Глава из романа "Гон"
Умножение чиновников, в сущности, составляет все наши реформы.
Ф.М. Достоевский
1.
За долгие дни засады старший сержант Константин Недогонов истосковался не столько по горячей еде, сколько по огню. Спички и зажигалки отобрал капитан Стругин, и спецгруппа не выдала своего местонахождения. Под вечер промчался через ущелье один джип - они пропустили его. Старший сержант, как умел, помолился богу войны, чтобы следом по этому пути пошел и сам караван.
Недогонов задремал, мечтая, что услышит наконец дальний шум, создаваемый туго накаченными покрышками, отбрасывающими на скорости мелкие камешки.
Ненависть, словно ветер, сквозила по расщелинам предгорий и противостоять ей невозможно. У Константина от недавней контузии и во сне болела голова. Стараясь избавиться от боли, он сливался с чуждой ему природой, отводил от себя, перенацеливал поток ненависти, накрываясь с головой плащ-палаткой, засыпал не с оружием, а с камнем в руке.
Персональной радиосвязью пользоваться запрещалось - вплоть до боевого контакта, но и сообщать было не о чем. Минирование он провел нормально, оставалось надеяться, что другого пути для каравана с оружием в этом квадрате нет.
С борта вертолета Ми-8 они высадились для засады после семи фальш-снижений. Утро здесь наступает сразу, словно ставни небесные отворяются, и, чтобы закончить марш-бросок до рассвета, бежали всю ночь. Изматывающий бег вспоминался теперь с тоской - сильно томило отсутствие движения. Весь день, не шевелясь, надо отлеживаться, да и ночью ходить нельзя - только отжиматься под накидкой: с окрестных высот дозорные “духов” всю местность просматривают приборами ночного виденья. Это Константин знал по прошлому рейду, из которого они вернулись вдвоем с капитаном Стругиным. Остальных десантников, участвовавших в засаде, душманы “просекли” и выбили перекрестным огнем из старинных, но дальнобойных и точных винтовок английского производства типа “бур”.
Недогонов, основной минер группы, первые две ночи копался на местности. Во время боевой работы приходится идти на риск демаскировки - тут уже никуда не денешься... Для успешного выполнения задания его военная специальность была основной. Другие бойцы в темноте поочередно подтаскивали ему заряды. Старший сержант тщательно заминировал выход из ущелья, подготовил и вход. Теперь главное, чтоб им подфартило.
По плану ликвидации, как только вся грузовая техника перевозчиков оружия и боеприпасов втягивается в подготовленную Недогоновым зону - подрываются передние заряды, одновременно гранатами поджигается последняя автомашина, блокируя отступление.
После первого удара колонна обрабатывается огнем, поджигаются бензобаки, очередями “нащупываются” зарядные ящики и дело сделано - груз взорвется сам.
Когда старшему сержанту послышался наконец комариный дальний звон, он даже потряс головой... Но комаров-то тут нет, это тебе не Мезень. Недогонов знал, что все готовы, и что Женька на входе в зону страхует с гранатометом - на случай, если замыкающие после первого удара попытаются рвануть назад.
Теперь надо определить - сколько машин в “караване”.
На скалах и кустарнике появились отблески фар.
Все! - можно включать рации.
- Девять! Девять! “Тойоты”! - услышал Константин, ощупал все шесть карманов для запасных рожков и расстегнул первый слева. Прикинул: “В кабинах по охраннику, и сами водилы тоже рулят с автоматами на коленях,” - удача, какой не ждал.
Но девять джипов, идущих даже плотной колонной, на скорости, займут почти двести метров дороги. Минер занервничал - такой большой караван в подготовленную им зону засады может не уместиться. Сами воины аллаха, фанатики в черных чалмах, из отборного подразделения “Черный аист”, которые через мгновение ответят огнем, Недогонова не волновали.
- Только семь в зоне, семь! Две машины за знаком!
- Огонь по последней! Огонь! - услышал минер приказ капитана Стругина, нажал дистанционный взрыватель, и ... горы поднялись на дыбы.
“Духи” завизжали, выскакивая из кабин.
После залпа из гранатометов спецназовцы открыли шквальный автоматный огонь. Фары автомашин погасли, но один джип уже горел, освещая место боя.
- Полотно! - услышал команду старший сержант - и тут же под камнями горной дороги взорвалось восемь зарядов. Один взрыв пришелся точно под разворачивающийся джип. Из его разлетевшегося корпуса веером разнесло взорвавшиеся боеприпасы.
С начала огневого контакта прошло сорок секунд - Константин по предыдущему опыту знал, что к исходу минуты начнется вторая волна плотного огня моджахедов - первую сбили взрывами, и большинство “духов” контужены. Поэтому работал по площади возможного рассредоточения охраны каравана.
- Уходим! - услышал он приказ. И тут внизу, прямо под ним, взорвался и загорелся еще один груженый снарядами джип. В предрассветном небе огонь от взрыва стал заворачиваться внутрь себя, и что-то, похожее на огромную огненную птицу, бешено порхающую увеличивающимися крыльями, стало сбивать оранжево-красные, с каймой густого дыма, языки пламени. Старший сержант немедленно перенацелил ствол своего десантного автомата, и последние пули обоймы прошили это нечто, слизывающее победное зарево войны. Однако странная птица продолжала полет прямо на него, затмевая мозг, возвращая боль и беспомощность...
Константин проснулся. И его миновали темные всадники, выходящие из-под земли на борьбу с захватчиками, но сам он исподволь втягивался в их ряды...
Долго он приходил в себя, превращаясь из спецназовца джалалабадского батальона в московского “боевика”.
Такие рейды из Кандагара через Хайрабад - когда они воевали, наверное, уже на территории Пакистана, перехватывая основной поток оружия, чтобы автоматы, минометы и зарядные ящики не разошлись по вьючным мешкам многочисленных верблюжьих караванов - бывшему старшему сержанту снились редко. Обычно каждую ночь во сне он вместе с досмотровой группой “зачищал” тропы в степи Гамберай - потрошил поклажу, отнимал наркотики, доллары, патроны - все, вплоть до батареек; расстреливал погонщиков и пастухов.
Телефон продолжал звонить.
Чтобы, “атакуя”, не сваливаться с дивана, Константин спал на полу, переползая по ковролину из угла в угол.
Потянувшись к телефону, Недогонов наткнулся рукой на ножку стола, заваленного пустыми пивными банками. Встал на корточки, нашарил рукой прямоугольную коробку факсового аппарата, снял трубку.
- Это я, - услышал он голос Живчика, - алле, Гон, отзывайся!
- Хафизулла Амин, агент ЦРУ, слушает, - Костя начал день обычной шуткой.
- Ты куда подевался?
- Никуда. Я дома. В бане.
- Бросай дурить! Как дела?
- Полный порядок.
- Как там наша, очухалась?
- Кто чухнулся? - переспросил Костя.
- Э, Гон, очнись! Я о той, что вчера притаранили. Она там жива еще?
- А, - вспомнил Костя, - погоди, сейчас гляну.
Он зажег свет, и босой пошел по холодным кафельным плиткам мимо бассейна, вошел в парилку, там открыл потайную дверь, неразличимую за подогнанной стык в стык вагонкой, и попал в освещенную одной лампочкой камеру.
Девушка, лежавшая там со связанными руками на деревянном топчане, простонала:
- Дай воды!
Гон вернулся обратно в парилку, взял двухлитровую банку, которой поддавали пар, зачерпнул воду из бассейна, принес, поставил банку на пол.
- Пить дай, урод! - сказала пленница.
Гон хотел пнуть дерзкую, но понял, что ей со связанными руками самой из банки не напиться. Он поднял девушку, привалил к стене. Потом приложил к ее губам банку, стал смотреть, как она пьет. Обратил внимание, что синяк почти не портит красивое лицо. Девушка пила и смотрела на него в упор большими разноцветными глазами. Он тоже смотрел на нее и удивлялся - надо же: один глаз синий, другой - зеленый, а вчера не заметил. Пожалел ее вдруг, и сказал:
- Чего орала, только лишний раз по морде получила. Я же тебе говорил, тут бомбоубежище. Наверху все взорвется - тут ничего не услышим, и наоборот.
- Гадина, ублюдок!
- Делай людям добро! - сказал, обидевшись, Гон, - Сама допьешь, - поставил банку и ушел.
В предбаннике он увидел свалившуюся телефонную трубку факса, поднял ее, чтобы проверить, сказал на всякий случай:
- Алло!
- Что “Алло”, блин!? - услышал он Живчика, - Ну, как она?
- Нормалёк.
- Ладно, потом с ней решим. Тут у меня в поселке поганцы совсем оборзели! Не знают, куда нос суют! Мало им огородников, так они ко мне залезли. Без понятия молодняк, ты меня слышишь?
- Ну.
- Короче, заеду сейчас за тобой, минут через двадцать буду. Закрывай там все, вылезай на поверхность, разобраться надо!
Константин положил трубку, опять пошел к бассейну, и черпая ладонями воду, умылся. Потом глянул на себя в зеркальную стену: накат лобовой кости над глазами, ноздри переломанного носа; затем уставился в свои серые стальные глаза. “Такого героя надо из валунов высекать, а он тут в бане кантуется,” - усмехнулся Гон. Когда -то гордился он своим лицом, выражением спокойной беспощадности на нем. Мечтал стать Героем Советского Союза, окончить Рязанское воздушно-десантное училище - пока не попал под кампанию борьбы с мародерством. Представление отозвали, и его кадровая военная карьера на этом закончилась. “А что ж, должен был с пустыми руками в отпуск приезжать? Крохоборы проклятые.”
Гон спортивный прикид не уважал - никогда не носил куртки с отпечатками павлиньих хвостов, и кроссовки, похожие на присоски осьминога. Белую шелковую сорочку он натянул прямо на тельняшку - пусть ребрится, просвечиваясь. Галстук повязал, надел бежевый льняной пиджак, черные брюки, тонкие темно-коричневые носки, черные лакированные туфли, снял с вешалки синее шерстяное пальто, достал из под валика дивана пистолет ТТ, проверил предохранитель и засунул его сзади за поясной ремень. Вышел, зажал скобами, завинтил самоуплотняющиеся двери.
Потом вдруг вспомнил и вернулся - отвинтил обратно винты, вошел, отключил факс, расчистил в сейфе место на нижней полке, положил туда факсовый аппарат и запер сейф.
Огляделся, подумал - зашел в парилку, открыл потайную камеру, нагнулся над пленницей, развязал ей сперва ноги, потом руки.
- Поплавай в бассейне, в себя приди, - посоветовал Гон, - мне по делам надо отлучиться.
- Гадина! - опять сказала девушки, села и потерла запястья.
Гон снова огорчился. Повернулся, вышел из бомбоубежища, завинтил дверь, продел в ржавые скобы навесной замок, закрыл и его. Шагая через три ступеньки по выщербленной бетонной лестнице, поднялся из глубокого подвала и вышел во двор.
“Пятая” БМВ с еще немецкими номерами стояла, придавливая шипованой резиной подтаявшую от тепла грязную наледь. Он сел вперед: сутенер Рант сидел сзади. Живчик дал по газам, и начал выкладывать:
- Приезжаю вчера вечером, вижу - Доры нет. Потом смотрю, лежит сука, и скулит.
- Кто лежит? - уточнил Гон.
- Псина моя. Сыпанули ей чего-то, подбросили, а она, дура, сожрала. Короче, залезли, телевизор унесли, мелочевку всякую похватали, я еще не успел полностью обставиться.
- Кто залез?
- Полбинские - больше некому.
- Кто это?
- Да там рядом со мной деревня - Полбино, тамошние пацаны и шарят. Я к ним раз заехал специально, предупредил. Так нет, ничего не поняли. Надо будет теперь им как следует объяснить.
- Сейчас сделаем. Все поймут, и на всю жизнь образованные станут, - заверил Гон.
Профсоюзная улица кончилась, промчались под кольцевой автодорогой, миновали поселки Мамыри и Газопровод, и повернули налево - по указателю “п/х Воскресенское”.
- Отсюда овощи в Кремль поставляют. Здесь экология высший класс: летом в Десне купаюсь - чистейшая река в Подмосковье, - похвастался Живчик.
- Тесновата тачка, надо бы попросторней взять, - сказал Гон и вдруг спохватился:
- Канистру забыли?
- Нет, конечно, - ответил Рант.
- В смысле, бензин есть?
- Полная! - ухмыльнулся Живчик, перестраиваясь в левый ряд и сбавляя скорость.
Свернули на очищенную от снега, недавно проложенную дорогу, и поехали мимо многоэтажных кирпичных домов - разной степени достроенности. Архитекторы этих могучих дворцов исповедовали не какой-нибудь отвлеченный ампир, а прямо-таки непосредственный захват, то есть - максимальную объемность. Огромные домины, по воле своих заказчиков, занимали, вернее, отнимали и уворовывали все больше и больше пространства.
- Вон Отарик строится, - показал рукой Живчик, - фундамент 16х16, два этажа вниз - четыре вверх, два лифта.
- Так и надо, - сказал Рант, - хороший проект.
- Я поторопился чуток, - сказал Живчик, - Ничего, будем скоро возле Алексина строиться - там у нас почти полтора гектара, - покруче сделаем... Глянь, полбинские крыши появились.
- А ты точно знаешь, что это они тебя грабанули? - спросил Гон, - вон сколько трудяг тут копошится.
- Они все под присмотром, каждый прораб отвечает головой перед хозяином. Посторонних нет, неприятности никому не нужны. Я всех опросил.
Подъехали к околице. Над избами кое-где курился дымок.
Живчик достал из подмышечной кобуры “братка” - “Ругер П-85”, нажал кнопку лазерного прицела (пацаны из Австрии в знак уважения привезли), и поводил красной точкой по кнопкам управления автомобиля.
- Пойду разберусь, - сказал Гон.
- Может, вместе, - начал Рант.
- Пусть сходит, разомнется, - решил Живчик, - Дай ему канистру.
Рант взял ключи, вышел, открыл багажник.
Гон взял канистру и, придерживая рукой полу синего пальто, пошел в черных лакированных туфлях по серому снегу - прямиком к ближайшей избе.
- Отвечаю, - сказал Живчик, - сейчас им мало не покажется.
Гон обошел избу, облил бензином сарай, еще литра три - вылил на старые, почерневшие доски, пониже опуская горловину канистры, чтобы не забрызгаться. Затем достал зажигалку “Зиппо”, открыл, сработал колесиком, и кинул на доски. Сарай запылал. Гон отошел и стал смотреть на огонь.
Из избы выбежал принявший на грудь хозяин - в трусах и в сапогах на босу ногу. Увидев Гона, схватил в сенях топор, стал размахивать им и кричать:
- Люди! Мать честная! Люди!
Гон спокойно ждал, пока разгорится как следует.
- Что же это такое! Разбойник проклятый! - погорелец пошел с топором на поджигателя.
Гон, почти не глядя, одним движением, отнял топор и бросил тоже в огонь. Хозяин, воя, побежал за подмогой.
- Ну, дает! - улыбнулся Живчик и врубил радио в машине погромче - подходящий к случаю рок.
Прибыла подмога - женское ополчение. Три бабы-соседки подошли к Гону, запричитали:
- Чего ты затеял, Ирод?! Погибели на тебя нет!
- Нас со света сживаешь!?
В это время канистра взорвалась, и пламя взметнулось вверх. Гон отвернул пальто, блеснул ослепительно белой шелковой подкладкой, достал из-за пояса “ТТ” и начал стрелять в огонь, сдерживая слезы и чувствуя, как с улетающими пулями гаснут болевые точки в его мозгу.
- Это у него “поминальный салют” называется, - сказал Рант, который уже видел подобное представление.
Отстреляв обойму, Гон повернулся к кричавшим жителям:
- Вы, падлы, шефа обчистили. Если завтра же не вернете краденое - приеду опять. Кто воровал - пусть придет, разберусь. Иначе - все развалюхи спалю, - закончил Гон и пошел к машине.