Андрей Гришаев: "В своих скитаньях, малых и больших, претили мне и бегство, и погоня" - окончание
Плащ
Никто не видел, где я оставил плащ?
Там ещё сидел человек и читал газету.
Там ещё голубь впивался в сухой батон.
И красный мяч покатился.
Небо хмурится, надвигается дождь.
Человек докуривает сигарету.
Брошенный и ненужный батон.
Мяч у урны остановился.
Газета взлетает вверх, поднимается мяч.
Батон лениво описывает окружность.
Рукава простёр в обе стороны дешёвый плащ.
Небо отражается в лужах.
Я замираю и чувствую: всё пройдёт.
Всё, что потеряно, опрокинется и прольётся.
Человек закуривает. Дождь уже не идёт.
Забытый плащ освещается солнцем.
Ракушка
На лужайке дети играют в бадминтон.
Наигравшись досыта, бросят, а потом -
Скидывая майки, к речке побегут.
Синее и белое расплескалось тут.
А потом - не знаю что: дождик, а потом -
Речка опрокинутая, молнии и гром.
А потом - прощение, а потом - весна.
Белым светом жизнь моя вся озарена.
А потом вдруг вспомнится: ты стоишь в дверях.
Тихо улыбаешься, тихо говоря:
Я уже соскучилась, я уже пришла.
Посмотри, какую я ракушку нашла.
Это окно
Мама моя, благословляю твой ненадёжный и долгий покой.
Ты стоишь у окна и машешь мне вслед рукой.
Вся наша жизнь скучна, длинна, надеждой освещена,
И бесполезнее, и милосерднее, чем это «яблоко на».
Усатый водитель, прими меня и отвези на вокзал.
Ночные улицы прячут огни, усталые видя глаза.
И мир, полный людей и машин, следствий и их причин,
Так бережен к человеку, когда тот остается один.
Ни слова о прошлом. Мы полетим. Он сядет. Она вздохнёт.
И будущий сын, обернувшись, скажет: ничего, и это пройдёт.
И это окно, где не гаснет свет, где вечный твой силуэт -
Надежда, которой, в сущности, нет, и время, которого нет.
Красный бант
Поправляя красный бант, она говорила:
Не забудь, я у тебя одна.
А как-то, нетрезвая, вдруг сказала: Милый.
А в ответ - тишина.
Это мышка ручная или жизнь моя с красным бантом,
Или песня в ночи.
Или старая ведьма с фальшивым в кольце брильянтом -
Но ты просто молчи.
И тогда они все соберутся, подожмут губы, упакуют вещи:
Ах, такой-сякой.
Ты один. На полу, у порога красный бант опустевший.
Прикоснись рукой.
Птица
Жизнь - это не только мыши.
Это еще и птица.
Так говорит мой серьёзный домашний кот.
Он просится на руки.
Он ласков и осторожен.
Он приучил меня полюбить молоко.
Так вот, о птице.
Вряд ли кот ошибается.
Жизнь - это не только мыши. Это летящая над пеленой
Сильная птица.
Движение перьев и плоти.
Грустное наше счастье. Берег и смысл мой.
Свет мой песня
В речке, в речке, как по небу,
Золотые кружева.
Что ты рыщешь, свет свирепый?
Жизнь моя ещё жива.
Ты с фонариком тревожным
Мне навстречу не ходи.
Я любуюсь невозможной
Песней у меня в груди.
Только свет мне отвечает:
Ухом ты ко дну приник.
Слышишь, как вода качает
Колокольный твой язык?
Рублик
Лицо в газете. Криминальные хроники.
Типографский недобрый взгляд.
Крошки, рассыпанные на подоконнике,
Мелкой бедой блестят.
Свет заоконный приходит в движение:
Смещение, интервал.
Это кружение? Нет, это крушение.
Так диктор вчера сказал.
Внизу, во дворе, бьётся голубь свадебный,
Клетку открой: летит.
Меж хлебными крошками рублик найденный,
Как нож, как война, блестит.
Имя, адрес
Где эта комната, в которой я всё оставил?
Телефонную книжку, с записями тетрадь.
Дом распланирован странно, почти без правил:
Санузел, кухня, санузел ещё, кровать.
Окошко выходит на лестничную площадку,
В объедках копается рыжий соседский кот.
Издалека чей-то голос: «…ещё нашатырь и ватку.»
Сдавленный смех. В трубах вода течёт.
Вспомнить, как всё начиналось. Было почти что счастье.
Было: весна, тёплый ранец, двенадцать, тринадцать лет.
Жаркий батон, разрываемый враз на части.
Косо натянутый жёлтый упругий свет.
Первое в жизни море, белое, золотое.
Мама в купальнике и чебурек в песке.
Красное, синее, жёлтое, голубое.
Время вне времени, пляшущее на волоске.
По коридору, налево, налево, прямо.
Сквозь проходную комнату: это здесь.
Лечь на тюки посреди неживого хлама,
Книжку открыть, чье-то имя, адрес прочесть.
Ты город
Ты листья и камни. Ты город, сошедший к реке.
Ты шелест реки. Ты кузнечик в бумажной руке.
Ты горы свернул, ты устал, покачнулся и сел.
Смотри: иноземцы стыдливо идут по росе.
Их тонкая поступь, их странная разная речь,
Кротовьи глаза и фигуры, лишённые плеч,
Напомнят какое-то время в усталой груди,
Где ты был ребёнком, и небо текло впереди.
Наверное, есть далеко тектонический сдвиг
И море в разломе, которое ты не постиг,
И парус на море, светящийся страшной бедой,
Которую тихим кузнечиком носишь с собой.
Миг
Всё проходит. Как вода и дым.
Что-то есть - и нету.
Человек проснётся. Рядом с ним
Женщина затушит сигарету.
И будильник тут же зазвонит.
Вялою накрыв его рукою,
Человек задумчиво лежит.
В этом что-то есть уже такое,
Что знакомо каждому из нас:
Вид предполагаемой утраты.
Мыло, соль и спички про запас.
Малое, чем были мы богаты.
И - на женском узеньком плече
Шрамик, до волнения знакомый.
Смерть и ветер в солнечном луче.
Миг надежды, как бы незаконный.
История поехала вперёд…
История поехала вперёд.
Я в куцей непростого цвета куртке
Влачусь за папой на большой парад.
От папы сильно пахнет алкоголем.
Я апельсин ем и бросаю шкурки
И наслаждаюсь, в общем-то, раздольем.
Годами позже, в августе в Крыму
На дне рожденья девочки соседской
Жую бисквит. Желаю одного:
Уединиться с Тасею в кладовке.
Но, не найдя на то причины веской,
Пускаюсь на интриги и уловки.
Ещё пять лет - и первая любовь
Взаимная. И первое распутство.
Я становлюсь печально молчалив,
Пью пиво и отращиваю чёлку.
Похмельные друзья и институтство,
Диплом, положенный с презрением на полку.
Я всё хочу о чём-то рассказать.
Но всякий раз мораль я забываю.
Волна несётся. Тянет говорить.
Мы были веселы и в чём-то превосходны.
Бисквиты в августе и апельсины в мае,
Всё тихо и цветно. Всё будто мир подводный.
Жак Ив Кусто был в этом деле прав,
Когда за детством в море погружался.
Я верю: там и первая любовь,
И папины шаги в пылу парада…
Ну вот, я плачу. Я не удержался.
А говорили ж: вспоминать не надо.
О ветвях
В них сумрак вечером и небо - в ноябре,
Биенье солнца в августовский полдень.
В какой ты не окажешься дыре,
В какой бы незначительной из родин,
Пусть, возвращаясь ночью из пивной,
Налево смотришь: видишь эти ветви
И, вдребезги разбитый и больной,
Ты, как они, колеблешься от ветра.
И сухость их, приятная руке,
Ложащаяся в сердце невесомость,
Вблизи и, присмотревшись, вдалеке -
Такая неприметная особость:
Не утешенье горечи твоей,
Не даже мимолётная отрада.
Минутное стоянье у дверей
Твоей рукою запертого сада.
***
Отклонение от курса
Вот маячит винный магазин
Я в нетрезвые шаги переобулся
И лечу на выставку один
А на выставке, среди картин и стульев
Женщины порхают и воркуют
Мышки-девушки сверкают и снуют
Взгляды осторожные дают
Как трамвай идет по рельсам
Чуть звеня и чуть летя
Я притрагиваюсь к креслам
И волнуюсь как дитя
Заключенным в золотую раму
Пьяных и влюбленных не понять
Я из кресла бархата воспряну
Чтоб шаги неслышные догнать
***
Здесь не надо
Здесь люди сидят
Электрически злые
В что за ад эти глазки глядят
Как цветки полевые
В что за рай эти руки летят
Оставляя следы ножевые
***
Господи во тьме старинной
Ты ли свет
Или ты огонь неумолимый
Или тебя нет
Где ты есть, к созданию причастный
Камня, ветки, льва
Ко всему на свете безучастный
Мыслимый едва
За столом напротив ты сидела
За столом напротив ты сидел
И спокойно на меня глядела
И спокойно на меня глядел
Бабочка вдруг в комнату влетела
Пошлость мира, пошлость слов и дел
Незаметно умирает камень
Ветка, пламя, лев
Входишь ты, беззвучными шагами
Пустоту и смерть преодолев
Дальше все зачеркнуто. Пора
С саночками ехать со двора.
***
Будь у меня место, за которое я расплатился жизнью
Уютное, спокойное, с книгой и облачком когда надо
Я бы дважды подумал, хочу ли я подселять кого-то
Сына, растерявшего память о детстве
Друга с амбициями даже после смерти
Грёзу юных лет, не раз побывавшую в жёнах?
Я люблю вас всех и мне никого не надо
Я при жизни мало смотрел на птиц обычных
На их перья, оперённые светом
Я при жизни мало смотрел на хороших поэтов
На их перья, оперённые светом
Я при жизни в зеркало мало смотрелся
Хорошо, что сейчас во всем отражаюсь
Мне при жизни явили деревья свои души
Спасибо им за это
В новом тихом месте, оплаченном жизнью
Я узнал вас, дорогие деревья мои
Мне при жизни трава показала
Лишь неподобную часть
Был я слепцом, ощупавшим хобот слона
Так вот ты какая, трава
Трудно к тебе привыкать
Но и на новой тебе спать научусь
Мы заснём:
Я и память моя о сыне
Неустрашимом, упрямом, хохочущем
Я и память моя о друзьях
Ищущих и пропадающих в поиске бесследно
Я и память моя о жене и прочих жёнах
Существующих вечно в эротических снах
Облако набухает дождём
Скоро будет дождь
Облако наполняется звуком
Скоро будет дождь
Облако наполняется.
***
Восемнадцать процентов заряда осталось
Бросить и не писать
Или все же и все же - жизнь прожита, показалась?
Как мягка и весома
Супружеская кровать
Так и тянет из дома
На гору взбежать, воевать
Ноября эти ломкие стебли
Семнадцать
А какой открывается вид
Свиток нежной окрайны из леса и воздуха свит
Мне - семнадцать
А тебе - пятнадцать на вид
Возникает в руке твоей темное пиво
А затем из воздуха темной воды
Остальная являешься ты
Пить внимательно, неторопливо
Неподвижного леса ввиду
Выбрав тонкую в небе звезду
Я усталый старик, а ты ангел
Тринадцать, двенадцать, и я не уйду
Где-то шесть или пять звезд на небе осталось
Лететь
Человеческим шаром с горы, наслаждаясь
Как жизнь или смерть
Входит в воздух ноябрьский назад
Охваченный лесом
И это ли, друг мой, не ад?
Пусть и ад, но осенен, небесен.
***
Что в раю одиноко -
Там дерево или жена,
Что лежит одиноко,
В раю никому не нужна,
Что растёт одиноко
В отцовском на ветках пальто,
Чтоб подняться высоко,
Как не поднимался никто.
А с вершины не рая,
А с вершины того, что в раю,
Я себя понимаю,
Вижу жалкую душу свою,
На себя примеряю,
И частушки с верхушки пою.
На газетные строчки
Разбежавшись, на буквы, летя
По-над раем по кочкам,
По-над раем скабрёзно шутя,
Вдруг себя обнимаю, как дочку,
Как в жару скарлатины дитя.
***
Зима, о, пешеходы твои в пуховиках
О, снег витающий, гаражи слиты с пейзажем
О, дети твои с руками в снеговиках
Где шар оживает, овощем вдруг украшен
О, снег опять, я в московском опять метро
Бреду под тобой, о, выпавшее наследство
С подземной зоркостью вглядываясь в это о
О - как окно открытое чтоб вслушаться и всмотреться
Воткнуться в сосны за городом, о, пройти
Дорожкой протоптанной пенсионерами леса
О, у, и краткое, тэ, и, уйти
О, сладкого воздуха невидимая завеса
***
Взошёл огромный хлеб
И так тепло вокруг
Узлы молочных рек
И память добрых рук
В один слились кувшин
Который до небес
И мир так неделим
Но человек исчез
Живая благодать
По воздуху плывёт
Кому её отдать
Кого она найдёт
Не думай заслужил
Её ты или нет
А просто если жив
Подставь лицо под свет
А если ты исчез
То травы до небес
Ступай в прозрачный лес
С надеждой или без
***
Ёжик мой, о как ты затопочешь
Гневными пяточками к двери
Когда меня, твоего похитителя и кормильца
Уводят под руки уже увели
Как ты распадешься на не хочу и думать
В опечатанной квартире сгинув, один
На игольчатую неровную шубку
Сам себе приёмыш и господин
Когда новые владельцы в собачьих шубах
Въедут и собака их зарычит
На твою смиренную вечную шубку
Огонь в квартирах следователей возгорит
Он будет гореть невидимо всё сжигая
Их книги законов их лица их сытый вой
Они будут жить в огне твоего колючего гнева
В огне моей памяти о тебе брат мой
***
Лев притаился в зеркале в коридоре
Ребенку страшно туда идти
Но ему нужно в ванну, там горы и море
И белый корабль на полпути
В темноте, распластанной до блеска
В темном блеске, который есть ужас глаз
Лев убийственный и не только детский
Он казнит ребенка, а после - нас
Ужас ужас - и на этом пустом отрезке
Где мерцают черточки и крючки
То болтаемся, как сорванные занавески
То смыкаемся в солнечные пучки
***
Марсианин к зеркалу подходит
Вынимает бритвенный станок
По щеке всухую им проводит
(Я смотрю, как он им водит, водит,
И земля уходит из-под ног)
Мне приснился мой отец, он песню
Пел, стаканчиком звенел
Говорил: тринадцатую пенсию
У них выбить и спустить сумел
Песня дребезжит и прерывается
Чтобы солнечный глоток впустить
Марсианин с бритвой как-то мается
Отраженье брить или не брить?
В сон опять войдешь, а там молчание
Увели притихшего отца
Солнце преломляется в стакане
Спой мне песню до конца
***
Я пишу тебе, вспоминая вечно летящего
Воробья над крышей, всё заросло травой
Я пишу из убывающего, ненастоящего
В воплотившийся наново город твой
Десять лет тебя не было, и, в тебе усомнившийся
Пятилетний внук на детском своём листке
Имя твоё рисует, к тебе склонившийся
Рукав свитерка его перемазан в желтке
Помогал ли строить его, вызвал из тьмы в окольную?
По ночам вагоны ли света сам разгружал?
Только город твой - здесь, живой ты и смотришь в сторону
Там где в спальном районе темнеет пустой вокзал
Ты зайдёшь в пустой магазин и сам расплатишься
Сам пробьёшь себе чек и положишь пива в пакет
А потом, в квартире, за книгой, попьёшь и расслабишься
Я не знаю, хотел бы ты, но нас здесь нет
Нет ни нас, и прости, что так получается
Я умом понимаю, что и ты же ведь чей-то сын
Никого больше в городе нет, ночь не кончается
Но, возможно, ты так и хотел бы - побыть один?
Эти глыбы домов, мосты, нежилые здания
Эти тысячи тонн, брошенные в пустоту
Это ты для себя живого или мне в назидание?
Сейчас допишу и в сад за сыном пойду
Воздух будет морозным, и у людей при дыхании -
У любого прохожего - пар серебристый летит
Я прощаюсь с тобой, проживём и без свидания
Солнце завтра взойдёт и наши места осветит
***
О, печаль,
О, птичка на проводе.
Золотая даль,
И близкое в золоте.
Ягоду сорвёшь -
И тает, и таяло,
Таяло когда-то, да все растаяло.
Вот оно, настоящее,
Между сорвёшь и таяло,
Каменное, молчащее,
И летишь по проводу.
Что же ты со мною - ушла, оставила.
Я звоню по поводу…
Облака большие,
Небо движется,
Лес внезапный
Выплывает из золота,
Тени опускаются,
Легче дышится
На окраине большого города.
***
Веет ветер, веет, веет
Над осеннею землёй,
Здесь и шапка не согреет,
И торопишься домой
Мимо почты, школы мимо
И в подъезд скорее - юрк,
А в квартире пахнет мылом,
В ванну вылезешь из брюк
И занежишься до дрожи
В тёплой масляной воде,
Только ветер всё же, всё же
Здесь, а более - нигде.
Не на улице осенней,
Не над крышей жестяной -
Рядом - в комнате соседней,
За картонною стеной.
***
На свете нет плохих вещей
На свете есть плохие вещи
Они неявны и зловещи
Как, скажем, тени от клещей
На свете нет плохих клещей
И ржавый гвоздь со скрипом вынут
И ржавый клюв опять разинут
И смотрят в сердце всех вещей
Гори, порядок мировой
О том, что все всегда проходит
И гвоздь сам из стены выходит
И падает вниз головой
***
На юге страны гранаты цветут,
По югу страны солдаты идут,
Весёлые песни поют.
Раздавишь гранат - сок течёт по руке.
Раздавишь гранат - кровь плывёт по реке.
Затихла война вдалеке.
И странно и весело просто не быть.
В прозрачную воду войти и забыть.
Пилотку в траве обронить.
Смотри, не спускай с меня пристальных глаз.
Смотри на лежащих и радостных нас.
Ты спас меня, знаю, ты спас.
***
Ветхая память моя,
Тёплое одеяло.
Я буду в таких краях,
Где ты ещё не бывала.
Я буду в таких краях,
Где ты никогда не будешь.
Где не согреешь и не осудишь.
Я буду там,
Где только огонь и пепел.
Там,
Где день тонок и светел.
Где что-то вроде шуршанья
Иглы патефона
Или молчанья
В динамике телефона.
***
У него в кармане зажигалка и коробок.
К бывшей жене он идёт, дядя в плаще.
Там угрюмый пацан, огрызающийся на «сынок».
Они пьют чай и не о чём вообще.
Ни о чём, будто не было этих лет.
Та же осень, облетающий клён в окне,
Тот же диван, тот же зелёный плед.
Та же кошка, но нет, показалось мне.
Она всё помнила: две ложечки сахара, пастила…
Спросила про Надю… «Настя», - поправил он.
И прежняя кошка (та, которая умерла)
К ногам приникла под ложечки тихий звон.
***
Мне приснился сон, что страны моей больше нет.
Есть леса и трущобы и гигантская автотрасса.
Города обесточены. Дикий и жёлтый свет,
Длинный свет фонарей летящих во тьме камазов.
Что случилось - неясно. Кризис или война.
Или то и другое. В общем, страну накрыло.
Между тем в деталях чёрная даль видна.
Инфракрасное зрение - чтобы всё видно было.
И все звуки стали издалека слышны
(У людей изменилось также устройство уха)
Так, что слышно даже потрескивание тишины,
Неживая возня почти на пределах слуха.
И мне стало обидно, что вижу я всё, что есть.
А того, чего больше нет, - мне увидеть не дали,
Ни великой страны, без которой так пусто здесь,
Ни волшебных людей, которыми мы не стали.
***
Мы в белый сад вошли -
Там облако созрело,
Мы бережно его сорвали и несли.
Оно лежало на носилках и белело.
Я муравей, и я имею тело,
Я отсвет на плече - я тоже тело,
Я просто слово - тело, тело, тело,
Какой прекрасный сон.
Мы положили облако на стол,
Но стол не выдержал, и пол, и подпол...
Мой брат троюродный хватил тарелку об пол,
Чтоб песня, а не стон.
И песня поплыла над пустотой над садом,
Над пустотой над облаком в саду.
Мы вот туда пойдем, но будем на виду,
Троюродный наш брат, дуди в дуду,
Прекрасный отсвет, проводи нас взглядом.
***
Я сказал: «замри, минута»,
Но она не замерла.
Растянулась почему-то,
Покружила и ушла.
Только ты ещё стояла
У раскрытого окна,
И сверкало одеяло,
И светилась тишина.
Я запомню ту минуту.
Нет, не первую, а ту,
Что собой связала будто
И печаль, и красоту.
Ту, которую не звал я,
Не упрашивал: «замри!»
Потому не опоздала,
Потому всегда внутри.
Сюжеты:
Сергей Алиханов представляет лучших стихотворцев России
Никто не видел, где я оставил плащ?
Там ещё сидел человек и читал газету.
Там ещё голубь впивался в сухой батон.
И красный мяч покатился.
Небо хмурится, надвигается дождь.
Человек докуривает сигарету.
Брошенный и ненужный батон.
Мяч у урны остановился.
Газета взлетает вверх, поднимается мяч.
Батон лениво описывает окружность.
Рукава простёр в обе стороны дешёвый плащ.
Небо отражается в лужах.
Я замираю и чувствую: всё пройдёт.
Всё, что потеряно, опрокинется и прольётся.
Человек закуривает. Дождь уже не идёт.
Забытый плащ освещается солнцем.
Ракушка
На лужайке дети играют в бадминтон.
Наигравшись досыта, бросят, а потом -
Скидывая майки, к речке побегут.
Синее и белое расплескалось тут.
А потом - не знаю что: дождик, а потом -
Речка опрокинутая, молнии и гром.
А потом - прощение, а потом - весна.
Белым светом жизнь моя вся озарена.
А потом вдруг вспомнится: ты стоишь в дверях.
Тихо улыбаешься, тихо говоря:
Я уже соскучилась, я уже пришла.
Посмотри, какую я ракушку нашла.
Это окно
Мама моя, благословляю твой ненадёжный и долгий покой.
Ты стоишь у окна и машешь мне вслед рукой.
Вся наша жизнь скучна, длинна, надеждой освещена,
И бесполезнее, и милосерднее, чем это «яблоко на».
Усатый водитель, прими меня и отвези на вокзал.
Ночные улицы прячут огни, усталые видя глаза.
И мир, полный людей и машин, следствий и их причин,
Так бережен к человеку, когда тот остается один.
Ни слова о прошлом. Мы полетим. Он сядет. Она вздохнёт.
И будущий сын, обернувшись, скажет: ничего, и это пройдёт.
И это окно, где не гаснет свет, где вечный твой силуэт -
Надежда, которой, в сущности, нет, и время, которого нет.
Красный бант
Поправляя красный бант, она говорила:
Не забудь, я у тебя одна.
А как-то, нетрезвая, вдруг сказала: Милый.
А в ответ - тишина.
Это мышка ручная или жизнь моя с красным бантом,
Или песня в ночи.
Или старая ведьма с фальшивым в кольце брильянтом -
Но ты просто молчи.
И тогда они все соберутся, подожмут губы, упакуют вещи:
Ах, такой-сякой.
Ты один. На полу, у порога красный бант опустевший.
Прикоснись рукой.
Птица
Жизнь - это не только мыши.
Это еще и птица.
Так говорит мой серьёзный домашний кот.
Он просится на руки.
Он ласков и осторожен.
Он приучил меня полюбить молоко.
Так вот, о птице.
Вряд ли кот ошибается.
Жизнь - это не только мыши. Это летящая над пеленой
Сильная птица.
Движение перьев и плоти.
Грустное наше счастье. Берег и смысл мой.
Свет мой песня
В речке, в речке, как по небу,
Золотые кружева.
Что ты рыщешь, свет свирепый?
Жизнь моя ещё жива.
Ты с фонариком тревожным
Мне навстречу не ходи.
Я любуюсь невозможной
Песней у меня в груди.
Только свет мне отвечает:
Ухом ты ко дну приник.
Слышишь, как вода качает
Колокольный твой язык?
Рублик
Лицо в газете. Криминальные хроники.
Типографский недобрый взгляд.
Крошки, рассыпанные на подоконнике,
Мелкой бедой блестят.
Свет заоконный приходит в движение:
Смещение, интервал.
Это кружение? Нет, это крушение.
Так диктор вчера сказал.
Внизу, во дворе, бьётся голубь свадебный,
Клетку открой: летит.
Меж хлебными крошками рублик найденный,
Как нож, как война, блестит.
Имя, адрес
Где эта комната, в которой я всё оставил?
Телефонную книжку, с записями тетрадь.
Дом распланирован странно, почти без правил:
Санузел, кухня, санузел ещё, кровать.
Окошко выходит на лестничную площадку,
В объедках копается рыжий соседский кот.
Издалека чей-то голос: «…ещё нашатырь и ватку.»
Сдавленный смех. В трубах вода течёт.
Вспомнить, как всё начиналось. Было почти что счастье.
Было: весна, тёплый ранец, двенадцать, тринадцать лет.
Жаркий батон, разрываемый враз на части.
Косо натянутый жёлтый упругий свет.
Первое в жизни море, белое, золотое.
Мама в купальнике и чебурек в песке.
Красное, синее, жёлтое, голубое.
Время вне времени, пляшущее на волоске.
По коридору, налево, налево, прямо.
Сквозь проходную комнату: это здесь.
Лечь на тюки посреди неживого хлама,
Книжку открыть, чье-то имя, адрес прочесть.
Ты город
Ты листья и камни. Ты город, сошедший к реке.
Ты шелест реки. Ты кузнечик в бумажной руке.
Ты горы свернул, ты устал, покачнулся и сел.
Смотри: иноземцы стыдливо идут по росе.
Их тонкая поступь, их странная разная речь,
Кротовьи глаза и фигуры, лишённые плеч,
Напомнят какое-то время в усталой груди,
Где ты был ребёнком, и небо текло впереди.
Наверное, есть далеко тектонический сдвиг
И море в разломе, которое ты не постиг,
И парус на море, светящийся страшной бедой,
Которую тихим кузнечиком носишь с собой.
Миг
Всё проходит. Как вода и дым.
Что-то есть - и нету.
Человек проснётся. Рядом с ним
Женщина затушит сигарету.
И будильник тут же зазвонит.
Вялою накрыв его рукою,
Человек задумчиво лежит.
В этом что-то есть уже такое,
Что знакомо каждому из нас:
Вид предполагаемой утраты.
Мыло, соль и спички про запас.
Малое, чем были мы богаты.
И - на женском узеньком плече
Шрамик, до волнения знакомый.
Смерть и ветер в солнечном луче.
Миг надежды, как бы незаконный.
История поехала вперёд…
История поехала вперёд.
Я в куцей непростого цвета куртке
Влачусь за папой на большой парад.
От папы сильно пахнет алкоголем.
Я апельсин ем и бросаю шкурки
И наслаждаюсь, в общем-то, раздольем.
Годами позже, в августе в Крыму
На дне рожденья девочки соседской
Жую бисквит. Желаю одного:
Уединиться с Тасею в кладовке.
Но, не найдя на то причины веской,
Пускаюсь на интриги и уловки.
Ещё пять лет - и первая любовь
Взаимная. И первое распутство.
Я становлюсь печально молчалив,
Пью пиво и отращиваю чёлку.
Похмельные друзья и институтство,
Диплом, положенный с презрением на полку.
Я всё хочу о чём-то рассказать.
Но всякий раз мораль я забываю.
Волна несётся. Тянет говорить.
Мы были веселы и в чём-то превосходны.
Бисквиты в августе и апельсины в мае,
Всё тихо и цветно. Всё будто мир подводный.
Жак Ив Кусто был в этом деле прав,
Когда за детством в море погружался.
Я верю: там и первая любовь,
И папины шаги в пылу парада…
Ну вот, я плачу. Я не удержался.
А говорили ж: вспоминать не надо.
О ветвях
В них сумрак вечером и небо - в ноябре,
Биенье солнца в августовский полдень.
В какой ты не окажешься дыре,
В какой бы незначительной из родин,
Пусть, возвращаясь ночью из пивной,
Налево смотришь: видишь эти ветви
И, вдребезги разбитый и больной,
Ты, как они, колеблешься от ветра.
И сухость их, приятная руке,
Ложащаяся в сердце невесомость,
Вблизи и, присмотревшись, вдалеке -
Такая неприметная особость:
Не утешенье горечи твоей,
Не даже мимолётная отрада.
Минутное стоянье у дверей
Твоей рукою запертого сада.
***
Отклонение от курса
Вот маячит винный магазин
Я в нетрезвые шаги переобулся
И лечу на выставку один
А на выставке, среди картин и стульев
Женщины порхают и воркуют
Мышки-девушки сверкают и снуют
Взгляды осторожные дают
Как трамвай идет по рельсам
Чуть звеня и чуть летя
Я притрагиваюсь к креслам
И волнуюсь как дитя
Заключенным в золотую раму
Пьяных и влюбленных не понять
Я из кресла бархата воспряну
Чтоб шаги неслышные догнать
***
Здесь не надо
Здесь люди сидят
Электрически злые
В что за ад эти глазки глядят
Как цветки полевые
В что за рай эти руки летят
Оставляя следы ножевые
***
Господи во тьме старинной
Ты ли свет
Или ты огонь неумолимый
Или тебя нет
Где ты есть, к созданию причастный
Камня, ветки, льва
Ко всему на свете безучастный
Мыслимый едва
За столом напротив ты сидела
За столом напротив ты сидел
И спокойно на меня глядела
И спокойно на меня глядел
Бабочка вдруг в комнату влетела
Пошлость мира, пошлость слов и дел
Незаметно умирает камень
Ветка, пламя, лев
Входишь ты, беззвучными шагами
Пустоту и смерть преодолев
Дальше все зачеркнуто. Пора
С саночками ехать со двора.
***
Будь у меня место, за которое я расплатился жизнью
Уютное, спокойное, с книгой и облачком когда надо
Я бы дважды подумал, хочу ли я подселять кого-то
Сына, растерявшего память о детстве
Друга с амбициями даже после смерти
Грёзу юных лет, не раз побывавшую в жёнах?
Я люблю вас всех и мне никого не надо
Я при жизни мало смотрел на птиц обычных
На их перья, оперённые светом
Я при жизни мало смотрел на хороших поэтов
На их перья, оперённые светом
Я при жизни в зеркало мало смотрелся
Хорошо, что сейчас во всем отражаюсь
Мне при жизни явили деревья свои души
Спасибо им за это
В новом тихом месте, оплаченном жизнью
Я узнал вас, дорогие деревья мои
Мне при жизни трава показала
Лишь неподобную часть
Был я слепцом, ощупавшим хобот слона
Так вот ты какая, трава
Трудно к тебе привыкать
Но и на новой тебе спать научусь
Мы заснём:
Я и память моя о сыне
Неустрашимом, упрямом, хохочущем
Я и память моя о друзьях
Ищущих и пропадающих в поиске бесследно
Я и память моя о жене и прочих жёнах
Существующих вечно в эротических снах
Облако набухает дождём
Скоро будет дождь
Облако наполняется звуком
Скоро будет дождь
Облако наполняется.
***
Восемнадцать процентов заряда осталось
Бросить и не писать
Или все же и все же - жизнь прожита, показалась?
Как мягка и весома
Супружеская кровать
Так и тянет из дома
На гору взбежать, воевать
Ноября эти ломкие стебли
Семнадцать
А какой открывается вид
Свиток нежной окрайны из леса и воздуха свит
Мне - семнадцать
А тебе - пятнадцать на вид
Возникает в руке твоей темное пиво
А затем из воздуха темной воды
Остальная являешься ты
Пить внимательно, неторопливо
Неподвижного леса ввиду
Выбрав тонкую в небе звезду
Я усталый старик, а ты ангел
Тринадцать, двенадцать, и я не уйду
Где-то шесть или пять звезд на небе осталось
Лететь
Человеческим шаром с горы, наслаждаясь
Как жизнь или смерть
Входит в воздух ноябрьский назад
Охваченный лесом
И это ли, друг мой, не ад?
Пусть и ад, но осенен, небесен.
***
Что в раю одиноко -
Там дерево или жена,
Что лежит одиноко,
В раю никому не нужна,
Что растёт одиноко
В отцовском на ветках пальто,
Чтоб подняться высоко,
Как не поднимался никто.
А с вершины не рая,
А с вершины того, что в раю,
Я себя понимаю,
Вижу жалкую душу свою,
На себя примеряю,
И частушки с верхушки пою.
На газетные строчки
Разбежавшись, на буквы, летя
По-над раем по кочкам,
По-над раем скабрёзно шутя,
Вдруг себя обнимаю, как дочку,
Как в жару скарлатины дитя.
***
Зима, о, пешеходы твои в пуховиках
О, снег витающий, гаражи слиты с пейзажем
О, дети твои с руками в снеговиках
Где шар оживает, овощем вдруг украшен
О, снег опять, я в московском опять метро
Бреду под тобой, о, выпавшее наследство
С подземной зоркостью вглядываясь в это о
О - как окно открытое чтоб вслушаться и всмотреться
Воткнуться в сосны за городом, о, пройти
Дорожкой протоптанной пенсионерами леса
О, у, и краткое, тэ, и, уйти
О, сладкого воздуха невидимая завеса
***
Взошёл огромный хлеб
И так тепло вокруг
Узлы молочных рек
И память добрых рук
В один слились кувшин
Который до небес
И мир так неделим
Но человек исчез
Живая благодать
По воздуху плывёт
Кому её отдать
Кого она найдёт
Не думай заслужил
Её ты или нет
А просто если жив
Подставь лицо под свет
А если ты исчез
То травы до небес
Ступай в прозрачный лес
С надеждой или без
***
Ёжик мой, о как ты затопочешь
Гневными пяточками к двери
Когда меня, твоего похитителя и кормильца
Уводят под руки уже увели
Как ты распадешься на не хочу и думать
В опечатанной квартире сгинув, один
На игольчатую неровную шубку
Сам себе приёмыш и господин
Когда новые владельцы в собачьих шубах
Въедут и собака их зарычит
На твою смиренную вечную шубку
Огонь в квартирах следователей возгорит
Он будет гореть невидимо всё сжигая
Их книги законов их лица их сытый вой
Они будут жить в огне твоего колючего гнева
В огне моей памяти о тебе брат мой
***
Лев притаился в зеркале в коридоре
Ребенку страшно туда идти
Но ему нужно в ванну, там горы и море
И белый корабль на полпути
В темноте, распластанной до блеска
В темном блеске, который есть ужас глаз
Лев убийственный и не только детский
Он казнит ребенка, а после - нас
Ужас ужас - и на этом пустом отрезке
Где мерцают черточки и крючки
То болтаемся, как сорванные занавески
То смыкаемся в солнечные пучки
***
Марсианин к зеркалу подходит
Вынимает бритвенный станок
По щеке всухую им проводит
(Я смотрю, как он им водит, водит,
И земля уходит из-под ног)
Мне приснился мой отец, он песню
Пел, стаканчиком звенел
Говорил: тринадцатую пенсию
У них выбить и спустить сумел
Песня дребезжит и прерывается
Чтобы солнечный глоток впустить
Марсианин с бритвой как-то мается
Отраженье брить или не брить?
В сон опять войдешь, а там молчание
Увели притихшего отца
Солнце преломляется в стакане
Спой мне песню до конца
***
Я пишу тебе, вспоминая вечно летящего
Воробья над крышей, всё заросло травой
Я пишу из убывающего, ненастоящего
В воплотившийся наново город твой
Десять лет тебя не было, и, в тебе усомнившийся
Пятилетний внук на детском своём листке
Имя твоё рисует, к тебе склонившийся
Рукав свитерка его перемазан в желтке
Помогал ли строить его, вызвал из тьмы в окольную?
По ночам вагоны ли света сам разгружал?
Только город твой - здесь, живой ты и смотришь в сторону
Там где в спальном районе темнеет пустой вокзал
Ты зайдёшь в пустой магазин и сам расплатишься
Сам пробьёшь себе чек и положишь пива в пакет
А потом, в квартире, за книгой, попьёшь и расслабишься
Я не знаю, хотел бы ты, но нас здесь нет
Нет ни нас, и прости, что так получается
Я умом понимаю, что и ты же ведь чей-то сын
Никого больше в городе нет, ночь не кончается
Но, возможно, ты так и хотел бы - побыть один?
Эти глыбы домов, мосты, нежилые здания
Эти тысячи тонн, брошенные в пустоту
Это ты для себя живого или мне в назидание?
Сейчас допишу и в сад за сыном пойду
Воздух будет морозным, и у людей при дыхании -
У любого прохожего - пар серебристый летит
Я прощаюсь с тобой, проживём и без свидания
Солнце завтра взойдёт и наши места осветит
***
О, печаль,
О, птичка на проводе.
Золотая даль,
И близкое в золоте.
Ягоду сорвёшь -
И тает, и таяло,
Таяло когда-то, да все растаяло.
Вот оно, настоящее,
Между сорвёшь и таяло,
Каменное, молчащее,
И летишь по проводу.
Что же ты со мною - ушла, оставила.
Я звоню по поводу…
Облака большие,
Небо движется,
Лес внезапный
Выплывает из золота,
Тени опускаются,
Легче дышится
На окраине большого города.
***
Веет ветер, веет, веет
Над осеннею землёй,
Здесь и шапка не согреет,
И торопишься домой
Мимо почты, школы мимо
И в подъезд скорее - юрк,
А в квартире пахнет мылом,
В ванну вылезешь из брюк
И занежишься до дрожи
В тёплой масляной воде,
Только ветер всё же, всё же
Здесь, а более - нигде.
Не на улице осенней,
Не над крышей жестяной -
Рядом - в комнате соседней,
За картонною стеной.
***
На свете нет плохих вещей
На свете есть плохие вещи
Они неявны и зловещи
Как, скажем, тени от клещей
На свете нет плохих клещей
И ржавый гвоздь со скрипом вынут
И ржавый клюв опять разинут
И смотрят в сердце всех вещей
Гори, порядок мировой
О том, что все всегда проходит
И гвоздь сам из стены выходит
И падает вниз головой
***
На юге страны гранаты цветут,
По югу страны солдаты идут,
Весёлые песни поют.
Раздавишь гранат - сок течёт по руке.
Раздавишь гранат - кровь плывёт по реке.
Затихла война вдалеке.
И странно и весело просто не быть.
В прозрачную воду войти и забыть.
Пилотку в траве обронить.
Смотри, не спускай с меня пристальных глаз.
Смотри на лежащих и радостных нас.
Ты спас меня, знаю, ты спас.
***
Ветхая память моя,
Тёплое одеяло.
Я буду в таких краях,
Где ты ещё не бывала.
Я буду в таких краях,
Где ты никогда не будешь.
Где не согреешь и не осудишь.
Я буду там,
Где только огонь и пепел.
Там,
Где день тонок и светел.
Где что-то вроде шуршанья
Иглы патефона
Или молчанья
В динамике телефона.
***
У него в кармане зажигалка и коробок.
К бывшей жене он идёт, дядя в плаще.
Там угрюмый пацан, огрызающийся на «сынок».
Они пьют чай и не о чём вообще.
Ни о чём, будто не было этих лет.
Та же осень, облетающий клён в окне,
Тот же диван, тот же зелёный плед.
Та же кошка, но нет, показалось мне.
Она всё помнила: две ложечки сахара, пастила…
Спросила про Надю… «Настя», - поправил он.
И прежняя кошка (та, которая умерла)
К ногам приникла под ложечки тихий звон.
***
Мне приснился сон, что страны моей больше нет.
Есть леса и трущобы и гигантская автотрасса.
Города обесточены. Дикий и жёлтый свет,
Длинный свет фонарей летящих во тьме камазов.
Что случилось - неясно. Кризис или война.
Или то и другое. В общем, страну накрыло.
Между тем в деталях чёрная даль видна.
Инфракрасное зрение - чтобы всё видно было.
И все звуки стали издалека слышны
(У людей изменилось также устройство уха)
Так, что слышно даже потрескивание тишины,
Неживая возня почти на пределах слуха.
И мне стало обидно, что вижу я всё, что есть.
А того, чего больше нет, - мне увидеть не дали,
Ни великой страны, без которой так пусто здесь,
Ни волшебных людей, которыми мы не стали.
***
Мы в белый сад вошли -
Там облако созрело,
Мы бережно его сорвали и несли.
Оно лежало на носилках и белело.
Я муравей, и я имею тело,
Я отсвет на плече - я тоже тело,
Я просто слово - тело, тело, тело,
Какой прекрасный сон.
Мы положили облако на стол,
Но стол не выдержал, и пол, и подпол...
Мой брат троюродный хватил тарелку об пол,
Чтоб песня, а не стон.
И песня поплыла над пустотой над садом,
Над пустотой над облаком в саду.
Мы вот туда пойдем, но будем на виду,
Троюродный наш брат, дуди в дуду,
Прекрасный отсвет, проводи нас взглядом.
***
Я сказал: «замри, минута»,
Но она не замерла.
Растянулась почему-то,
Покружила и ушла.
Только ты ещё стояла
У раскрытого окна,
И сверкало одеяло,
И светилась тишина.
Я запомню ту минуту.
Нет, не первую, а ту,
Что собой связала будто
И печаль, и красоту.
Ту, которую не звал я,
Не упрашивал: «замри!»
Потому не опоздала,
Потому всегда внутри.
Сюжеты:
Сергей Алиханов представляет лучших стихотворцев России