"В море - в страхе труд, на реке - в страстях..." - северные странствия.
«Много лет мы бродили с Алихановым по берегам северных рек, смотрели в костер и слушали, как шумит северное небо, полное холода, мрака и бледных сияний. Нас породнила не корысть и не взаимная выгода, наоборот - безлюдье и затерянность в бесконечности. Север честнее многолюдной земли, там одинокий - взаправду одинок..."
Игорь Шкляревский
* * *
Была пора отлета.
И над нами
Косяк за косяком летели гуси,
Казалось, что в сентябрьском небе
Остался только узкий коридор
Над нашим домом, лодкой и рекой.
Как будто мы для них ориентиры.
ПОМОР
В море - в страхе труд,
на реке - в страстях,
Помогать зовут, путаться в снастях.
Подошел помор, дернул бечеву.
Долгий разговор начал ввечеру.
«- Эх, прошла пора, стало не с руки».
И сквозь дым костра смотрит вдоль реки.
«- Сделал все, что смог, стал я слаб, и стар».
Слушает порог, разгребает жар.
«- Было столько дел, да прошли они».
Против ветра сел с дымной стороны.
У реки Сояна 1978 год
* * *
Вовсе ни умникам вопреки,
Ни дуракам подстать
В этой избушке у самой реки
Стал он свой век доживать.
Может, и был на подъем тяжел,
И отгулял свое,
Так из деревни и не ушел
Житель последний ее.
Горше, наверно, не может быть
Мысли последней той,
Что никому уж теперь не жить
Здесь, на земле родной.
гор. Мезень 1980 г.
Мы ловили семгу на Сояне, на Мегре чтобы прожить.
Везли рыбу в Москву в чемоданах, в тузлуке, в тройных пластиковых мешках.
У меня аж позвоночник трещал, когда я - вроде налегке - входил с уловом в плацкартный вагон поезда "Архангельск- Москва".
Как рыба кончалась, мы весной, когда семга возвращается на нерест, или под осень, когда "белая" опять уходит в море, снова отправлялись на Сояну, на Мегру.
Жили там недели три, а то и месяц.
Летом ездили ловить красноперку, плотву на Припять.
На Мегре вдоль всего русла не было и нет ни одного поселка.
Пограничникам было скучно.
Вот они нас и забрасывали в верховье Мегры на вертолете - по договоренности забирали.
Все бесплатно. Да и денег никаких не было.
На Сояне Володя Нечаев (он рулит на верхнем фото) приплывал за нами на моторке.
В общей сложности за 7 лет мы прожили с Игорем Шкляревским в одной палатке, наверное, год.
С нами ездил раз-другой Толя Заболоцкой - оператор Василия Шукшина на "Калине красной", - он на снимке возле Сояны рядом со мной сидит. Фотографии эти сделал он или я.
Часто ездил на рыбалку еще брат Игоря - Олег. На Припять - до Чернобыля - ездила жена Игоря - Лида.
После Чернобыля рыбная ловля кончилась.
А в те годы, часто, забредая вдоль северных рек далеко от своего костровища, мы со Игорем спали в курных избах, разжигая костры по черному - головами на одном полене.
Медведи были все время рядом, но видел я их всего раза три - издали, возле болотной морошки.
А свежие следы медвежьих лап - каждый день...
* * *
Добытчик, а не царь природы
Бреду с ружьишком в глухомань.
Лишь темный лес - куда ни глянь...
Раз нет еды, то нет свободы.
* * *
В раскатистом шуме большого порога
У самой реки мы пожили немного,
Стремился на север поток.
Хотя и березы вокруг шелестели,
И сосны порою под ветром скрипели,
Мы слышали только порог.
Опять меж домов я слоняюсь угрюмо.
Как будто и не было этого шума,
И голос простора угас.
Вдали самолет прошумит ненароком.
А там, у далекой реки, под порогом
Как будто и не было нас.
У реки Мегра 1979 год
* * *
Так случилось - закончились спички.
Ночь за ночью, особенно днем -
Выживание дело привычки -
Я следил за последним огнем.
Сквозь порывы промозглого ветра,
И не в темень - всегда поутру,
И порою за полкилометра
Я подтаскивал сучья к костру.
И медвежии чуя повадки -
Зверь как-будто следит и сейчас, -
Я не спал в задымленной палатке,
Чтобы только огонь не погас...
ЛЁН ЛЕЖИТ
Солнце согреет, ветер остудит.
Тучи со всех сторон.
Лен полежит - и трудов с ним убудет, -
Росы истреплют лен.
Лен здесь по-прежнему в силе и в славе.
И рушником зимой
Вытрусь - увижу:
лежит по отаве
лен золотой!
Туров 1985 г.
ОТЛЕТ
Коротенький разбег нерейсовой ПеОшки -
Под крылья травяной ушел аэродром…
Ты смотришь на мостки, на свой дощатый дом,
На церковь где чадят перед иконой плошки.
А ты летишь в Москву, чтоб снова биться лбом,
И с жалостью тебя там встретят по одежке,
Как провожает здесь, колеблясь под дождем,
Лишь слабая ботва невызревшей картошки.
СЕВЕРНЫЙ СОНЕТ
Здесь берег изогнулся, как подкова.
И Сояна стоит на берегу.
Нет, не увижу я нигде такого!
За то что видел - я навек в долгу.
Здесь больше полугода все в снегу.
Зима долга, морозна и сурова.
Дороги все уходят здесь в тайгу,
И все они ведут в деревню снова.
А летом и спокойна, и добра,
Как небеса, зовет в себя природа.
И длятся дни с утра и до утра.
Живут в деревне в основном три рода -
Нечаевых, Крапивиных, Белых,
И, кажется - земля стоит на них.
НА СЪЕМКАХ
Недостаток воды
наложил на людей отпечаток.
Как ты с нами суров, зверолов!
Мы просили тебя,
чтоб ты был, по возможности, краток.
Но скажи нам хоть несколько слов.
Только зря режиссер
стал сулить тебе скорую славу, -
Ты пресек его сразу, любителя северных тем,
И сказал то, что думал:
- Кто ехал сюда на халяву,
Тот уедет ни с чем.
Поселок. Койда, Белое море - «День поэзии 1983»
ПОЛЕСЬЕ
Стараниями псов не разбредалось стадо.
И, не сводя с костра задумчивого взгляда,
Мне толковал пастух, вернее - мыслил вслух,
О том, как дальше быть и что нам делать надо:
- Жить в поле, у реки, в берлоге ли в пещере,
От ветра, от дождя не прятаться за двери.
Тогда исчезнет страх, и людям в их делах
Вновь станут помогать животные и звери.
К нам подбегали две огромные собаки,
И вновь через кусты, болотца, буераки
Они гоняли скот.
Пастух же без забот
Со мною толковал, псам подавая знаки.
* * *
Сухогруз, задевши ил,
Припять перегородил.
Тросы лопаются.
В плес
Наползает баржи нос.
Речникам придется тяжко,
Хоть всего одна промашка -
Ход прервался судовой,
И гудки по-над рекой…
1984 г.
ПОМОРЬЕ
Я не считал за невезенье,
Что задержались мы в Мезене.
Редеют чахлые березки,
Над придорожною травой.
Отлились вековые слезки
Опять слезами да тоской.
Люд распадается на тройки.
Все на суды да на попойки…
Какие бедные края! -
Над полем стая воронья,
Кресты, заборы да избушки.
Когда бы здесь проехал Пушкин
Он видел тоже бы, что я.
С тех пор, не знаю отчего,
Не изменилось ничего.
«Литературная газета» 2006 г.
На реке Мегра
* * *
Игорю Шкляревскому
На сотни верст вокруг ни деревеньки нет,
Но кто-то ходит нашею тропой.
- Здесь, где-то здесь медведь! Ты видишь этот след?
Смотри, он заполняется водой!*
Когда с бревна в ручей я с рюкзаком упал,
И, вынырнув, стал шумно выгребать,
С горящей берестой на помощь ты бежал, -
И засмеялся - некого пугать!
Пружинил блеклый мох, гудел привычно гнус.
Дым от костра шел в сторону болот.
Что ж столько лет спустя, я вновь за нас боюсь -
Ведь от Мегры забрал нас вертолет...
* Знак того, что медведь только прошел - и следит за нами впереди нас.
Все так и было - Игорь - на случай нападения медведя - держал за пазухой сухую бересту.
1984 г.
"У Сергея Алиханова за стихами не меньше, чем в стихах. Его мысли не существуют отдельно (для слова, для рифмы), они идут из жизни, проходят сквозь промежуток стиха и дальше идут в жизнь. Так корни деревьев на обрыве реки обнажаются, провисают в воздухе, и снова уходят в почву. Беспрерывность мысли, беспрерывность чувства.
Много лет мы бродили с Алихановым по берегам северных рек, смотрели в костер и слушали, как шумит северное небо, полное холода, мрака и бледных сияний. Нас породнила не корысть и не взаимная выгода, наоборот - безлюдье и затерянность в бесконечности. Север честнее многолюдной земли, там одинокий - взаправду одинок... Зато ты остаешься наедине с самим собой, ты, как в детстве, радуешься на дне рюкзака пакету дешевых конфет, радуешься солнцу после унылых дождей, радуешься - загорелось мокрое дерево в костре, радуешься звуку далекой моторной лодки и кричишь: Человек! Человек!
Вот, сутулясь под огромным мешком, идет берегом реки поэт Сергей Алиханов и тащит на веревке груженую байдарку. Под солнцем блестят мокрые камни, ревет большой порог, крутит воронки с хлопьями пены.
Вот с охапкой хвороста по серым песчаным отмелям Припяти опять идет Сергей Алиханов, а над ним пронзительно кричат и мечутся болотные чибисы. Под зеленым дубом горит наш последний осенний костер, а мы не знаем, что последний. Мы не знаем, что впереди чернобыльский год... чернобыльские века...
Мы смеемся и, разливая в стаканы прощальное вино, Алиханов читает нам стихи о своей очередной незнакомке, на которой он обязательно (так он уверяет) женится! Я люблю его за это. Он никого не обманывает, потому что он поэт и великодушно предоставляет другим право обманывать его. Нет, он не наивен, его холодный проницательный ум вдруг просыпается и находит неожиданные точные слова.
Его стихи похожи на стихи инопланетянина, попавшего на Землю, Алиханов смотрит на мир с какой-то особенной точки. Он все умеет - водить машину и моторную лодку, быстро развести под дождем костер, ощипать и разделать глухаря, засолить лосося, согреть остатками костра землю, чтобы не спать на сырой земле, но главное - он умеет видеть то, чего не видят другие."
Игорь Шкляревский
(Газета «Московский комсомолец»1986 г.
подборка в журнале «Москва»https://moskvam.ru/publications/publication_2578.html
* * *
Прервал вертолет наш последний ночлег -
Костер заливаю водой.
И долог был месяц, да короток век -
Мегра, я прощаюсь с тобой!
Машину от берега сносит к реке,
Пилот удержать норовит -
Они только снизиться могут в тайге,
И бешено крутится винт.
Спасибо, что вспомнили нас, погранцы,
Спасибо, что снизились к нам.
Я снова во все собираюсь концы,
Будить глухомань по утрам!
Закинул палатку, улов и рюкзак,
Снастей и удилищ набор,
А винт завертелся пронзительно так,
Что сам я кидаюсь на борт.
Взлетаем, уходим с обжитой земли -
А лов был удачным вчера!
И вот уже берег остался вдали
И темная точка костра...
памяти друга - https://журнальныймир.рф/sites/zhurmir/files/pdf/den_poezii_-_363.pdf