Банкир.
Фразы и глава из романа "Гон".
Эта ежедневная утренняя прозрачность мыслей и чувств, состояние настоящего, а отнюдь не мистического ясновиденья - одно их главных условий непрерывного жизненного успеха Андрея Андреевича. Ранним утром становятся ему понятны и тайные замыслы Кремля, и подлинные намерения нарочито открытой политики Вашингтона, и скрытая суть надменного, веками запудренного, напыщенного лица города Лондона, и запанибратская веселость никому не доверяющего Парижа, и мимикрирующая мимика Токио, и уверенная деловитость Бонна, миролюбиво выигрывающего третью - на сей раз экономическую - мировую войну.
Гомосексуальная любовь его всегда привлекала как абсолютно чистая, не связанная с утилитарной идеей продолжения рода.
Андрей Андреевич посмотрел на швейцарские наручные часы с перевернутым циферблатом, “Jaeger-le-Coultre “, или, как он их называл по фамилии одного из основателей фирмы, “егерьские” (Барышников купил их за 43 тысячи долларов отнюдь не для того, чтобы узнавать по ним время - это ему и без часов всегда известно, а потому, что чувствовал себя охотником, отстреливающим ослабевших “животных” в диких финансовых “лесах”), взглянул он только на собственные инициалы, выгравированные на крышке, сделанной из розового золота.
Если Барышников смотрит на часы, значит, сейчас ровно 9 часов 20 минут.
http://runcib.ru/detektiv/3657-sergejj-alikhanov-gon-2011.html
http://www.akniga.ru/Audiobook2980.html
http://obuk.ru/audiobook/87510-sergej-alixanov-gon-audiokniga.html
( и еще на сотнях сайтов)
1.
Как бы поздно намедни Андрей Андреевич Барышников ни лег, ровно в семь утра он уже сидит в своем президентском кресле, сделанном из кожи носорога, стоимостью сто пятнадцать тысяч долларов. И только он оглянет свой обширный кабинет, усядется поудобнее, разместит, расслабит тренированное тело, как тут же кресло упругими подушечками начинает его массировать.
В двадцать пять минут восьмого у Барышникова наступает абсолютная ясность - время божественной силы. Приходит полное видение ситуации в мире, в России, и банкир намечает основные направления сегодняшнего воздействия на информационно-финансовую действительность.
Эта ежедневная утренняя прозрачность мыслей и чувств, состояние настоящего, а отнюдь не мистического ясновиденья - одно их главных условий непрерывного жизненного успеха Андрея Андреевича. Ранним утром становятся ему понятны и тайные замыслы Кремля, и подлинные намерения нарочито открытой политики Вашингтона, и скрытая суть надменного, веками запудренного, напыщенного лица города Лондона, и запанибратская веселость никому не доверяющего Парижа, и мимикрирующая мимика Токио, и уверенная деловитость Бонна, миролюбиво выигрывающего третью - на сей раз экономическую - мировую войну. Барышников внутренне возносится над чехардой национальных интересов, внимательно просматривает котировки мировых бирж, да и потом весь рабочий день краем глаза следит на удлиненных мониторах, смонтированных слева от его стола, за непрерывно бегущими строками агентства Рейтер, в реальном времени сообщающего о проходящих торгах. И не было еще случая, чтобы Андрей Андреевич тотчас же не отметил бы малейшее колебание стоимости акций транснациональной корпорации “ААБ” (своей тезки), скажем, на Гонконгской бирже. К половине девятого утра Барышникову становится совершенно ясно, как использовать промахи и неверные расчеты деловых партнеров, менеджмента крупнейших компаний, и даже неповоротливость отделившихся от России республик и их еще неопытных правительств.
“Наши люди, - размышляет банкир, - бывшие “совки”, все еще заняты какой-то нелепицей. Вместо того, чтобы работать, всучивают друг другу всякую дрянь и самопальное барахло.
В голову не берут, что грядет экономика абсолютного, тотального контроля. Ежедневные, самые обыденные траты будут давать мне исчерпывающую, немедленную информацию о каждом потребителе. Обмен услугами и всеми товарами будет осуществляться практически при мне и только через меня! Все привычки и болезни, все пороки и увлечения, настроение и даже само местонахождение каждого члена общества будет отслеживаться и определяться по его покупкам.
Это и есть настоящая власть!
Наступает банковский, точнее - банкирский, мой век! Мое время наступает! Теперь никто и бутылочки пива выпить не сможет, чтобы я об этом тотчас не узнал. Господь бог смотрит по верхам - душа там, чувства, пятое, десятое. Семейный доктор, которого вызвал раз в месяц, пропишет тебе рвотное, и все - бывай здоров! Я же, банкир Барышников, каждый день и в рот тебе загляну, и поинтересуюсь - что ты сожрал, сколько выпил. И долги, всегдашние твои долги передо мной, за всю твою непутевую и хвастливую жизнь будут только расти и множиться!
Обычные ежедневные траты любого потребителя есть его сокровенная суть. Раньше КГБ, а теперь это ФСБ, все любопытствуют, слушают, записывают все подряд - не лень им узнавать, кто про кого и что сказал, какое письмишко послал электронное. Зряшная трата средств! Для укрепления власти необходимо и достаточно снимать и анализировать только экономическую информацию.”
Так размышлял с раннего утра Барышников, в центральном офисе своего Престиж-банка, в кабинете размером с волейбольную площадку, отделанном финскими мастерами по шведскому проекту стоимостью в 1 240 000 долларов.
Близилось время первых рабочих докладов.
Андрей Андреевич держал в чрезвычайной строгости всех, кто ежедневно выходил непосредственно на него, поддерживая таким образом порядок и дисциплину в структурах банка. Барышников особенно гордился тем, как ему удалось организовать службу охраны. Он не выдумывал велосипед, а взял к себе на работу знаменитый отряд “Фа-1”, который после очередного удачного штурма был неожиданно снят с довольствия высшими чиновниками, сменившими в очередной раз приоритеты. Не подвернись “фафовцы” тогда Барышникову, сейчас бы из-за недоедания всесокрушающий отряд не смог бы мухи отогнать от своего потерянного лица.
А под крылом Престиж-банка бравые офицеры ожили. Спецотряд превратился в охранное агентство “Шлем”, которое разрослось в маленькую, но вооруженную по последнему слову оружейной и информационной техники армию, главнокомандующим которой и являлся прозорливый банкир. Впрочем, не такую уж и маленькую. Отдел оперативной разведки - 232 сотрудника, отдел охраны объектов, принадлежащих банку - 497 бойцов, отдел специального контроля, отслеживающий оперативную информацию, касающуюся персонала и крупных клиентов банка - 533 сотрудника, отдел охраны денежных потоков (инкассации) - 432 бойца, управление личной охраны Президента банка, включая две сменные группы сопровождения - тут Барышников сэкономил: в этом отделе у него было всего лишь 87 офицеров, зато подбирал он их каждого персонально (все фамилии и цифры Барышников всегда помнил).
Правильность решения - разом взять весь Фа-1 к себе на службу - банкир оценил, когда случайно узнал, сколько стоит подготовка одного только офицера сопровождения или водителя из охраны американского президента - в два с лишним раза дороже, чем подготовка летчика истребителя F -16!
А у Барышникова их пятеро в каждой группе, и достались практически даром!
Офицеру-сопровождающему чтобы постигнуть, впитать в нервы и довести до автоматизма навык атаки транспортной единицы, мешающей проезду кортежа, нужно за период обучения разбить, как минимум, 60 легковых автомобилей различных моделей. Обученный водитель высочайшей квалификации при действительной угрозе вектор скоростного движения направляет не на крыло или капот, а непосредственно на водителя, сидящего за рулем идущего встречно транспорта. Еще более трудную задачу, решение которой требует врожденного таланта, представляет рассредоточение, оттеснение автомобилей, следующих с кортежем на одной линии. Всю непреклонность лобовой или боковой атаки любой, даже неопытный водитель чувствует очень хорошо. Угроза, с которой водитель-офицер направляет машину сопровождения на автомобильные потоки, настолько отработана и очевидна, что весь транспорт расступается, и кортеж банкира преодолевает любую автомобильную пробку на скорости свыше 60 километров в час.
И наконец, небольшой, элитный отдел контроля личного состава, всего тринадцать человек, в обязанность которых входит досконально отслеживать на работе и в быту самих великолепных “фафовцев”.
Первым в 9.20, на ежедневную утреннюю аудиенцию, к Барышникову является начальник “Шлема”, бывший генерал-лейтенант КГБ Ефим Евтифьевич Снегирев. Каждый раз при виде маститого контрразведчика бережливый Барышников огорчается, но все же продолжает платить этому старому зубру зарплату в 12 000 долларов ежемесячно. Через пятьдесят минут после генерал-лейтенанта на прием является капитан Стругин - начальник отдела личного контроля, должностные обязанности которого - слежка за “шлемовцами”.
Между прочим, Снегирев, с его опытом и хваткой (которой позавидовал бы сам Фуше, бывший министром внутренних дел Франции при Наполеоне Бонапарте), мгновенно определил, что за ним и его сотрудниками ведется оперативное наблюдение. Вычислив, что слежку ведут офицеры его же банка, Снегирев с укоризной доложил об этом оскорбившем его факте шефу.
Барышников с улыбкой признался:
- Действительно, работают ребята по моему поручению. Есть у меня такая группа. Но не мне вам говорить, Ефим Евтифьевич, что даже в районном отделении милиции контролируется весь личный состав. Впрочем, чтобы вам не было обидно, попрошу вас в дальнейшем отслеживать двумя-тремя наиболее подготовленными сотрудниками начальника этой службы. Сделаем, так сказать, кольцовочку.
Ефиму Евтифьевичу легко было осуществить это поручение руководителя, поскольку он уже наладил эту слежку.
Барышников уравновешивал амбиции своих старших офицеров, переплетал их служебные интересы таким образом, чтобы у них не оставалось времени ни на что, кроме работы на Престиж-банк.
Впрочем, в этом последнем поручении была весьма деликатная особенность.
Могущественному банкиру иногда, в болезненную минуту, казалось, что его крайне неудачная женитьба на сослуживице по карбюраторной бухгалтерии все еще продолжается. И куряка Верка вот-вот ворвется к нему в президентский кабинет, и опять с полной безнаказанностью начнет над ним измываться. Прежде чем убежать от него к домристу, младшая бухгалтерша родила и оставила ему дочь, которая теперь, двадцать лет спустя, третирует банкира не хуже своей выдающейся матери.
Может быть из-за неприятного воспоминания о ненасытной пасти и бессовестности бывшей супруги, Барышников и завел собственную армию.
Нескончаемые ужасы, связанные с женским полом, еще тогда заставили Андрея Андреевича задуматься о поле противоположном, то есть его собственном.
Сначала он ознакомился с литературой - достал книгу маркиза де Сада, и внимательно, несколько раз прочитал о страшных истязаниях, порках и визге при посвистывании розог, с комариной настойчивостью пикирующих на розовую, кровоточащую плоть. Но издевательства опротивели ему еще со времен траханья с Веркой в управленческом туалете, и Андрей Андреевич отказался от общения с любителями этого дела.
Гомосексуальная любовь его всегда привлекала как абсолютно чистая, не связанная с утилитарной идеей продолжения рода. Его первые боязливо-торопливые контакты, в те годы - подлежащие наказанию по всей строгости идиотского советского закона, убедили его в том, что он на верном пути. Барышников мечтал о подвигах императора Нерона, когда тот использовал по очереди прикованных к столбам мужчин и женщин, одетых в звериные шкуры, а потом уже сам, опустошенный, отдавался любимому вольноотпущеннику.
В новом прогрессивном времени банкир обеспечил себе давно лелеемый в мечтах сексуальный сервис, и постиг глубинный, сокровенный смысл однополой близости: однополая любовь - это освобождение, а разнополая - тяжкое ярмо!
Именно освобождение - когда входил в него и, в особенности, когда выходил из него его любовник, капитан Стругин, и прекращались эти немыслимые и возвышающие душу потуги, наступала полная свобода, легкость, и грубый окружающий мир превращался в первозданную, чарующую гармонию.
Покамест вместо нероновых цепей, Барышникову приходится “приковывать” к себе особых сотрудников повышенными окладами, но все еще впереди...
Андрей Андреевич посмотрел на швейцарские наручные часы с перевернутым циферблатом, “Jaeger-le-Coultre “, или, как он их называл по фамилии одного из основателей фирмы, “егерьские” (Барышников купил их за 43 тысячи долларов отнюдь не для того, чтобы узнавать по ним время - это ему и без часов всегда известно, а потому, что чувствовал себя охотником, отстреливающим ослабевших “животных” в диких финансовых “лесах”), взглянул он только на собственные инициалы, выгравированные на крышке, сделанной из розового золота.
Если Барышников смотрит на часы, значит, сейчас ровно 9 часов 20 минут.
Из селектора раздался голос секретаря, Валерия Ивановича (бывшего балетного танцора):
- К вам Снегирев, Андрей Андреевич.
- Пусть войдет, - разрешил банкир.
Предварительно слегка постучав в резной дуб высокой двери, вошел пунктуальный Ефим Евтифьевич, в руках - неизменная темно-бордовая папка с золотой каймой. Эта папка для докладов была прощальным сувениром с его, еще генерал-лейтенантского, служебного стола и Снегирев ею очень дорожил.
Уверенно ступая, генерал приблизился к столу кабинетного гарнитура Людовика ХIV, купленного якобы на аукционе Сотбис. (На самом деле Катя Лашакиди, кандидат искусствоведения, работающая в галерее Престиж-банка, на деньги Барышникова закупала картины и антиквариат у Авессалома Адельханова, или, как его звали в мире искусства, Бесо, который производил все это в мастерской на Нижней Масловке, старил самопальный “антиквариат” по особой технологии, и снабжал каждый предмет сертификатом.) В переизбытке утреннего усердия генерал приостановился, ожидая, пока Барышников обратит на него внимание.
- Доброе утро, - сказал банкир, что означало: “Слушаю”.
- За вчерашний день единственное заслуживающее вашего внимания происшествие было на Курском вокзале. Все остальное - в обычном распорядке, - несколько интригующе доложил Снегирев.
- У нас же там нет пока банковских отделений?
- Начальник отдела контроля личного состава охраны Престиж-банка, бывший капитан спецназа Стругин уехал вместе с неизвестным лицом на поезде “Москва-Адлер”, - как можно бесстрастнее изложил суть дела генерал-лейтенант.
- Вы хотите сказать, что Петр не явится на доклад? - переспросил удивленный Андрей Андреевич, которого ревность вдруг укусила в самое сердце.
- В настоящую минуту Стругин подъезжает к Харькову, - взглянув на наручные часы, подтвердил Снегирев.
“Вот она - преданность... от слова предательство,” - с горечью подумал Барышников, и приказал:
- Доложите по существу.
- Вчера вечером в 19.53, после того, как он вышел с вами из тренажерного комплекса, и вы отправились домой, Стругин на служебной машине поехал на Филевскую улицу, дом 34. Примерно через двенадцать минут он выбежал из подъезда с неустановленным лицом. На предельной скорости - мои сотрудники едва их не потеряли, они отправились на Курский вокзал. Стругин оставил машину на стоянке и через тридцать шесть минут они уже были в поезде “Москва-Адлер”.
- Эх, Петя, Петя... - еле слышно прошептал обиженный Андрей Андреевич. Но тут же взял себя в руки, и спросил генерал-лейтенанта:
- У кого он был на Филевской?
- Сейчас уточняем, - сказал Снегирев.
- Кто с ними едет?
- Непосредственно в поезд успел сесть только один наш сотрудник, который ведет скрытое оперативное наблюдение. Спецгруппа, в составе семи человек, вылетевшая ночью в Харьков на банковском “Фальконе”, сейчас ожидает прибытия поезда на харьковском вокзале. Жду ваших указаний, - закончил доклад начальник охраны.
Барышников расстроился.
- У вас есть фотографии? - спросил банкир.
- Я приказал скидывать всю возможную информацию. Пока, к сожалению, визуально его спутника мы не зафиксировали - события развивались слишком быстро.
- Хорошо, идите, я вас вызову. Мне надо подумать, - сказал Барышников.
- Позвольте напомнить, - сказал генерал-лейтенант и опять взглянул на часы, - примерно через 25 минут поезд “Москва-Адлер” прибудет в Харьков.
- Командированные у вас на связи?
- Разумеется.
- Пусть садятся в поезд и едут с ними. Никого пока не трогать, - сказал расстроенный Барышников, и опять огорчился про себя: “Надо же, прямо после бани куда-то побежал...”
- Докладывайте мне о развитии событий каждые три часа, - закончил аудиенцию Барышников, решив выдержать муку ревности до конца, чтобы потом иметь полное право на месть.
- Слушаюсь, - откланялся кивком головы бывший военный и четко повернулся.
- Впрочем, нет, - остановил его банкир, - организуйте штаб поисков и слежения у меня в кабинете.
Эта ежедневная утренняя прозрачность мыслей и чувств, состояние настоящего, а отнюдь не мистического ясновиденья - одно их главных условий непрерывного жизненного успеха Андрея Андреевича. Ранним утром становятся ему понятны и тайные замыслы Кремля, и подлинные намерения нарочито открытой политики Вашингтона, и скрытая суть надменного, веками запудренного, напыщенного лица города Лондона, и запанибратская веселость никому не доверяющего Парижа, и мимикрирующая мимика Токио, и уверенная деловитость Бонна, миролюбиво выигрывающего третью - на сей раз экономическую - мировую войну.
Гомосексуальная любовь его всегда привлекала как абсолютно чистая, не связанная с утилитарной идеей продолжения рода.
Андрей Андреевич посмотрел на швейцарские наручные часы с перевернутым циферблатом, “Jaeger-le-Coultre “, или, как он их называл по фамилии одного из основателей фирмы, “егерьские” (Барышников купил их за 43 тысячи долларов отнюдь не для того, чтобы узнавать по ним время - это ему и без часов всегда известно, а потому, что чувствовал себя охотником, отстреливающим ослабевших “животных” в диких финансовых “лесах”), взглянул он только на собственные инициалы, выгравированные на крышке, сделанной из розового золота.
Если Барышников смотрит на часы, значит, сейчас ровно 9 часов 20 минут.
http://runcib.ru/detektiv/3657-sergejj-alikhanov-gon-2011.html
http://www.akniga.ru/Audiobook2980.html
http://obuk.ru/audiobook/87510-sergej-alixanov-gon-audiokniga.html
( и еще на сотнях сайтов)
1.
Как бы поздно намедни Андрей Андреевич Барышников ни лег, ровно в семь утра он уже сидит в своем президентском кресле, сделанном из кожи носорога, стоимостью сто пятнадцать тысяч долларов. И только он оглянет свой обширный кабинет, усядется поудобнее, разместит, расслабит тренированное тело, как тут же кресло упругими подушечками начинает его массировать.
В двадцать пять минут восьмого у Барышникова наступает абсолютная ясность - время божественной силы. Приходит полное видение ситуации в мире, в России, и банкир намечает основные направления сегодняшнего воздействия на информационно-финансовую действительность.
Эта ежедневная утренняя прозрачность мыслей и чувств, состояние настоящего, а отнюдь не мистического ясновиденья - одно их главных условий непрерывного жизненного успеха Андрея Андреевича. Ранним утром становятся ему понятны и тайные замыслы Кремля, и подлинные намерения нарочито открытой политики Вашингтона, и скрытая суть надменного, веками запудренного, напыщенного лица города Лондона, и запанибратская веселость никому не доверяющего Парижа, и мимикрирующая мимика Токио, и уверенная деловитость Бонна, миролюбиво выигрывающего третью - на сей раз экономическую - мировую войну. Барышников внутренне возносится над чехардой национальных интересов, внимательно просматривает котировки мировых бирж, да и потом весь рабочий день краем глаза следит на удлиненных мониторах, смонтированных слева от его стола, за непрерывно бегущими строками агентства Рейтер, в реальном времени сообщающего о проходящих торгах. И не было еще случая, чтобы Андрей Андреевич тотчас же не отметил бы малейшее колебание стоимости акций транснациональной корпорации “ААБ” (своей тезки), скажем, на Гонконгской бирже. К половине девятого утра Барышникову становится совершенно ясно, как использовать промахи и неверные расчеты деловых партнеров, менеджмента крупнейших компаний, и даже неповоротливость отделившихся от России республик и их еще неопытных правительств.
“Наши люди, - размышляет банкир, - бывшие “совки”, все еще заняты какой-то нелепицей. Вместо того, чтобы работать, всучивают друг другу всякую дрянь и самопальное барахло.
В голову не берут, что грядет экономика абсолютного, тотального контроля. Ежедневные, самые обыденные траты будут давать мне исчерпывающую, немедленную информацию о каждом потребителе. Обмен услугами и всеми товарами будет осуществляться практически при мне и только через меня! Все привычки и болезни, все пороки и увлечения, настроение и даже само местонахождение каждого члена общества будет отслеживаться и определяться по его покупкам.
Это и есть настоящая власть!
Наступает банковский, точнее - банкирский, мой век! Мое время наступает! Теперь никто и бутылочки пива выпить не сможет, чтобы я об этом тотчас не узнал. Господь бог смотрит по верхам - душа там, чувства, пятое, десятое. Семейный доктор, которого вызвал раз в месяц, пропишет тебе рвотное, и все - бывай здоров! Я же, банкир Барышников, каждый день и в рот тебе загляну, и поинтересуюсь - что ты сожрал, сколько выпил. И долги, всегдашние твои долги передо мной, за всю твою непутевую и хвастливую жизнь будут только расти и множиться!
Обычные ежедневные траты любого потребителя есть его сокровенная суть. Раньше КГБ, а теперь это ФСБ, все любопытствуют, слушают, записывают все подряд - не лень им узнавать, кто про кого и что сказал, какое письмишко послал электронное. Зряшная трата средств! Для укрепления власти необходимо и достаточно снимать и анализировать только экономическую информацию.”
Так размышлял с раннего утра Барышников, в центральном офисе своего Престиж-банка, в кабинете размером с волейбольную площадку, отделанном финскими мастерами по шведскому проекту стоимостью в 1 240 000 долларов.
Близилось время первых рабочих докладов.
Андрей Андреевич держал в чрезвычайной строгости всех, кто ежедневно выходил непосредственно на него, поддерживая таким образом порядок и дисциплину в структурах банка. Барышников особенно гордился тем, как ему удалось организовать службу охраны. Он не выдумывал велосипед, а взял к себе на работу знаменитый отряд “Фа-1”, который после очередного удачного штурма был неожиданно снят с довольствия высшими чиновниками, сменившими в очередной раз приоритеты. Не подвернись “фафовцы” тогда Барышникову, сейчас бы из-за недоедания всесокрушающий отряд не смог бы мухи отогнать от своего потерянного лица.
А под крылом Престиж-банка бравые офицеры ожили. Спецотряд превратился в охранное агентство “Шлем”, которое разрослось в маленькую, но вооруженную по последнему слову оружейной и информационной техники армию, главнокомандующим которой и являлся прозорливый банкир. Впрочем, не такую уж и маленькую. Отдел оперативной разведки - 232 сотрудника, отдел охраны объектов, принадлежащих банку - 497 бойцов, отдел специального контроля, отслеживающий оперативную информацию, касающуюся персонала и крупных клиентов банка - 533 сотрудника, отдел охраны денежных потоков (инкассации) - 432 бойца, управление личной охраны Президента банка, включая две сменные группы сопровождения - тут Барышников сэкономил: в этом отделе у него было всего лишь 87 офицеров, зато подбирал он их каждого персонально (все фамилии и цифры Барышников всегда помнил).
Правильность решения - разом взять весь Фа-1 к себе на службу - банкир оценил, когда случайно узнал, сколько стоит подготовка одного только офицера сопровождения или водителя из охраны американского президента - в два с лишним раза дороже, чем подготовка летчика истребителя F -16!
А у Барышникова их пятеро в каждой группе, и достались практически даром!
Офицеру-сопровождающему чтобы постигнуть, впитать в нервы и довести до автоматизма навык атаки транспортной единицы, мешающей проезду кортежа, нужно за период обучения разбить, как минимум, 60 легковых автомобилей различных моделей. Обученный водитель высочайшей квалификации при действительной угрозе вектор скоростного движения направляет не на крыло или капот, а непосредственно на водителя, сидящего за рулем идущего встречно транспорта. Еще более трудную задачу, решение которой требует врожденного таланта, представляет рассредоточение, оттеснение автомобилей, следующих с кортежем на одной линии. Всю непреклонность лобовой или боковой атаки любой, даже неопытный водитель чувствует очень хорошо. Угроза, с которой водитель-офицер направляет машину сопровождения на автомобильные потоки, настолько отработана и очевидна, что весь транспорт расступается, и кортеж банкира преодолевает любую автомобильную пробку на скорости свыше 60 километров в час.
И наконец, небольшой, элитный отдел контроля личного состава, всего тринадцать человек, в обязанность которых входит досконально отслеживать на работе и в быту самих великолепных “фафовцев”.
Первым в 9.20, на ежедневную утреннюю аудиенцию, к Барышникову является начальник “Шлема”, бывший генерал-лейтенант КГБ Ефим Евтифьевич Снегирев. Каждый раз при виде маститого контрразведчика бережливый Барышников огорчается, но все же продолжает платить этому старому зубру зарплату в 12 000 долларов ежемесячно. Через пятьдесят минут после генерал-лейтенанта на прием является капитан Стругин - начальник отдела личного контроля, должностные обязанности которого - слежка за “шлемовцами”.
Между прочим, Снегирев, с его опытом и хваткой (которой позавидовал бы сам Фуше, бывший министром внутренних дел Франции при Наполеоне Бонапарте), мгновенно определил, что за ним и его сотрудниками ведется оперативное наблюдение. Вычислив, что слежку ведут офицеры его же банка, Снегирев с укоризной доложил об этом оскорбившем его факте шефу.
Барышников с улыбкой признался:
- Действительно, работают ребята по моему поручению. Есть у меня такая группа. Но не мне вам говорить, Ефим Евтифьевич, что даже в районном отделении милиции контролируется весь личный состав. Впрочем, чтобы вам не было обидно, попрошу вас в дальнейшем отслеживать двумя-тремя наиболее подготовленными сотрудниками начальника этой службы. Сделаем, так сказать, кольцовочку.
Ефиму Евтифьевичу легко было осуществить это поручение руководителя, поскольку он уже наладил эту слежку.
Барышников уравновешивал амбиции своих старших офицеров, переплетал их служебные интересы таким образом, чтобы у них не оставалось времени ни на что, кроме работы на Престиж-банк.
Впрочем, в этом последнем поручении была весьма деликатная особенность.
Могущественному банкиру иногда, в болезненную минуту, казалось, что его крайне неудачная женитьба на сослуживице по карбюраторной бухгалтерии все еще продолжается. И куряка Верка вот-вот ворвется к нему в президентский кабинет, и опять с полной безнаказанностью начнет над ним измываться. Прежде чем убежать от него к домристу, младшая бухгалтерша родила и оставила ему дочь, которая теперь, двадцать лет спустя, третирует банкира не хуже своей выдающейся матери.
Может быть из-за неприятного воспоминания о ненасытной пасти и бессовестности бывшей супруги, Барышников и завел собственную армию.
Нескончаемые ужасы, связанные с женским полом, еще тогда заставили Андрея Андреевича задуматься о поле противоположном, то есть его собственном.
Сначала он ознакомился с литературой - достал книгу маркиза де Сада, и внимательно, несколько раз прочитал о страшных истязаниях, порках и визге при посвистывании розог, с комариной настойчивостью пикирующих на розовую, кровоточащую плоть. Но издевательства опротивели ему еще со времен траханья с Веркой в управленческом туалете, и Андрей Андреевич отказался от общения с любителями этого дела.
Гомосексуальная любовь его всегда привлекала как абсолютно чистая, не связанная с утилитарной идеей продолжения рода. Его первые боязливо-торопливые контакты, в те годы - подлежащие наказанию по всей строгости идиотского советского закона, убедили его в том, что он на верном пути. Барышников мечтал о подвигах императора Нерона, когда тот использовал по очереди прикованных к столбам мужчин и женщин, одетых в звериные шкуры, а потом уже сам, опустошенный, отдавался любимому вольноотпущеннику.
В новом прогрессивном времени банкир обеспечил себе давно лелеемый в мечтах сексуальный сервис, и постиг глубинный, сокровенный смысл однополой близости: однополая любовь - это освобождение, а разнополая - тяжкое ярмо!
Именно освобождение - когда входил в него и, в особенности, когда выходил из него его любовник, капитан Стругин, и прекращались эти немыслимые и возвышающие душу потуги, наступала полная свобода, легкость, и грубый окружающий мир превращался в первозданную, чарующую гармонию.
Покамест вместо нероновых цепей, Барышникову приходится “приковывать” к себе особых сотрудников повышенными окладами, но все еще впереди...
Андрей Андреевич посмотрел на швейцарские наручные часы с перевернутым циферблатом, “Jaeger-le-Coultre “, или, как он их называл по фамилии одного из основателей фирмы, “егерьские” (Барышников купил их за 43 тысячи долларов отнюдь не для того, чтобы узнавать по ним время - это ему и без часов всегда известно, а потому, что чувствовал себя охотником, отстреливающим ослабевших “животных” в диких финансовых “лесах”), взглянул он только на собственные инициалы, выгравированные на крышке, сделанной из розового золота.
Если Барышников смотрит на часы, значит, сейчас ровно 9 часов 20 минут.
Из селектора раздался голос секретаря, Валерия Ивановича (бывшего балетного танцора):
- К вам Снегирев, Андрей Андреевич.
- Пусть войдет, - разрешил банкир.
Предварительно слегка постучав в резной дуб высокой двери, вошел пунктуальный Ефим Евтифьевич, в руках - неизменная темно-бордовая папка с золотой каймой. Эта папка для докладов была прощальным сувениром с его, еще генерал-лейтенантского, служебного стола и Снегирев ею очень дорожил.
Уверенно ступая, генерал приблизился к столу кабинетного гарнитура Людовика ХIV, купленного якобы на аукционе Сотбис. (На самом деле Катя Лашакиди, кандидат искусствоведения, работающая в галерее Престиж-банка, на деньги Барышникова закупала картины и антиквариат у Авессалома Адельханова, или, как его звали в мире искусства, Бесо, который производил все это в мастерской на Нижней Масловке, старил самопальный “антиквариат” по особой технологии, и снабжал каждый предмет сертификатом.) В переизбытке утреннего усердия генерал приостановился, ожидая, пока Барышников обратит на него внимание.
- Доброе утро, - сказал банкир, что означало: “Слушаю”.
- За вчерашний день единственное заслуживающее вашего внимания происшествие было на Курском вокзале. Все остальное - в обычном распорядке, - несколько интригующе доложил Снегирев.
- У нас же там нет пока банковских отделений?
- Начальник отдела контроля личного состава охраны Престиж-банка, бывший капитан спецназа Стругин уехал вместе с неизвестным лицом на поезде “Москва-Адлер”, - как можно бесстрастнее изложил суть дела генерал-лейтенант.
- Вы хотите сказать, что Петр не явится на доклад? - переспросил удивленный Андрей Андреевич, которого ревность вдруг укусила в самое сердце.
- В настоящую минуту Стругин подъезжает к Харькову, - взглянув на наручные часы, подтвердил Снегирев.
“Вот она - преданность... от слова предательство,” - с горечью подумал Барышников, и приказал:
- Доложите по существу.
- Вчера вечером в 19.53, после того, как он вышел с вами из тренажерного комплекса, и вы отправились домой, Стругин на служебной машине поехал на Филевскую улицу, дом 34. Примерно через двенадцать минут он выбежал из подъезда с неустановленным лицом. На предельной скорости - мои сотрудники едва их не потеряли, они отправились на Курский вокзал. Стругин оставил машину на стоянке и через тридцать шесть минут они уже были в поезде “Москва-Адлер”.
- Эх, Петя, Петя... - еле слышно прошептал обиженный Андрей Андреевич. Но тут же взял себя в руки, и спросил генерал-лейтенанта:
- У кого он был на Филевской?
- Сейчас уточняем, - сказал Снегирев.
- Кто с ними едет?
- Непосредственно в поезд успел сесть только один наш сотрудник, который ведет скрытое оперативное наблюдение. Спецгруппа, в составе семи человек, вылетевшая ночью в Харьков на банковском “Фальконе”, сейчас ожидает прибытия поезда на харьковском вокзале. Жду ваших указаний, - закончил доклад начальник охраны.
Барышников расстроился.
- У вас есть фотографии? - спросил банкир.
- Я приказал скидывать всю возможную информацию. Пока, к сожалению, визуально его спутника мы не зафиксировали - события развивались слишком быстро.
- Хорошо, идите, я вас вызову. Мне надо подумать, - сказал Барышников.
- Позвольте напомнить, - сказал генерал-лейтенант и опять взглянул на часы, - примерно через 25 минут поезд “Москва-Адлер” прибудет в Харьков.
- Командированные у вас на связи?
- Разумеется.
- Пусть садятся в поезд и едут с ними. Никого пока не трогать, - сказал расстроенный Барышников, и опять огорчился про себя: “Надо же, прямо после бани куда-то побежал...”
- Докладывайте мне о развитии событий каждые три часа, - закончил аудиенцию Барышников, решив выдержать муку ревности до конца, чтобы потом иметь полное право на месть.
- Слушаюсь, - откланялся кивком головы бывший военный и четко повернулся.
- Впрочем, нет, - остановил его банкир, - организуйте штаб поисков и слежения у меня в кабинете.