* * *
Мой троюродный брат говорит невпопад,
От стеснительности улыбаясь.
Я молчу, но я тоже теряюсь,
Нашей встрече единственной рад.
Разбросало нас из-под Твери,
Да по свету в денёк непогожий...
Я глаза опущу, ты меня осмотри:
Нет, совсем мы с тобой не похожи.
Знаю, кто-то ведёт
Всем нам, юродным, счёт.
Отработав и выйдя на пенсию,
Он уже насчитал человек восемьсот
В Феодосии, в Томске и в Пензе.
Да, могла быть могучею наша семья,
Многолюдными были б Горицы.
Я порой прилетаю в родные края,
Правда, реже раз в десять, чем птицы…
МАТЬ
Читала, радовалась, пела,
Росла и крепла со страной.
С живой Волошиной сидела
За школьной партой за одной.
Ты все парады начинала,
Вручала Сталину цветы.
И ты всегда собой венчала
Из физкультурников торты.
Такая преданность и сила
Была в твоём лице простом,
Что даже Мухина слепила
С тебя колхозницу с серпом.
На танцы бегала в пилотке,
Платочек синий был мечтой.
И танцевали патриотки
Лишь под оркестр духовой…
Когда до пятачка с картошкой
Родная сузилась земля,
На мотоцикле под бомбёжкой
Пакеты мчала из Кремля.
И за Кавказом оказалась.
Когда закончились бои,
Держава твёрдо опиралась
На плечи гордые твои…
И вот опять в большой разрухе,
Всем помогала, как могла.
Но у России для старухи
Не оказалось ни краюхи,
Ни даже тёплого угла.
И ощущая виноватой
Себя, сама не зная в чем,
Под флаг
Под звёздно-полосатый
Ты добралась почти ползком.
Забыв года чересполосиц,
Вновь молодою стала мать,
И в океан авианосец
Тебя уходит защищать.
***
«И вечная как Пушкин, и родная...»
Отец был арестован, раскулачен
Как до Москвы добраться из Твери
В мороз, в метель… Но путь был предназначен,
И шла ты от зари и до зари.
Ладошки замерзали и коленки
И вспомнить не могла ты - сколь дней -
Вы шли вдвоем из дальней деревеньки -
Шла с матерью - шла с бабушкой моей.
Из туеска вытряхивала крохи
И смилостивилась к тебе судьба
Ты оказалась символом эпохи
Для выставки изваянным с тебя.
Ты победила голод и потраву
И шагом ввысь бессмертен образ твой
Тебе поставлен памятник по праву -
Стоишь ты как Россия над Москвой!
* * *
Говорила мне мать:
«- Ты не просто пиши, а твори,
Чтоб за строчкой твоей возникали явления, лица.
Ведь не даром в Москву я пешком добралась из Твери,
Раскулаченных дочь, чтоб хоть как-то за жизнь зацепиться…».
Кто б сказал мне тогда, что подборкам я радуюсь зря,
Я ведь даже сейчас - самым поздним числом! - не поверю.
Раз уж мать до Москвы сквозь метели дошла января
Не из самой Твери, а из дальней деревни под Тверью...
***
От зарплаты до зарплаты
Мать копила на духи.
Зряшние не делав траты -
Не терпела чепухи!
Будущий, а не вчерашний
День вступал в свои права -
Лился из Кремлевской башни
Запах - «Красная Москва»!
Приседания, наклоны -
Физзарядку - на балкон!
Ставила на подоконник
Удивительный флакон.
Улыбалась нежным светом
Башня древнего Кремля
И сияла ей с рассветом
Вся Советская земля.
УЛИЦА ВЕРЫ ВОЛОШИНОЙ
И снова спрашиваю мать -
Как вы пробились воевать?
Мать говорит: «Пришли вдвоем,
Забраковал нас военком.
Я тут же принялась реветь,
Но военком сказал: - Не сметь!
Умеешь мотоцикл водить -
Повестки будешь развозить».
Я с каскою на голове
Помчалась по пустой Москве.
А Вера, уж такое дело,
На третьем курсе заболела,
Но скрыли мы - не знал никто -
Она не сдала ГТО!
Сказалась не больной - голодной,
Врачи ее признали годной.
Перед глазами, как живая,
Она мне машет из трамвая
И по ветру летит коса...
Так в подмосковные леса,
В тыл фрицам, под огонь засады,
Послали девушек отряды.
В плен Веру раненную взяли
Под Крюково.
Ее пытали,
Сломить подругу не смогли -
Ее повесили враги».
***
Верхневолжьем, среди перелесков, полей
Я на родину матери ехал моей.
Я плотины и памятники миновал,
И места по рассказам ее узнавал.
Вот и Кимры, где ярмарка прежде была,
Торговала, гуляла, пила да сплыла.
А тогда день-деньской продавали на ней
Тес и мед, осетров, лошадей, соболей.
Здесь опять в воскресенье собрался народ,
Ах, глаза б не глядели - что он продает!..
По Горицам пройду. Здесь три раза на дню
Узнаю я по дугам надбровным родню.
А Мартынцево близко. Бегут зеленя.
Вон, под вязами!
Сердце обгонит меня…
***
Где дом стоял - там нету ничего.
Но строить стены не начну сначала,
Хоть землю жаль, и деда моего,
Зарытого у Беломорканала.
По воле было, стало по судьбе.
След заметен великой круговертью.
И дом бы рухнул сам бы по себе,
И дед бы умер собственною смертью.
Что было внове, стало вдруг старо.
Когда же оклемались недобитки,
И стали жить да наживать добро,
И внуки оказались не в убытке.
Когда мы прикатили по лугам,
Старухи в деревеньки встрепенулись:
«Гляди-ка, раскулаченные к нам
На «Жигулях» вернулись…»
***
Если душу щемяще тревожит -
Стороной уже не пронесет.
И никто уже нам не поможет,
И случайно ничто не спасет,
Мать моя из деревни бежала,
И из дома отец уходил.
Их предчувствие только спасало,
Век двадцатый их гнал и учил -
Убегайте с пустыми руками,
Вынимая кусок изо рта...
Кто придет этой ночью за вами,
Сами пусть отворят ворота.
Надпись на обороте рукой Шуры Горемычкиной