"Как партизанка бледная в треухе, к тебе являлась муза..." - стихи 1972 года
МОНОЛОГ ЦЕЗАРЯ НА ПИРАТСКИЙ ГАЛЕРЕ
Пока бездельники витийствуют над Римом,
Творят суды, блистают красноречьем,
Досужее внимание толпы
В безвыходный заводят лабиринт,
Пока усильем наших легионов
От варваров почти очищен мир,
Здесь, средь провинциальных наших вод,
Вольготно расплодились негодяи!..
Читая Тацита
"Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю."
Евангелие от Матфея 5,5
* * *
Приземлен блаженной мыслью кроткой,
Я готов к течению годов,
За горизонтальною решеткой
Затянувших небо проводов…
* * *
Когда я жил не ведая скорбей,
Со взводом повторяя повороты,
Зачем в угрюмой памяти моей
Звучали недозволенные ноты?
Зачем среди плантаций и садов,
В угаре мандариновых набегов,
Свет тусклый вспоминавшихся стихов
Меня лишал плодов, заслуг, успехов?
Зачем среди подтянутых парней,
Произнося торжественные речи,
Я ощущал груз Ленского кудрей
Поверх погон мне падавших на плечи?
На стрельбище, в ликующей стране,
Где все стреляло, пело и светилось.
Зачем, наперекор всему, во мне
«My soul is dark"* - опять произносилось...
* - "Душа моя мрачна"
* * *
Люблю Москву я вдоль путей трамвайных,
Москву ларьков, заборов, тупичков,
Церквушек замкнутых и скверов беспечальных,
И домиков пришибленных, случайных
И тихих, затаившихся дворов.
В такси по городу роскошно я шныряю.
Но вот в трамвай какой-нибудь сажусь,
И переулки первооткрываю;
Я благодарен сонному трамваю:
Смотрю в окно - гляжу, не нагляжусь.
Я, может быть, последний посетитель
Сих скудных мест. Все сроют, все снесут,
И молодой придет градостроитель,
Потом придет просторных комнат житель.
Ну, а пока трамваи здесь идут.
* * *
Я вспоминаю Вас всегда случайно,
Когда уже не помню, может быть,
Но вдруг и неожиданно и тайно
Я понимаю - Вас нельзя забыть.
И в перспективе внутреннего зренья
Чем дальше Вы, тем все ясней, ясней
Я вижу Вас, прекрасное виденье.
Вы - ангел в грешной памяти моей.
ПАМЯТИ СЕМЕНА ШАХБАЗОВА
В курительной ты злобно говорил
О том, что все тебя не понимают,
И что стихов твоих не принимают,
Переводить тебе не доверяют,
Недооценивают слов твоих и сил.
И ты кричал, что доконаешь их,
Халтурных переводчиков московских,
Что сам ты из породы маяковских,
И яростно читал свой жесткий стих.
Ах, бедный Сема, бедной головой
Зачем ты бился о глухую стену?
Какую призывал ты перемену,
Сражаясь с одиозною судьбой?
Неудержим российский плавный слог, -
Преодолев кавказских гор порог,
За ними он таинственно разлиться
Сумел, и очаровывая край,
Волной могучей словно невзначай
Он смыл тебя, поэта-ассирийца.
Но, не умея плавать, к сожаленью,
Не звал на помощь ты, а поднял крик,
Барахтался, противился теченью
И гибели своей приблизил миг.
Ах, почему в том городе беспечном,
В котором мне родиться довелось,
Торговлей ты не занялся извечной,
Не проводил досуг свой бесконечный,
Игральную раскатывая кость?
Ах, почему, не сделавшись таксистом,
Ты растерял нахрапистость и лень, -
Ведь ты бы мог сейчас с веселым свистом,
Прислуживая щедрым аферистам,
Примчаться под балконов длинных сень
На улочку, где пыль, белье и солнце,
И выйти, и небрежно посчитать
Рубли, и отложить в карман червонцы,
И жить, кататься и не умирать.
Мне, может, со столичною моралью
Провинциальных истин не понять.
И вправе ль я с игривою печалью
И холодно и горько рассуждать?
Но мы с тобой из одного района.
Ведь мы вдвоем вопили исступленно
О том, что наша близится пора,
О том, что мы себя еще проявим
И все права тогда свои предъявим,
Когда 5: 0 закончится игра.
Но ты не перенес несчастный случай,
Когда не в нашу пользу этот счет.
Ты проиграл, приятель невезучий.
Ну, а моя игра еще идет.
А те, которым мы тогда кричали
О силе наших перьев и затей,
Они тебя живым не замечали
И смерти не заметили твоей.
АРМЕЙСКОМУ ПОЭТУ
Нет, не в садах блистательных лицея,
Не среди статуй в мраморный венках,
А в белорусских, сумрачных лесах,
От взрывов и от выкриков немея,
Среди окопов, касок, голодухи,
Как партизанка бледная в треухе,
К тебе являлась муза.
Мчались дни,
Но не божественной овидиевой речи,
Ни откровений Гете, ни Парни
Ты не слыхал.
Взвалив мешок на плечи,
Ты нес картошку, нес ее - и пел.
Поэзия твоя под артобстрел,
Как роща беззащитная попала.
Ее бежали тени и зверье,
В ней все обломано, и все растет сначала,
И только небо видно сквозь нее.
Впервые это стихотворение было опубликовано в “Комсомольской правде летом этого же 1972 года в подборке с предисловием Евг. Евтушенко.
Евгений Винокуров 6-ть лет спустя написания, в 1978 году опубликовал это стихотворение в "Новом мире"
ОЛИМПИЕЦ
Какие длинные дворы
В низинном, страждущем районе.
Здесь стайки пестрой детворы
Меж ящиков и гаражей
Игрою заняты своей.
На длинном сумрачном балконе
Сидят старухи, и они
Не зря свои проводят дни,
А наблюдают жизнь соседей,
Их нескончаемых гостей,
Молочников и голубей.
В тягучей, медленной беседе
Дыханье слышится двора.
Уже известно, что вчера
Гарун упал на тренировке,
Что он стремительной шиповке
В паденье руку подложил -
И ряд шипов ее пронзил.
Ах. эти все соревнованья -
Очередное баловство.
Ах, мать несчастная его -
За что такое наказанье?
Ах, распустил его отец.
Ему пора заняться делом.
На стадионе оголтелом
Добегался он наконец.
Но забинтованный Гарун
Старушек взглядом гордым мерил.
Он слушал их, но знал, но верил,
Что прирожденный он бегун...
А дальше здесь была концовка,
Но я теперь ее убрал.
По ней упорство, тренировка
На олимпийский пьедестал
Вели тщеславного Гаруна.
В свое он верил торжество,
И вся овальная трибуна
Взрывалась криком в честь его.
Стихотворенье становилось
Атласным, бодрым, как валет.
Быть может, все так и случилось,
А может быть, что вовсе нет.
НАПОЛЕОН В МОСКВЕ
Вдыхая горький запах дыма
В палатах сумрачных Кремля
Пока еще непобедимо,
Он думал: «Странная земля,
Дрянная, вредная погода,
Лесная, дикая свобода…
Сжигают сами города.
И врассыпную кто куда.
Ни хлеба, ни вина, ни сена,
Падеж начнется непременно,
Чтоб кавалерию поить,
Все время надо лед долбить.»
И скрежеща ломались крыши.
Он зло на дым Москвы взирал.
Спасительного гласа свыше
Он, по обыкновенью, ждал.
И голос праведный и вещий
Ему ответил наконец:
«Перед тобой пожар зловещий -
Повержен будет твой венец!
Еще не время нам проснуться,
Но век придет - настанет час.
А первый ветер революций
Ты сам уже донес до нас.
Прощай!..» По глади серебристой,
На арьергард и на конвой
Мчат будущие декабристы
Еще беспечною толпой...
ТАЛЛИНСКАЯ ПЕСЕНКА
Над Таллинном летел осенний снег,
И сразу же проталины желтели.
Тогда еще снежинки не умели
Морозом свой поддерживать набег.
И таллинские светлые сады
Нас тихим листопадом провожали -
Со снегом вместе быстро исчезали
Недолгие осенние следы.
И мы расстались - пусть теперь покров
Снегов тяжелых выстилает Таллинн -
На том снегу последний след оставлен
Сближающихся искренне шагов...
* * *
В Италии, оставленной на произвол судьбы,
Вдруг подняли восстание голодные рабы.
Отсюда крикнуть я хочу: - Спартак, иди на Рим!
Не верит он, что по плечу ему сразиться с ним.
Идет погоня пятам, а мне известно тут,
Что он сейчас узнает там - пираты предадут.
Но главное - то самое, в чем корень всей тщеты:
Свободы нету за морем, - она лишь там, где ты.
Через века ему кричу, не слышит он никак:
- Тебе лишь это по плечу. Иди на Рим, Спартак!
Стихотворение было опубликовано через 12 лет в журнале "Юность" http://alikhanov.livejournal.com/512847.html
и вошло в том - "Антология журнала "Юность" за 25 лет издания журнала".
* * *
Верхневолжьем, среди перелесков, полей
Я на родину матери ехал моей.
Я плотины и памятники миновал,
И места по рассказам ее узнавал.
Вот и Кимры, где ярмарка прежде была,
Торговала, гуляла, пила да сплыла.
А тогда день-деньской продавали на ней
Тес и мед, осетров, лошадей, соболей.
Здесь опять в воскресенье собрался народ,
Ах, глаза б не глядели - что он продает!..
По Горицам пройду. Здесь три раза на дню
Узнаю я по дугам надбровным родню.
А Мартынцево близко. Бегут зеленя.
Вон, под вязами! Сердце обгонит меня...
В 1972 году на родине нашей матери в деревне Мартынцево и в Горицах мы были с сестрой.
Стихотворение впервые опубликовано в журнале "Огонек" через 8-мь лет.