ПЕРЕДОВАЯ КНИГА о "Луке" - 20-ти летие публикации.
«Как в кино». Устные рассказы. Михаил Ромм. «ДЕКОМ» Нижний Новгород, 2003 г.
ISBN 5-89-533-085-1
Проза художников зрима, но в то же время несколько статична. И.Е Репин, описывая казнь Каракозова, происходившую как бы в «зеленом тумане», живописует словами не действие, а картину.
Проза кинорежиссера Михаила Ромма в высшей степени динамична.
Жизнеописание его родного дяди - занимающее в книге всего несколько страниц - воссоздает поразительный жизненный путь международного брачного афериста, который объехал все континенты, в каждой стране женился, и своих жен с новорожденными детьми отправлял матери в Санкт-Петербург, а затем старшим - уже выросшим - собственным сыновьям.
Мать прокляла негодяя, но простила, едва тот заявился без жен, и два квартал прополз до материнского дома на коленях.
Багаж - нескольких желтых дорогих кожаных чемоданов - следовал за блудным сыном на бричке.
Однако, едва брачный аферист был прощен, сын тут же разорил собственную мать, продав адреса всех ее клиентов конкуренту, а с деньгами опять пустился по свету жениться и плодить детей.
Мальчиком Михаил Ромм оказался со своим дядей-многоженцем в бане, и был совершенно поражен - голова старика-развратника ловко сидела на совершенно молодом теле.
Какой бы потрясающий фильм об этой истории мог бы снять кинорежиссер Ромм, если бы ему всю жизнь не пришлось заниматься пресловутой «ленинианой»!
Так и просится на экран история, в которой Ромм, пятикратной лауреат Сталинских премий, отправился в командировку Грузию и - несмотря на уже прошедший ХХ-ый съезд компартии - нацепил, по совету начальства, на лацкан пиджака все пять золотых значков со сталинским изображением - мол, в Грузии пригодятся.
И медальки действительно пригодились - при свете костров, отмечая дежурный юбилей в кахетинском имении Чавчавадзе - поблескивающие сталинские изображеньица - прямо на груди Ромма - по очереди целовали все шашлычные повара и официанты.
Но самое сильное впечатление - именно впечатление, настолько явственные картины возникают перед читающим, точнее, смотрящим взором, производят истории связанные с основоположником отечественной кинематографии - Сергеем Эйзенштейном. Он лишен работы. Начальство предлагает кинорежиссеру экранизировать какой-нибудь героический эпос, «созвучный великой Сталинской эпохе». Эйзенштейн подсовывает очередному, возглавившему Госкино коммуняке-дикарю, идею поставить фильм на основе произведения под названием «Лука». Царская-де цензура в свое время запретила эту «передовую» книгу. Начальство в восторге, и срочно требует у секретарши доставить из Ленинки книгу о «Луке».
А Эйзенштейн в приемной пляшет вприсядку перед секретаршей, прихлопывает себя по бокам, и приговаривает, как он «отъимел ваше руководство».
Робеющие замы через несколько часов все же решились, вошли гурьбой в кабинет, и просветили темного чинушу. Тот взорвался и немедленно поехал с доносом в ЦКа, но сообразил по дороге, что выставляет себя полным дураком, и вернулся.
Но вскоре поехал опять «в инстанцию», опять вернулся, и так несколько раз.
В конце концов этот кинематографический «Мудищев» собрал свою чиновничью камарилью и запретил распространяться об этой истории.
Тем не менее, бедолагу кинематографического начальника вскоре репрессировали.
Произошло это уже после премьеры роммовского фильма «Ленин в Октябре», прошедшей в Большем театре».
Фильм демонстрировался двумя камерами из кинобудки, смонтированной в пожарном порядке прямо в партере театра среди кресел. Товарищ Сталин уже просмотрел фильм в Кремле в персональном кинозале.
А тут на первом публичном показе, на котором вождь так же присутствовал, из-за крайней спешки и нервозности киномехаников, лента рвалась 14 раз, а две проекционные камеры поочередно выводили на экран совершенно разные по размерам изображения!
В панике начальник советской кинематографии от микшерной - тоже установленной в партере - до проекционной, ползал между креслами по-пластунски, чтобы ненароком его тень не попала на экран.
Однако, несчастного все равно расстреляли, а на его место был прислано еще одно номенклатурное исчадье, которое велело Михаилу Ромму явиться на прием в два часа.
Прервав съемки очередной ленинианы, Ромм явился к новому начальнику Советской кинематографии, который встретил кинорежиссера возле кабинета с часами в руках и строго спросил:
- Который час?
- Ровно два часа, - с удивлением ответил Ромм.
- Не два, а четырнадцать часов! Четырнадцать! Я вас ждал в два часа ночи! Я тут наведу у вас порядок!..
Самое удивительное, что многие «порядки» наведенные этим сталинским выкормышем сохранялись в «советской» кинематографии до конца 70-х годов, когда Ромм диктовал свои воспоминания.
Именно Михаилом Роммом впервые был сформулирован фундаментальный принцип зрительского восприятия - останется так, как было показано в кино.
Исторические события остаются в «народной памяти» такими, какими они были сформированы зрительским (телезрительским) восприятием. Действенность этого принципа была доказана Роммом и всей его кинематографической практикой, и тем самым, по сути, именно Ромм изобрел современный «политтехнологический» инструмент.
Так знаменитый штурм Зимнего дворца - с кадрами карабкающихся по чугунной решетке в проеме арки Генерального штаба революционных матросов - штурм, которого на самом деле в истории Пролетарской революции 17-го года не было, был снят Роммом по прямому указанию тов. Сталина уже после (!) выхода фильма «Ленин в Октябре» в прокат, и подмонтирован ко всем копиям фильма уже задним числом!
Этот эпизод был снят вовсе не на Дворцовой площади, а на Мосфильме, декорации же были сооружены за неделю. Тем не менее, картинка «киноштурма» и по сей день то и дело мелькает в ящике, в качестве иллюстрации к дикторским текстам, которые - в соответствии с потребностями текущего момента - поют уже совсем другие - прямо противоположные первоначальному замыслу и пафосу фильма - песни о пагубности для России революционных путей.
Михаил Ромм был непосредственным участником знаменитых встреч Хрущева с «творческой» интеллигенцией». Рома вовсе не удивило, что «душенька» Никита Сергеевич, оказался неучем, и совершенно в искусстве не разбирался.
Поразило Михаила Ромма другое, что Хрущев оказался круглым невеждой во всем - он не знал даже, что огородная и кормовая свеклы - это две разные культуры и «агротехника совсем другая».
Удивительна история знаменитого хрущевского разноса скульпторов, художников и поэтов, раскадрованная Роммом, словно в режиссерском сценарии.
Встреча происходила в Доме приемов на Воробьевых (тогдашних Ленинских) горах, и первые полтора часа шел «закусон» всухомятку, без выпивки. «Голодным художникам» было предложено щедрое кремлевское пайковое изобилие - «осетрина, семга, лососина, индейка нарезанная, какие-то поразительные салаты, виноградные соки - жри, запивай виноградным соком».
Первое отделение «правительственного приема» на этой «высокой гастрономической ноте» и закончилось, был объявлен перерыв. Тут то и произошел случай, который, похоже, и послужил если не причиной, так поводом знаменитого хрущевского разноса, которой, в свою очередь, дал отсчет эпохи «шестидесятников».
В перерыве публика повалила в уборную, и кинорежиссер Алов тоже пошел, и встал в очередь к писсуару - «оглядывается - батюшки, за ним стоит Хрущев». Алова сомнение взяло: «что же делать - думает - уступить место? Вроде подхалимаж. А Хрущев стоит сзади, сопит переминается с ноги на ногу».
(Партийному руководству, несомненно, втихаря наливали, так что Никите Сергеевичу впору посочувствовать - ему в самом деле было невтерпеж).
Но принципиальный Аллов все же первый протиснулся к писсуару, «а от волнения «машинка» у него не работает. И чувствует Аллов сзади злобное дыхание Хрущева - стоит, мерзавец, у писсуара, а дело не делает».
И вот, едва перерыв закончился, Хрущев из благостного хозяина вдруг превратился в разъяренного идеологического борова. Взобравшись на трибуну, Никита Сергеевич стал подыскивать подходящее определение творческому методу Эрнста Неизвестного, и походя, всем ходом своего выступления, способствовал появлению на свет «гонимого поколения».
Хрущев заорал:
«Все ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака, и оттуда, из стульчака взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет. Вот ваша творческая позиция товарищ Неизвестный - вы в стульчаке сидите».
И пошло - поехало…
Характерен, и даже весьма современно звучит, заключительный пассаж, хрущевского выступления, венчавшего «встречу с интеллигенцией», который с текстуальной точностью воспроизводит Михаил Ромм:
«Мы тут вас конечно послушали, поговорили, но решать то кто будет? Решать в нашей стране должен народ. А народ - это кто? Это партия. А партия кто? Это мы. Мы партия. Значит мы и будем решать, я буду решать. Понятно?»
И ответ из зала
- Понятно».
Ответ, прозвучавший, вероятнее всего, из уст одного из авторов текста "нас вырастил Сталин на верность народу", фигура которого - по свидетельству Ромма - то и дело мелькала возле Хрущева на том знаменитом приеме. И, конечно, окажись эта фигура - вместо Аллова - в ту самую нужную минуту перед писсуаром, то Генеральный секретарь Компартии наверняка облегчился бы во время, да и - весьма вероятно - вся история «шестидесятников» пошла бы совсем по другому пути...
Поразительные магнитофонные записи Михаила Ромма, благодаря издательству «Деком», стали замечательной книгой, необходимой и актуальной.
Стрела, точно выпущенная в цель, летит вечно.
Сергей Алиханов
статья была опубликована в газете "Книжное обозрение"