и там разбрасывающиеся капиллярными кисточками ко всем мало-мальски значительным промышленным предприятиям. Отдавая себе ясный отчет, что этого ни в коем случае нельзя делать, в точности как павлин перед павлинихой помахивает разукрашенным хвостом, Основной Диспетчер стал водить яркой точкой лазера по карто-схеме, преодолел невесть откуда взявшееся смущение и заговорил:
- В наших тузопроводах туз является одновременно сырьем и энергоносителем. В этих же трубах текут налог на недра, зарплата добытчикам, акциз, налог на добавочную стоимость и пр. Туз - причем этот же туз - в этих же самых трубах! - мы должны выменивать на метанол, на ингибитор гидрообразований, без которого добыча (ударение на «о»!) невозможна. (Тут Оленька осмелилась, и в ответ на хамское выражение «ингибитор» впервые сделала Рору Петровичу глазки.) Но туз делится только по документам - он как шел так и идет по зарытым в землю трубам большого диаметра. Любая схема может возникнуть только в том случае, если туз - опять-таки по документам! - будет сырьем и ни в коем случае не будет энергоносителем. Иначе вместо того, чтобы положить наши деньги в наши же карманы, мы засветим их и отдадим оголтелым чинушам, которые под видом государства обложат нас целым букетом налогов и тут же все деньги растранжирят или украдут.
(«Вот подсказка, так подсказка! Это же та самая «схема», которую я сама должна была предложить господину Фортепьянову!» - восхитилась Оленька.)
Рор Петрович, находясь в каком-то затмении, продолжал просвещать провинциальных просителей, как им половчее провести Тузпром:
- Чтобы одна четверть голубого золота превратилась на Новокостромском химкомбинате в каучук, в покрышки или, я очень извиняюсь, в презервативы (тут Рор Петрович тонко улыбнулся, и следом за ним тотчас улыбнулась, но гораздо более открыто, даже жемчужные зубки на мгновение просияли - Оленька, а Венедикт Васильевич нахмурился и помрачнел) вы должны три четверти туза сжечь. Но все документы для налоговиков вы должны оформить таким образом, что вроде бы синтез произошел сам собой, а главное никакого горения и в помине не было. Для дальнейшей модернизации химкомбината купите за копейки, допустим в Италии, какие-нибудь корейские полуавтоматические станки для производства, скажем, детских чулочков. Только ни в коем случае не везите их в Новокострому, не делайте глупостей! Оставляйте оборудование в той же Италии, можете даже со складов (ударение на «о») его не забирать, только отметьте документы (на «у») на таможне и дальше действуйте по толлингу, а еще лучше - по давальческой схеме...
«Котеночек ты мой крохотный! Вот в чем тут дело - проклевывается денежка! - ликует Оленька, - Чтобы из туза получился каучук - вернее очищенные бабки, надо этот туз на фиг сжечь. Тогда из остальной части вонючего «голубого золота» получится всякая гадкая резина. По документам же весь туз, который по доброте души выделит мне Рор Петрович и который бездарно сожгут наши новокостромские дармоеды, пройдет как сырье! Все это мы с Веничкой легче легкого сварганим и вобьем в голову Лапидевскому-Гаврилову - Новокостромскому азотно-туковому мужлану! Я сама проконтролирую, чтобы тупица Гендиректор все правильно украл. То есть поступил в точности так, как нам сейчас подсказывает благодетель господин Фортепьянов. Комар носа не подточит! Сгорел туз или в дырочку просочился и улетучился - кто это может доказать? Никто! Только что был тут, в трубе посвистывал, и вот уже нет его - облачком в небе летает! Теперь осталось, чтобы дорогой Рор Петрович, - какой же он все-таки миленький! - мне и цену на тузовое сырье назначил подходящую. А дать, дорогой Ророчка, цыпочка ты моя ненаглядная, я тебе всегда дам, хоть по давальческой схеме, хоть прямо тут в кабинете. А как вся Новокостромская область окажется у меня в кулачке, так милости прошу, наслаждайся, пожалуйста, сколько тельцу твоему щупленькому будет угодно!»
И вот что интересно, вот что замечательно: как только Оленька - еще только в осторожных мыслях! - осмелилась перейти с господином Фортепьяновым на «ты», так она тут же почувствовала сильнейший прилив нежности к поистаскавшемуся на промыслах микроцефалу.
- Сейчас покрышек и гондонов везде хватает, - вдруг возник Венедикт Васильевич, неожиданно почувствовавший укол ревности.
Ланчикова в ужасе обернулась на партнера и увидела, что глупый Пыльцов сел от нее через стул, и она, при всем желании, не сможет его как следует ущипнуть. Тогда Оленька в полном отчаянии пнула наудачу острым французским каблучком, чтобы пронзить бедро, уколоть в ляжку, в брылю этого преданного, но бездарного пушистого пуделя, ударилась точеной щиколоткой о ножку стола и вскрикнула.
Рор Петрович отбросил лазерную указку, подбежал к Оленьке, взял ее за руку и с надеждой спросил:
- Что с вами, моя дорогая?
Потирая ушибленную щиколотку, красавица с презрением покосилась на Пыльцова, нарушившего основное правило телефонных аферистов - никаких личных чувств при работе с лохом. Оленька готова была убить ревнивого болвана, но сдержала себя и нежным голоском, превозмогающим боль, выслала напарника из кабинета:
- Венедикт Васильевич, будьте добры, принесите мне, пожалуйста, из машины аптечку.
Что означало - «Болван! Немедленно убирайся вон!»
«Хочет отхромчить у диспетчера» - понял господин Пыльцов, и побледнел. Но все же, повинуясь старшей партнерше, натуральной блондинке Ланчиковой, Венедикт Васильевич встал, с протестующим шумом отодвинул стул, гордо вскинул голову и удалился.