Корнетики, которые и я изготавливал в кооперативе Сергея Федоровича Челнокова.
Исчезло много профессий, которыми я зарабатывал.
20 лет я переводил грузинскую поэзию - перевел больше 100 000 строк, издал десятки книг.
Сейчас профессией стихотворного переводчика не заработаешь.
МУЗА ПЕРЕВОДА
Десятая муза,
с тобой не гулял Аполлон.
На нашей казарме
мне видится твой маскарон.
Когда же полковник
прикажет замазать тебя,
Десятая муза,
проклятая мука моя?!
Я снова уволен,
но я не хочу уходить.
Я слишком свободен,
пора бы меня осадить.
Иду я с бумажкой -
меня на задержит патруль.
Пока, мой товарищ,
ты чистишь обойму кастрюль.
Но это - работа,
которую кончить дано.
А то, чем я занят,
закончить нельзя и грешно.
Наряд мне, полковник,
назначьте за всех штрафников,
Но чтоб его смог я
начать и закончить
во веки веков.
* * *
Отвык работать или просто бросил,
А может быть, навеки замолчал.
Но непременно приходила осень
И наносила клейкости ремесел
Какой-то вред, не видимый очам.
Он был поэтом только иногда.
Как иногда болотная вода
Бывает облаком на синем небосводе.
Зимой, весной осеннейший поэт,
Он вдруг терял прозрение и свет,
И изменял и смыслу и свободе.
Он верил в то. что день придет великий,
И в нем несовершенное умрет.
И что в природе мудрой и двуликой
Всем умереть дано, чтоб стать элитой
И вновь взлететь на синий небосвод.
Он к пустоте был исподволь готов,
И с наступленьем первых холодов
Он умирал душою ежегодно.
Но как летели по ветру леса,
В нем новые рождались голоса.
Он мало жил, но жил он превосходно.
* * *
Отгородясь от всех, собравшись вместе,
В пространстве боязливой тишины
Поют они тоскующие песни,
Которых не понять со стороны.
И вольностью какой-то дышит слово.
Значение не определено, -
Оно еще пока что слишком ново,
Но, может быть, останется оно.
Когда ж его чиновничьи глаголы
Возьмут в свою газетную семью,
Уже беспечный парень возле школы
Им не окликнет девушку свою.
По-своему танцуют, не от печки.
И в подворотнях юности моей
Я подбирал какие-то словечки
И ими ужасал учителей.
Но дней и лет с тех пор прошло немало.
Слова, что отгораживали нас,
Уже попали в толстые журналы.
Их смутный гул не превратился в глас...
А мой приятель, славу возлюбя,
Работая с предельною нагрузкой,
Все переводит с русского на русский
И скоро доберется до себя.
5 лет я проверял как используется медико-биологическое оборудование на олимпийских базах в процессе подготовки сборных команд СССР. Сейчас проверять нечего.
КАНОИСТ-ОДИНОЧНИК
По сетке Олимпийских баз
Идет за сбором сбор.
Прибалтика, затем Кавказ,
Работа на измор.
Здесь не бывает чересчур,
Хоть воздух ловишь ртом.
Из Кяярику - в Мингечаур,
И Гали - на потом.
Водохранилищ поперек,
С веслом наперевес,
Он словно сам рождает ток
Турбин ИнгуриГЭС.
На суше очень неуклюж,
Сутулится, молчит,
Таскает штангу, входит в душ,
Питается и спит.
А утром снова раньше птиц,
Нелепый рукокрыл,
Касаясь кистью половиц,
Пошел, потом поплыл.
Стартует по шестой воде
Великий чемпион.
В честь той, которой нет нигде,
Обгонит время он.
В реляциях газетный лист,
Стреляет пулемет.
И лишь безумный каноист
Гребет, гребет, гребет...
1995 г.
Стихотворение было опубликовано в журнале “Наш современник”,
в газете “День литературы”.
ВОСПОМИНАНИЕ О СПОРТИВНОЙ РАБОТЕ
Я занимался волейбольной сферой -
Наискосок бесчисленных бумаг
Двусмысленный старался ставить знак,
Считая, что с обыденщиной серой
Не надобно решений волевых, -
Держи лишь меч дамоклов мер крутых.
Среди болот, лесов, полей и гор
Суровый телефонный разговор
Пересекал безмолвные просторы.
Что проводов начальственная нить,
От ветра трепеща, могла вершить?
И смело я пускался в разговоры.
Слегка скучая, зная все заране,
Я жизнь свою смотрел как на экране.
И перевоплощался иногда,
Чтоб искренность придать служебным фразам.
И преуспел во всем, живя по фазам,
И вроде бы не приносил вреда.
Я поздно ощутил свою причастность
К тому, чем занимался много лет.
Давая свой поверхностный совет,
Внося во все значительность и ясность
С поставщиком налаживал я связь,
А жизнь моя веревочкой вилась
Немножко в стороне.
Входя в струю,
Чтобы никчемность не раскрыть свою,
Я каждый раз умело прикрывался
Приверженности фиговым листком.
Но маска оказалась вдруг лицом,
Трюк перевоплощения сорвался.
И в трубку улетающее слово,
Бесследно исчезая всякий раз,
Не пропадает, как в пустыне глас,
А формирует образ прожитого,
Который и становится тобой,
Хотя всего не помнишь за собой.
* * *
Снова в зале стук мячей.
Пролетел сквозь дни и годы
Этот шум моей свободы,
Вечной юности моей.
Браво точность, сила, смелость!
Но сегодня я люблю
Лишь неловкость, неумелость
И беспомощность твою.
Ты ударишь очень плохо,
Разбежишься, прыгнешь зря, -
И восторженного вздоха
Не вмещает грудь моя!
Тренер требует повтора,
Не устанет поправлять.
Эта робость сгинет скоро,
Не вернется больше вспять.
Будешь без огрехов явных,
Всем защитницам на страх,
Биться с равными на равных,
Затерявшись в мастерах.
.
Когда я работал в Споркомитете СССР, нас отправляли на месяц помогать собирать урожай картошки в Волоколамский совхоз. Я выкашивал от сорняков яблоневые сады. Такой практики больше нет.
ПАСТОРАЛЬ
Жить люблю я среди вас
И не для отвода глаз
Заниматься вместе с вами
Только общими делами.
Есть у нас гитара, мяч,
Песня весело поется.
Никогда нас не коснется
Отрезвленье неудач.
Хлеб, парное молоко.
Как трудиться здесь легко.
Выбрать здесь для нас сумели
Достижимые лишь цели.
Жизни радуюсь, живу
И печали я не знаю.
Нашей цели достигаю,
Скашивая всю траву.
Дни идут, какие дни!
И конец любой стерни -
Воплощение успеха,
Славы, солнечного смеха.
Лебеду и молочай
Я выпалывал из грядки.
Жизнь моя была в порядке,
Радость была через край.
Но достигнутая цель
Грань событий знаменует.
Через несколько недель
Единение минует,
Общности уходит хмель.
Вижу вновь: вот я - вот он.
Общий только небосклон.
Я опять один. Как прежде,
Доверяюсь я надежде,
Но не жду я ничего,
Ощущаю дней тревожность,
Принимаю невозможность
И несбывчивость всего.
Наших "молодых специалистов" отправляли в афиканские школы учить тамошних детей - моя жена преподавала в Конго математику. Никого сейчас не посылают.
АФРИКАНСКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА
Ты спишь, разметавшись, душна и нага,
Укрытая от комаров балдахином.
Дыханье тяжелое пахнет хинином.
Бесшумно войдет чернокожий слуга.
Ты веришь, все не разуверилась ты,
Что у человека есть предназначенье.
Слуга, напрягая кошачье зренье,
В предутренней тьме поменяет цветы.
Вдруг лезвия света пронзят жалюзи.
А Конго, как вакуум, требует знаний.
Здесь тщетности нет.
Здесь погибель желаний.
Хотя бы одно ты домой привези.
В бильярдной были профессиональные мазильщики - сейчас их сменили букмекерские конторы.
ВХОДЯЩИЙ В ДОЛЮ
В пространные подъезды проходные
Грязь натаскали, проходя сквозь дом.
Здесь сокращали путь. Свои, чужие
Здесь крались по ночам, ходили днем.
В полуподвале топот над собою
Он слушал, как в земле живущий гном,
И думал: почему же я не рою,
И не переселяюсь в чернозем.
В конце концов его сводилась дума
Опять к тому, что времени в обрез.
Что там темно, хотя и нету шума,
А к свету он имеет интерес.
И, старческую поборов икоту,
Он на кровать расхристанную лез.
А утром вновь пускался на работу
В бильярдную под жиденький навес.
В троллейбусе просторном серебристом,
Спрямленного района старожил
Вновь оглушен был рокотом и свистом
Строительных и милицейских сил.
И в павильоне низеньком и мглистом
Он первый час душою отдыхал.
Здесь, у столов, работал он долистом
И никогда не мазал, не играл.
Кто баттерфляй предпочитает кролю,
А кто жене - бульдога своего.
И только вольный выбирает волю,
Когда свободный выбор у него.
Старик был наделен последней ролью:
Был мазать - не горазд, играть - не дюж.
Что делал он? - входил пижонам в долю,
Чтобы пижоны повышали куш.
Ему жучки давали деньги эти,
И заново выигрывали их.
А чтоб он жил на этом сизом свете,
Давали три процента чаевых.
И он работал, за жучков болея,
За наглых, за пузатых, за худых,
И, ничего не зная, не умея,
Придуривался только за двоих.
С 1978 года по 1986 год мы ловили рыбу на реках - чтобы просто не голодать.
После Чернобыля на Припяти не половишь, до Мегры, Сояны - не доберешься.
* * *
В раскатистом шуме большого порога
У самой реки мы пожили немного,
Стремился на север поток.
Хотя и березы вокруг шелестели,
И сосны порою под ветром скрипели,
Мы слышали только порог.
Опять меж домов я слоняюсь угрюмо.
Как будто и не было этого шума,
И голос простора угас.
Вдали самолет прошумит ненароком.
А там, у далекой реки, под порогом
Как будто и не было нас.
В море - в страхе труд, на реке - в страстях... -
http://alikhanov.livejournal.com/109897.html Я опубликовал в газете "Книжное обозрение" в "Литературке" в журналах "Юность", "Новый мир" множество критических статей, карточку социального страхования в получил в газете "Книжное обозрение" - как сейчас бы сказали в качестве "фрилансера"..
НА ПОЛЯХ КРИТИЧЕСКИХ СТАТЕЙ
Какая чушь! Но надо мне найти хоть пару строк,
Чтоб, не кривя душой, его я похвалить бы смог.
В его руках отдел, журнал. В моих руках - перо.
Желанье есть, уменье жить - увы! - как мир старо.
За то, что он доволен мной, доволен я собой.
Я не кривлю душой, - душа становится кривой.
Много лет я разносил песни по кабакам, чтобы получить деньги в МОМА - Московском объединении музыкальных ансамблей. Такой организации больше нет.
* * *
В костюмерной варьете ем второе.
Пудра, пыль, шумит за дверью зал.
До чего я докатился, чем я стал -
Сам собою.
Как бы кто-нибудь об этом ни проведал -
Чем дышал я, и кого я здесь любил,
Что я слушал, и о чем я говорил,
Где обедал.
* * *
Чтобы не остаться в дураках,
В четырех был нынче кабаках.
Побывать бы надобно в шести -
Тяжело магнитофон нести.
Надо бы полегче приобресть.
Обхожусь пока что тем, что есть.
Изо рта клубами валит пар.
- Я в оркестр, пусти меня, швейцар!
О любви я песню вам принес.
Ах, какой на улице мороз!
Моя теща собирала в Серебрянном бору бутылки - каждое утро. Сейчас это делают бомжи.
БУТЫЛОЧНИЦА
Чтоб жизнь свою продлить, спитого выпью чаю
И снова побегу трусцою поутру.
И на пути своем опять тебя встречаю
С набитым рюкзаком в Серебряном бору.
Хоть боязлив твой взгляд, но в нем недоуменье:
Куда в такую рань и - надо же - бегом.
Но снова мысль пронзит, что тают сбереженья,
И палочкой опять зашаришь под кустом.
Как радуешься ты бутылке из-под пива.
Ведь пенсия одна - откуда денег взять
Для мебели, ковров, для кооператива.
В придачу тут еще и непутевый зять.
Я верю - этот труд твой будет не напрасным.
Щедра теперь трава вдоль берега реки.
Была всю жизнь свою наставником ты классным,
И крепко стали пить твои ученики.
Я работал в кооперативе по производству корнетиков - заработал на мебель.
НА КОНДИТЕРСКОМ ФРОНТЕ В 1986 ГОДУ
Стук киянки моей летел в окно -
Невольно рамы распахнешь в июне.
Все было в этот год запрещено,
Но трубочки я делал из латуни.
Как доброхоты нашего двора
Узнали, что товар готов к продаже.
Ко мне домой ворвались опера,
И труд надомный приравняли к краже.
http://alikhanov.livejournal.com/101863.html - корнетики
Профессия поэт исчезла - нет издательств и журналов, платящих гонорары.
* * *
Мы не нужны тебе, моя страна.
Мы оказались ни при чем. Обузой.
Моя жена, бухгалтер, не нужна.
Я со своей нерасторопной музой
Тем более. Закрою лишний рот,
Пока меня куском ни попрекнули.
Перековав ракеты на кастрюли,
Пора и их расплющить в свой черед.
Журнал "Новый мир" 12, 1999 г.