Чужим скоро некого будет бояться. Фразы и глава из романа "Гон"
Действия профессионального диверсанта в ночном бою можно только в кино увидеть, потому что актеру все время в кадре надо находиться.
Мы никогда не принимали местное население всерьез. А стычки на войсковых коммуникациях вылились в большие войны. К середине прошлого века Россия держала на Кавказе войск больше, чем было задействовано в войне с Наполеоном!
Стругин глянул на понурившегося старшего сержанта и подумал: “Ермолов, Скобелев, Англия, Америка, Юго-Восток, сферы влияния... а в результате опять то же самое - мальчики кровавые в глазах. Вот настоящая цена, которую мы заплатили, вернее, платим и будем еще платить, и не скоро кончится наш должок.”
Бей своих, чтобы чужие боялись! И столько мы себя сами били, что стали теперь заканчиваться. Чужим скоро некого будет бояться.
Для того и прошел тут генерал Ермолов, чтобы порхала здесь Богиня, его любовь!
“Значит, еще до моего рождения начали отсюда отступать, и фронт теперь продвинулся на север,” - констатировал спецназовец.
Неслышно и стремительно, как сама смерть, Гон пробежал по маленькой аллее, задевая головой несобранные, переспелые гроздья винограда, ворвался на веранду дома, и тут же увидел, что мщение его опоздало.
http://runcib.ru/detektiv/3657-sergejj-alikhanov-gon-2011.html
http://www.akniga.ru/Audiobook2980.html
http://obuk.ru/audiobook/87510-sergej-alixanov-gon-audiokniga.html
( и еще на сотнях сайтов)
8.
К реке Псоу, тогда еще не оборудованной полностью погранзащитными сооружениями, были стянуты две усиленные мотострелковые бригады Северо-кавказкого военного округа.
Гражданская война в Грузии была в разгаре. Чтобы предотвратить перенос военных действий на территорию Краснодарского края, от устья реки и вверх по ее течению на 9 километров - до начала горных отрогов, в районе возможного перехода границы вооруженными формированиями - дислоцировались российские войска. Вертолеты, не ограниченные водной преградой реки, баражировали над местностью, прикрывая расположение войск, залетали в глубь территории Абхазии и информировали командование об оперативной обстановке.
Грузинские части, разбитые в боях под Гагрой, отстреливаясь, отступали, преследуемые вдоль побережья абхазскими формированиями. Севернее, ведомый проводником, к реке выходил батальон Басаева.
При появлении первых разрозненных групп солдат с российского берега был открыт огонь поверх голов отступавших. Псоу - река неширокая, и в это время года - мелкая.
- Бросай автоматы в воду! На берег с оружием не выходить! - сквозь грохот пальбы, орали в мегафоны командиры взводов.
На малом автомобильном мосту, прямо на опилочных валунах, которые еще недавно ветеринары пропитывали особым составом, очищавшим автомобильные скаты от коровьего ящура, стояли два бронетраспортера, и для пущей острастки поочередно вели вслепую пулеметный огонь по поселку Леселидзе, расположенному сразу за мостом. В поселке горели дома, взрывались газовые баллоны, бензобаки брошенных автомобилей.
Среди российских солдат тревога неясности, когда роты повзводно погрузили на машины и везли в течении нескольких часов к границе, сменилась веселостью на позициях, потому что не было ответного огня. Тогда даже в Майкопской бригаде не предполагали, что война на Кавказе, как огонь в торфе, - долго тлеет, а вспыхивает, когда не ждешь.
- Стоит нам где-нибудь появиться, сразу начинается катавасия, - сказал капитан Стругин, когда они залегли в винограднике метрах в ста от стреляющих в воздух солдат.
Темное небо над рекой прошивали трассирующие очереди. Было видно, как при огромной начальной скорости пули вдали начинали снижаться и траектория полета изгибалась силой земного притяжения. Над рекой взлетали осветительные ракеты, вдоль берега водили прожекторами, расположенными на брони БТРов. В свете фар, направленных на тот берег, то и дело появлялись раненные и здоровые солдаты, переходившие реку вброд. Для стороннего наблюдателя картина была довольно живописной.
Гон, бесстрастно глядя на страшные конвульсии братоубийственной войны, в которой умирала дружба народов, и сама населенная этими мятущимися теперь народами, великая страна, предложил капитану:
- Может, завтра туда рванем, все равно наш гроб за ночь никто не утащит.
- Оттуда и солдаты, и гражданские валом валят. Завтра такая фильтрация пойдет, что нас выловят, как мух в супе. Не забывай, мы здорово наследили, пока сюда добирались. А что границу перекрыли, это для нас, как доктор прописал. Оттуда к нам не пускают, значит, и отсюда никто туда не сунется.
- В дороге без этого не бывает, чтобы не наследить, - заметил Гон, - А кто тут воюет?
- Тебе не все равно? Главное, чтобы подольше. Все равно победит спецназ, который сам за себя, - пошутил капитан и, бодрясь, подмигнул.
- Это ясно, - согласился Гон, - Как собираешься переправляться?
- Огонь плотный, а главное - дурной. Любой солобон прошить может, заплаток не хватит.
Капитан помолчал, прикидывая, потом предложил:
- Можно поближе к горам рвануть, но это уже утром. Можно, на дурку, напрямую - мол, забыли в доме газ выключить. Еще вариант - к мосту подобраться, сейчас ребята в бронетранспортере настреляются, перекурить вылезут, а мы вместо них нырнем в машину и метров на триста, на четыреста в тыл двинем, а там - бегом. Глубины фронта тут нет никакой.
- Вертолет вдогонку пустят, ракетой прошьют.
- Пока сообразят - нас уже в машине не будет.
- Для меня смерти нет, а ты, капитан, меченый. Сказал бы на всякий случай, кого там искать и кому твою долю передать в случае чего.., - не закончил Гон.
Капитан поделился:
- Недалеко отсюда, километрах в пяти-шести, поселок Гантиади. Фамилия - Перекатирепа. Запомнить легко. Осмотришь погост, там разберешься. А последний, девятый, будь он неладен, в самом Тбилиси. Чтобы его найти, надо полгода искать: у них ведь каждый второй - Майсурадзе. Так что этот, гантиадский, считай, наш последний шанс. Это я тебе на всякий случай сообщаю. А долю я сам заберу.
- Годится. Приказывай, капитан. А насчет шансов - для нас давно каждый шанс последний.
Гону, конечно, хотелось прокатиться на БТРе - давненько не ездил.
Капитан решал - рвануть, что ли? - уж больно неохота мордой в кусты тыкаться. Да и вертолетов вроде не слышно - в Адлер на дозаправку, видать, полетели. Здесь такая неразбериха, что на этом БТРе можно и в Турцию смотаться. Еще мгновение прикидывал капитан, и приказал:
- Вперед!
Действия профессионального диверсанта в ночном бою можно только в кино увидеть, потому что актеру все время в кадре надо находиться. А на Гона в упор будешь смотреть - и не заметишь его; поэтому, может, и жив еще останешься. И точно: только подобрались, залегли в широколистых кустарниках, похожих на гигантский подорожник, как из БТРа, что постреливал по местности, вылез лейтенант, за ним двое солдат, - потопали к ГАИшной будке чайку попить.
Через пять секунд афганцы оказались в пустой машине. Еще через шесть секунд капитан завел мотор. Бронетраспортер сломал шлагбаум, раздвинул мешки с песком, и ринулся с горки в сторону войны.
Беглецов заметили сразу, но подствольных гранатометов, готовых вести огонь, не оказалось, поскольку танкового штурма с той стороны реки не ожидали. Обворованный экипаж погнался было следом, ведя огонь из АК. Метров через семьдесят БТР повернул налево и ушел с сектора обстрела поста.
Капитан повел машину прямо, по асфальтированной центральной улице поселка выехал на грунтовку, промчался по ней еще с километр, погасил огни и остановился. Спецназовцы вылезли на броню, спрыгнули на мягкую землю и побежали. Но уже метров через двести перешли на шаг, чтобы прослушать тишину, их обступившую. Бежать было не от кого. Беспорядочная стрельба осталась далеко позади, а вокруг стояли едва различимые в темноте деревенские дома, во дворах кое-где горели неяркие лампочки. Чтобы окончательно запутать возможную погоню, они перебрались через какой-то лаз. Оказавшись за забором, пошли по траве и неожиданно уткнулись в стойку футбольных ворот.
- Жаль, мяча с собой не захватили, - пошутил капитан, - Я теперь знаю, где мы находимся - отдыхал два раза в санатории, метрах в двухстах отсюда. Из окон моего корпуса как раз это футбольное поле было видно. Это база “Спорт”, здесь олимпийцы раньше готовились.
Напряжение, выбросившее в кровь адреналин, прошло, и относительная безопасность стала расслаблять минера:
- Не мешает вздремнуть.
- Тут рядом должен быть гимнастический зал - там на матах и отдохнем, - предложил капитан.
Подсвечивая фонарем, Стругин пошел от стадиона в сторону, и на том месте, где когда-то был зал, обнаружил темные руины пожарища.
Почти улетучившийся запах гари вдруг означил всю поразительную чистоту и свежесть осеннего воздуха. Капитан провел световым пятном по деревьям, и увидел вечнозеленые ветви магнолий, со съежившимися, увядшими белыми цветами среди упругих маслянистых листьев. Во тьме парка рядом с магнолиями стояли огромные, невероятно большие липы. Подул ветер, и кроны этих лип так звучно зашелестели, что казалось вот-вот и они вышелестят что-то понятное капитану.
- Это место когда-то называлось Ермоловкой, - вдруг вспомнил Стругин, - Мне рассказывали, что когда Ермолов завоевывал Кавказ, он устроил себе здесь летнюю резиденцию.
- Кто завоевывал? - спросил Гон.
- Генерал Ермолов.
- Да ну? - удивился на всякий случай Гон, не слышавший об этом генерале.
- В самом деле, - подтвердил капитан.
В поисках места для ночлега они прошли вдоль длинного строения, светя фонарем в темные окна.
По блеснувшим в луче блинам штанги они нашли зал атлетической подготовки, и среди тренажеров и гирь Гон заметил сложенные борцовские маты.
- Годится, - решил капитан, - вскрываем.
Они забрались в зал, грифом штанги заложили изнутри запертую дверь, оставили чуть приоткрытым окно и легли на маты. Гон немедленно заснул, а капитану, несмотря на усталость, не спалось. Ему вдруг привиделось, как восемь или девять лет назад стоял он у раздвижных дверей сгоревшего теперь зала, смотрел, как тренируется там женская сборная СССР по гимнастике. Часами наблюдал за прыжками и полетами непобедимых тогда чемпионок. Словно бабочка, перепархивала с жерди на жердь разновысоких брусьев изумительной красоты девушка. Стругин вспомнил, что подруги по команде ее звали Богиня, и явственно вдруг увидел, как она взлетает в воздух, словно притяжение земное отменили, и потом вертится на вольных, завершая дорожку из сальто высоким прыжком с переворотом, и отставляет точеную ножку назад.
Стругин в восхищении, как и тогда, чуть было опять не зааплодировал... Весь отпуск провел он не на пляже, а здесь, в этом парке, издали наблюдая за блистательной гимнасткой. Черт побери! Он тогда был влюблен в нее! Ему даже удалось один - да, всего лишь один раз - пригласить Богиню на танец, когда вечером она подошла с подругами по сборной к танцплощадке, возвращаясь из столовой в комнату проживания. И он протанцевал с ней, не осмелившись даже рта раскрыть, но она каким-то образом поняла, что с ним творилось, и улыбалась, так как узнала бессменного зрителя ее ежедневных трехразовых тренировок.
Стругин вспомнил, из каких “любовных” лап он теперь вырвался и поморщился, как от зубной боли.
Да, в этом сгоревшем зале ковались наши великие олимпийские победы...
Для того и прошел тут генерал Ермолов, чтобы порхала здесь Богиня, его любовь!
Но, похоже, отпорхала. И теперь они с Гоном заявились сюда, чтобы подобрать последние крохи, упавшие с имперского стола. Бей своих, чтобы чужие боялись! И столько мы себя сами били, что стали теперь заканчиваться. Чужим скоро некого будет бояться.
Вон, пока сюда добрались, сколько нам под горячую руку попалось наших ребят. И не под горячую, а под жадную...
Стругин потряс головой от огорчения.
А с кем, собственно, воевал тут Ермолов? Не с этими же, которые сейчас между собой воюют? Нет, конечно. Ермолов шел воевать с Персией, шел Грузию защищать от иноверцев. Поначалу мелкие стычки по дороге Ермолов рассматривал как несущественные. И здесь тоже самое - там, на востоке, Россия противоборствовала с Англией, а потом - с США, на территории Афганистана. На юге Россия вытесняла Персию, потом - Турцию с территории Кавказа и Закавказья. Мы никогда не принимали местное население всерьез. А стычки на войсковых коммуникациях вылились в большие войны. К середине прошлого века Россия держала на Кавказе войск больше, чем было задействовано в войне с Наполеоном! Пленение князем Барятинским Шамиля стало большой нашей победой.
Слишком много было у нас побед - военных, олимпийских... Мы не привыкли к поражениям, не приемлем, не принимаем их очистительную силу, которая другую какую-нибудь страну и нацию давно бы привела к возрождению. Так было со шведами, и с немцами так же получилось. А нас поражение может вообще уничтожить, вернее, самоуничтожить. Нынешний геополитический мазохизм Кремля дорого нам, русским, обойдется...
Капитан разнервничался от этих видений и размышлений, которые генерировал его перевозбужденный мозг, питаемый живительным морским воздухом и горными, ледяными порывами ветра. Он встал с борцовских матов и вылез в окно, чтобы немного погулять и успокоиться.
И вовремя он вылез! По аллее, метрах в пятидесяти от него шел абхазский или чеченский отряд - явно, чтобы расположиться в корпусах бывшей олимпийской базы на ночлег. Капитан перегнулся обратно в окно и тихо сказал:
- Гон.
Через мгновение старший сержант стоял рядом, и они двинулись через футбольное поле на дорогу.
Переночевали в брошенном сарае на листьях табака, и у капитана всю ночь от душных ароматов кружилась голова. Улица, на которую они вышли ранним утром, являла следы недавних погромов. Возле разоренных домов валялся поломанный скарб, перевернутые и сожженные автомашины.
Крадучись вдоль заборов, они держали направление от границы, которую с боем перешли ночью. Чтобы не привлекать внимания, завидев одинокого прохожего или велосипедиста, спецназовцы прятались в винограднике. Когда в очередной раз лежали в придорожной канаве, возле поваленного забора, Стругин, неожиданно для самого себя, вдруг вспомнил стихи еще афганских времен:
- “На маленькой войне нет сводок, только слухи.
Ворота - это фронт, а кухня - это тыл.
Но помнят навсегда и дети, и старухи,
Не только кто убит, но кто его убил...”
И спросил Гона:
- Женьку помнишь? Его вирши.
- Где он сейчас? - поинтересовался Гон, вспомнив бойца их взвода, с которым вместе проводили зачистки в степи Гамберай.
- Ребята говорят, что все воюет, как и мы с тобой, только в Приднестровье.
Гон последил за дорогой, пока капитан лазил в разграбленный дом. Ничего из одежды он подыскать себе не смог, зато нашел две лопаты, кирку и два старых, с железной окантовкой, чемодана. Прячась и пригибаясь, вполголоса переговариваясь, они перешли заросшую травой и чертополохом железную дорогу, и по грушевому саду с несобранными, и кое-где еще висевшими на ветвях большими, исклеванными птицами, плодами, последовали дальше.
Больше никто им в дороге не повстречался, люди попрятались.
Присели передохнуть, поели груш, и тут старший сержант поделился с командиром:
- Я тебе не говорил, капитан, а меня все мучают наши дела, не отпускают. Иногда нарочно кого-нибудь зря замочу, чтобы только тот пацан мне не снился, а начал бы сниться этот новый жмурик. Но все зря. Веришь, когда вчера ты меня поднял в спортзале, я еще и пяти минут не спал, а уже опять его пристреливал...
- Что за пацан? - удивился Стругин.
- Ээ, - огорчился Гон, - ты забыл. Я тогда его обыскал, и у него батарейка в кармане оказалась, которую мы в дистанционных взрывателях использовали. Ну, я его тут же и чпокнул. А его отец рядом был, орать стал. Игрушка у пацана была на таких же батарейках, и отец ему только что на базаре эту батарейку купил.
Стругин глянул на понурившегося старшего сержанта и подумал: “Ермолов, Скобелев, Англия, Америка, Юго-Восток, сферы влияния... а в результате опять то же самое - мальчики кровавые в глазах. Вот настоящая цена, которую мы заплатили, вернее, платим и будем еще платить, и не скоро кончится наш должок.”
- Не унывай! - Стругин встал с корней груши и похлопал Гона по плечу, - Пройдет. Сейчас груз раскопаем - все как рукой снимает.
- Вряд ли, - не согласился старший сержант.
Примерно через час они наткнулись на сельское кладбище. Греки, абхазцы, армяне, евреи, грузины, русские, украинцы покоились в небогато убранных могилах, огороженных решетками или проволокой, увитой пожелтевшим вьюнком и диким виноградом.
- У нас на севере на всех надгробиях погоста прочтешь три, в крайнем случае, четыре фамилии. А тут и двух одинаковых нет, - удивился Гон.
Капитан уже обратил внимание на невысокую сетчатую сторожку и, подойдя поближе, увидел надпись на прямоугольном куске жести, привязанной к рабице, плотно ограждающей со всех сторон погребение:
”ПЕРИКАТИРЕПА П.П. 1966-1986.”
И под фамилией еще что-то, помельче. Стругин нагнулся и прочел: “Я приготовил тебе трапезу в виду врагов твоих.” Масляная краска следующей строки осыпалась и остались только цифры - “22, 5”.
Капитан обрадовался. Он давно разуверился в поисках. За последние годы облазил десятки кладбищ, и зря разорил столько могил, но все-таки нашел посылочку, которую они отправили из Афгана.
Странность убранства могилы его не удивила - всякого успел навидаться. Этих солдатиков афганских, особенно на минах, так сильно калечило и уродовало, что дома их предавали земле в сопровождении офицеров из военкоматов, чтобы родители не вскрывали гробы и не сильно убивались. Поэтому за сохранность груза капитан не беспокоился. Ящик-то цинковый, и запаян был как следует.
- Кажись, нашли! - сказал капитан.
- Здесь? - спросил Гон, не особенно обрадовавшись, потому что для него легко получилось - пришел и взял. Не пришлось помотаться по стране, как Стругину.
Капитан обошел огороженное пространство, но калитки не было. Видимо, родственники переехали отсюда и закрыли погребение.
- Руби сетку! - приказал капитан.
Гон размашистыми ударами кирки стал рвать сетку-рабицу. Круша ограду, он вырывал с корнем траву и лозу, выдергивал и разрывал стебли вьюнка, похожие на проводочки, и вплетенные в ветшающую преграду самим временем. Минут сорок они напряженно копали. Гон первый, взрыхляя землю, ударом кирки попал по металлу.
- Есть! - воскликнул сержант, - Есть посылочка!
Минут пять еще возились, прорывали чуть дальше и очищали. Гон отбросил кирку и тоже орудовал лопатой. Когда полностью обнажилась от досок слегка просевшая металлическая крышка, капитан сказал:
- Вытаскивать не будем - тут же вскроем, как консервную банку. Давай кирку!
Гон вылез за киркой, нагнулся, чтобы подобрать ее с вывернутого дерна, а капитан ударом штыковой лопаты пробил крышку гроба.
И тут раздался взрыв.
Гона отбросило метра на три, слегка контузило. Он ощупал себя, встряхнулся, встал, шатаясь, подошел к могиле.
Крышки не было - ее сорвало и выбросило из ямы. Капитана тоже не было. Гон спрыгнул вниз и нашел скрюченного Стругина, присыпанного землей в углу могилы. Гон вытащил капитана и положил на пожухлую траву кладбищенской тропинки.
Стругин застонал. Гон даже удивился: “Смотри, жив еще.” Ноги капитану оторвало, да и от живота мало чего осталось.
Кому теперь его долю отдавать - непонятно.
Капитан, умирая, открыл глаза, увидел Гона и попытался чего-то сказать.
Гон наклонился над командиром и закричал ему:
- Кому? Кому твою долю?
Но у капитана барабанные перепонки лопнули, слуха уже не было, услышать старшего сержанта он не мог.
- Достало все-таки. Разберись с ним.., - прошептал капитан и - отвоевался.
- С кем?! С кем разобраться! Вот, блин! Надо было заранее все оговорить! - огорчился Гон.
Минер вывернул карманы погибшего, взял паспорт, удостоверение, а пистолет оставил - сейчас ему стволов хватит, а капитан пусть с оружием уходит, оно ему на том свете еще может пригодиться. Но ключи от машины и, похоже, от квартиры капитану не нужны. И тут Гон вспомнил, что никакой взрывчатки он в этот гроб тогда не укладывал - откуда же она взялась?
Он спрыгнул опять в могилу и увидел, что капитан ему последним ударом штыковой лопаты жизнь спас. Взорвался-то запал! А сработай толовые шашки, кем-то приготовленные тут для них, - все кладбище перевернулось бы вверх тормашками. Гон аккуратно вынул толовые шашки, связанные по шесть, и воткнул их в земляной отвал. Все, что они тогда отправили, было смешано с землей, с внутренностями капитана, попорчено взрывом. Из разорванного кожаного мешочка, одного из тех, в которых они тогда конфисковали у верблюжатников зелье, Гон взял щепотку кокаина и втянул поочередно ноздрями. Стучавшая в виски боль от новой контузии отступила.
Живчик останется доволен! Гону обидно, что Живчик его за “рогатого” держит и все подтрунивает над ним, дразнит каким-то Юпитером. Теперь все можно быку! Авторитет обязан будет подпустить его поближе к серьезным делам.
Гон соскреб разбросанный наркотик, собрал десятка три неразорванных мешочков. Остальное просеивать надо, но сейчас ему не до того. Гон пошарил и достал со дна гроба килограмма три золотых цепей с перевернутыми полумесяцами - их снимали с убитых наемников- эмиратовцев. Сложил посылочку в чемодан, взрывчатку в сумку к рации и спутниковому телефону подложил. Потом спустил капитана в ставший его гроб, прикрыл тело сверху оторванным куском сетки-рабицы. Порубил лопатой растущий рядом чертополох и осыпал темно-синими и ярко-розовыми колючими цветами лицо капитана, чтобы комья земли не прямо на него падали, и забросал погибшего.
Уже выравнивая холмик, Гон поддел лопатой вьюнок, который он разорвал еще первыми ударами кирки. Он дернул и вытащил из земли тонкий провод, уходящий в направлении ближайших к кладбищу домов.
- Ах ты, раззява! Такую промашку дал! Вот в чем тут дело оказалось! - вслух отругал себя минер. Ясно, что отец погибшего солдата, после военкоматовских похорон вскрыл гроб, и увидел в нем вместо сына посылку. Тогда он заминировал погребение и стал поджидать тех, кто заявится за товаром - то есть их с капитаном.
“Погоди чуток, притырю матчасть и расквитаюсь с тобой сполна!” - решил Гон, схватил чемоданы и сумку, и скорым шагом направился к недалеким холмам, поросшим деревьями. Но пройдя метров тридцать, поставил ношу на скамеечку возле ухоженной ограды. Вернулся к свежей могиле, поднял кусок жести и на другой, поржавевшей стороне, а не на той, где уже была написана фамилия бойца, давно истлевшего в чужой степи, и какое-то изречение, нацарапал мушкой “Стечкина” - “Капитан Стругин”, и воткнул кусок ржавой жести в холмик. Года указывать не стал - если кто прочтет, то пусть считает, что и капитан был убит на той войне.
Возле холмов Гон наткнулся на заросли ежевики или ажины, и вспомнив северную болотную ягоду-морошку, часа полтора, весь исколовшись, прямо с веток хватал губами и рвал эти кисло-сладкие черные перезревшие плоды, пока не перебил голод.
Поднявшись на холм, он набрел на старую дорогу и пошел по ней, осматриваясь и подыскивая место для тайника. Пройдя насквозь жиденький лесок, Гон неожиданно уткнулся в забор военной части. Что это военная часть - было ясно по остаткам грязно-зеленой краски на бетонном заборе. Повалив чемоданы и сумки в кусты, Гон, крадучись, подбежал к забору, схватился за край, подтянулся, и увидел казарму с выбитыми окнами, разграбленную столовую и раскрытые ворота ангаров. Справа, в глубине военного городка, были четыре колодца, обрамленных белыми бетонными кольцами.
“Ракетчики стояли, в Турцию метили,” - сообразил Гон. Он оглянулся на багаж - его в траве видно не было - и спрыгнул на территорию части. Асфальт плаца, с которого когда-то разводили караулы, превратился в труху и крошился под ногами. Гон обежал ветхие строения - нигде не оставлено ни единого гвоздя, который бы можно было выдернуть и унести.
“Дембель - 64,” - разобрал Гон надпись на штукатурке.
“Значит, еще до моего рождения начали отсюда отступать, и фронт теперь продвинулся на север,” - констатировал спецназовец.
Гон отправился в ангар, в котором когда-то располагался пульт оперативного управления, нашел вход в сырой туннель техобслуживания, где еще тянулись обрывки коаксикальных кабелей, и через минуту смотрел в небо из колодца, в котором когда-то стояла на боевом дежурстве ракета средней дальности.
“Хороша ловушечка - обвались проход, и пришлось бы мне тут выть на луну,” - подумал Гон.
На обратном пути он заметил в бетоне-600 полости, в которых было смонтировано электрооборудование, обеспечивающее пуск ракет. Место подходило, только проход надо будет заделать. Гон сходил за чемоданами, спрятал их там, замаскировал, и перед тем, как отправиться мстить за капитана, решил дозвониться до Латы. Он набрал порядок цифр, который ему продиктовал еще в поезде Стругин, потом домашний номер, и после первого же звонка услышал любимый капризный голос:
- Чего надо?
“Лежит у себя в комнате, читает, а трубка рядом лежит,” - словно увидел Гон.
- Это я.
- Опять ...Что ты звонишь каждые пять минут?
Гон уже отвык от ее приколов, и поэтому повторил:
- Это я, Гон.
- А... откуда ты? - в голосе Латы явно прозвучало разочарование.
- С ракетной базы.
- Решил ракетами пострелять...
- Нет здесь никаких ракет.
- Подожди, сейчас подвезут.
Гон почувствовал, что окажись сейчас там, в ее комнате, любил бы ее без остановки часов шесть, и сказал:
- Я скоро вернусь! Еще кое-какие дела закончу и сразу приеду!
- Будешь в Москве - звони, не забывай, - проворковала Лата и положила трубку.
“Сильно обиделась, долго будет наказывать,” - улыбнулся Гон, и положил спутниковый телефон к чемоданам.
Вечерело, когда он приблизился к домам, направление к которым указал ему провод блеклого фиолетового цвета, отходящий от могилы Стругина. По проводу, значит, и надо определить, где живет эта тварь, заготовившая им сюрпризец. Так и есть, вот он проводок: из земли выходил резиновый шланг, нырял под забором слева, и там по столбикам шел к дому. Гон взял наизготовку пистолет-автомат, прислушался перед броском. Лаяли собаки, квакали не заснувшие еще от холода жабы. На веранде дома, который он собрался атаковать, горела лампочка, доносился слабый звук зуммера.
Неслышно и стремительно, как сама смерть, Гон пробежал по маленькой аллее, задевая головой несобранные, переспелые гроздья винограда, ворвался на веранду дома, и тут же увидел, что мщение его опоздало. Убитый автоматной очередью старик с двустволкой в руках лежал на пороге дома, который он в одиночку защищал от мародеров. Гон вошел в комнату, осмотрелся. Выстрелил в зуммер, который с опозданием все извещал старика, что на могилу его сына пришли те, кого он много лет поджидал. Выстрелил еще раз, и зуммер смолк. Значит, война и на этот раз спасла его. Будь старик жив, то пристрелил бы их сам, доставил бы себе такое удовольствие, пока они там на кладбище ковырялись. Не стал бы он взрыва дожидаться.
Гон сел на железную кровать, покрытую темно-синим шерстяным одеялом, осмотрелся. Чего мародеры искали в этой бедной комнате, и что тут можно было защищать ценою собственной жизни? Стоял распахнутый фанерный гардероб с маленьким, померкшим зеркалом на двери, старый, наверняка уже неработающий черно-белый телевизор “Неман”, цветы в горшках, несколько пар резиновых и кирзовых сапог и штук пять бамбуковых удочек в углу. Гон увидел рассыпанные по полу фотки и поднял две.
На одной бойцы, моложе его лет на пять, на фоне разрушенного здания, с островерхой какой-то крышей, стреляли из автоматов в воздух. Гон обратил внимание, что обоймы у автоматов были какой-то странной круглой формы. На другой, похоже, этот самый старик, только моложе лет на десять, со своим сыном стоит перед камерой и улыбается. В каждой руке у обоих было по ставриде, которых они держали за жабры.
- Наша-то семужка побольше вашей рыбы будет. Но пока рано мне на рыбалку в Мезень возвращаться, надо еще тут маленько повоевать, - сказал вслух Гон.
Обе фотографии он положил во внутренний карман измаранного вконец пиджака и решил, что оставлять так просто этот дом нельзя. Пошарив в сенях, он нашел керосиновую лампу и остатком керосина облил марлевые занавески, поджег их, а затем втащил мертвого старика в его дом. Вышел, подождал до тех пор, пока как следует разгорится, и стали лопаться от жары оконные стекла. Когда огненные языки пламени вырвались из чердачного окна в черное небо, Гон достал пистолет “Стечкина” и расстрелял всю обойму в огонь.
Мы никогда не принимали местное население всерьез. А стычки на войсковых коммуникациях вылились в большие войны. К середине прошлого века Россия держала на Кавказе войск больше, чем было задействовано в войне с Наполеоном!
Стругин глянул на понурившегося старшего сержанта и подумал: “Ермолов, Скобелев, Англия, Америка, Юго-Восток, сферы влияния... а в результате опять то же самое - мальчики кровавые в глазах. Вот настоящая цена, которую мы заплатили, вернее, платим и будем еще платить, и не скоро кончится наш должок.”
Бей своих, чтобы чужие боялись! И столько мы себя сами били, что стали теперь заканчиваться. Чужим скоро некого будет бояться.
Для того и прошел тут генерал Ермолов, чтобы порхала здесь Богиня, его любовь!
“Значит, еще до моего рождения начали отсюда отступать, и фронт теперь продвинулся на север,” - констатировал спецназовец.
Неслышно и стремительно, как сама смерть, Гон пробежал по маленькой аллее, задевая головой несобранные, переспелые гроздья винограда, ворвался на веранду дома, и тут же увидел, что мщение его опоздало.
http://runcib.ru/detektiv/3657-sergejj-alikhanov-gon-2011.html
http://www.akniga.ru/Audiobook2980.html
http://obuk.ru/audiobook/87510-sergej-alixanov-gon-audiokniga.html
( и еще на сотнях сайтов)
8.
К реке Псоу, тогда еще не оборудованной полностью погранзащитными сооружениями, были стянуты две усиленные мотострелковые бригады Северо-кавказкого военного округа.
Гражданская война в Грузии была в разгаре. Чтобы предотвратить перенос военных действий на территорию Краснодарского края, от устья реки и вверх по ее течению на 9 километров - до начала горных отрогов, в районе возможного перехода границы вооруженными формированиями - дислоцировались российские войска. Вертолеты, не ограниченные водной преградой реки, баражировали над местностью, прикрывая расположение войск, залетали в глубь территории Абхазии и информировали командование об оперативной обстановке.
Грузинские части, разбитые в боях под Гагрой, отстреливаясь, отступали, преследуемые вдоль побережья абхазскими формированиями. Севернее, ведомый проводником, к реке выходил батальон Басаева.
При появлении первых разрозненных групп солдат с российского берега был открыт огонь поверх голов отступавших. Псоу - река неширокая, и в это время года - мелкая.
- Бросай автоматы в воду! На берег с оружием не выходить! - сквозь грохот пальбы, орали в мегафоны командиры взводов.
На малом автомобильном мосту, прямо на опилочных валунах, которые еще недавно ветеринары пропитывали особым составом, очищавшим автомобильные скаты от коровьего ящура, стояли два бронетраспортера, и для пущей острастки поочередно вели вслепую пулеметный огонь по поселку Леселидзе, расположенному сразу за мостом. В поселке горели дома, взрывались газовые баллоны, бензобаки брошенных автомобилей.
Среди российских солдат тревога неясности, когда роты повзводно погрузили на машины и везли в течении нескольких часов к границе, сменилась веселостью на позициях, потому что не было ответного огня. Тогда даже в Майкопской бригаде не предполагали, что война на Кавказе, как огонь в торфе, - долго тлеет, а вспыхивает, когда не ждешь.
- Стоит нам где-нибудь появиться, сразу начинается катавасия, - сказал капитан Стругин, когда они залегли в винограднике метрах в ста от стреляющих в воздух солдат.
Темное небо над рекой прошивали трассирующие очереди. Было видно, как при огромной начальной скорости пули вдали начинали снижаться и траектория полета изгибалась силой земного притяжения. Над рекой взлетали осветительные ракеты, вдоль берега водили прожекторами, расположенными на брони БТРов. В свете фар, направленных на тот берег, то и дело появлялись раненные и здоровые солдаты, переходившие реку вброд. Для стороннего наблюдателя картина была довольно живописной.
Гон, бесстрастно глядя на страшные конвульсии братоубийственной войны, в которой умирала дружба народов, и сама населенная этими мятущимися теперь народами, великая страна, предложил капитану:
- Может, завтра туда рванем, все равно наш гроб за ночь никто не утащит.
- Оттуда и солдаты, и гражданские валом валят. Завтра такая фильтрация пойдет, что нас выловят, как мух в супе. Не забывай, мы здорово наследили, пока сюда добирались. А что границу перекрыли, это для нас, как доктор прописал. Оттуда к нам не пускают, значит, и отсюда никто туда не сунется.
- В дороге без этого не бывает, чтобы не наследить, - заметил Гон, - А кто тут воюет?
- Тебе не все равно? Главное, чтобы подольше. Все равно победит спецназ, который сам за себя, - пошутил капитан и, бодрясь, подмигнул.
- Это ясно, - согласился Гон, - Как собираешься переправляться?
- Огонь плотный, а главное - дурной. Любой солобон прошить может, заплаток не хватит.
Капитан помолчал, прикидывая, потом предложил:
- Можно поближе к горам рвануть, но это уже утром. Можно, на дурку, напрямую - мол, забыли в доме газ выключить. Еще вариант - к мосту подобраться, сейчас ребята в бронетранспортере настреляются, перекурить вылезут, а мы вместо них нырнем в машину и метров на триста, на четыреста в тыл двинем, а там - бегом. Глубины фронта тут нет никакой.
- Вертолет вдогонку пустят, ракетой прошьют.
- Пока сообразят - нас уже в машине не будет.
- Для меня смерти нет, а ты, капитан, меченый. Сказал бы на всякий случай, кого там искать и кому твою долю передать в случае чего.., - не закончил Гон.
Капитан поделился:
- Недалеко отсюда, километрах в пяти-шести, поселок Гантиади. Фамилия - Перекатирепа. Запомнить легко. Осмотришь погост, там разберешься. А последний, девятый, будь он неладен, в самом Тбилиси. Чтобы его найти, надо полгода искать: у них ведь каждый второй - Майсурадзе. Так что этот, гантиадский, считай, наш последний шанс. Это я тебе на всякий случай сообщаю. А долю я сам заберу.
- Годится. Приказывай, капитан. А насчет шансов - для нас давно каждый шанс последний.
Гону, конечно, хотелось прокатиться на БТРе - давненько не ездил.
Капитан решал - рвануть, что ли? - уж больно неохота мордой в кусты тыкаться. Да и вертолетов вроде не слышно - в Адлер на дозаправку, видать, полетели. Здесь такая неразбериха, что на этом БТРе можно и в Турцию смотаться. Еще мгновение прикидывал капитан, и приказал:
- Вперед!
Действия профессионального диверсанта в ночном бою можно только в кино увидеть, потому что актеру все время в кадре надо находиться. А на Гона в упор будешь смотреть - и не заметишь его; поэтому, может, и жив еще останешься. И точно: только подобрались, залегли в широколистых кустарниках, похожих на гигантский подорожник, как из БТРа, что постреливал по местности, вылез лейтенант, за ним двое солдат, - потопали к ГАИшной будке чайку попить.
Через пять секунд афганцы оказались в пустой машине. Еще через шесть секунд капитан завел мотор. Бронетраспортер сломал шлагбаум, раздвинул мешки с песком, и ринулся с горки в сторону войны.
Беглецов заметили сразу, но подствольных гранатометов, готовых вести огонь, не оказалось, поскольку танкового штурма с той стороны реки не ожидали. Обворованный экипаж погнался было следом, ведя огонь из АК. Метров через семьдесят БТР повернул налево и ушел с сектора обстрела поста.
Капитан повел машину прямо, по асфальтированной центральной улице поселка выехал на грунтовку, промчался по ней еще с километр, погасил огни и остановился. Спецназовцы вылезли на броню, спрыгнули на мягкую землю и побежали. Но уже метров через двести перешли на шаг, чтобы прослушать тишину, их обступившую. Бежать было не от кого. Беспорядочная стрельба осталась далеко позади, а вокруг стояли едва различимые в темноте деревенские дома, во дворах кое-где горели неяркие лампочки. Чтобы окончательно запутать возможную погоню, они перебрались через какой-то лаз. Оказавшись за забором, пошли по траве и неожиданно уткнулись в стойку футбольных ворот.
- Жаль, мяча с собой не захватили, - пошутил капитан, - Я теперь знаю, где мы находимся - отдыхал два раза в санатории, метрах в двухстах отсюда. Из окон моего корпуса как раз это футбольное поле было видно. Это база “Спорт”, здесь олимпийцы раньше готовились.
Напряжение, выбросившее в кровь адреналин, прошло, и относительная безопасность стала расслаблять минера:
- Не мешает вздремнуть.
- Тут рядом должен быть гимнастический зал - там на матах и отдохнем, - предложил капитан.
Подсвечивая фонарем, Стругин пошел от стадиона в сторону, и на том месте, где когда-то был зал, обнаружил темные руины пожарища.
Почти улетучившийся запах гари вдруг означил всю поразительную чистоту и свежесть осеннего воздуха. Капитан провел световым пятном по деревьям, и увидел вечнозеленые ветви магнолий, со съежившимися, увядшими белыми цветами среди упругих маслянистых листьев. Во тьме парка рядом с магнолиями стояли огромные, невероятно большие липы. Подул ветер, и кроны этих лип так звучно зашелестели, что казалось вот-вот и они вышелестят что-то понятное капитану.
- Это место когда-то называлось Ермоловкой, - вдруг вспомнил Стругин, - Мне рассказывали, что когда Ермолов завоевывал Кавказ, он устроил себе здесь летнюю резиденцию.
- Кто завоевывал? - спросил Гон.
- Генерал Ермолов.
- Да ну? - удивился на всякий случай Гон, не слышавший об этом генерале.
- В самом деле, - подтвердил капитан.
В поисках места для ночлега они прошли вдоль длинного строения, светя фонарем в темные окна.
По блеснувшим в луче блинам штанги они нашли зал атлетической подготовки, и среди тренажеров и гирь Гон заметил сложенные борцовские маты.
- Годится, - решил капитан, - вскрываем.
Они забрались в зал, грифом штанги заложили изнутри запертую дверь, оставили чуть приоткрытым окно и легли на маты. Гон немедленно заснул, а капитану, несмотря на усталость, не спалось. Ему вдруг привиделось, как восемь или девять лет назад стоял он у раздвижных дверей сгоревшего теперь зала, смотрел, как тренируется там женская сборная СССР по гимнастике. Часами наблюдал за прыжками и полетами непобедимых тогда чемпионок. Словно бабочка, перепархивала с жерди на жердь разновысоких брусьев изумительной красоты девушка. Стругин вспомнил, что подруги по команде ее звали Богиня, и явственно вдруг увидел, как она взлетает в воздух, словно притяжение земное отменили, и потом вертится на вольных, завершая дорожку из сальто высоким прыжком с переворотом, и отставляет точеную ножку назад.
Стругин в восхищении, как и тогда, чуть было опять не зааплодировал... Весь отпуск провел он не на пляже, а здесь, в этом парке, издали наблюдая за блистательной гимнасткой. Черт побери! Он тогда был влюблен в нее! Ему даже удалось один - да, всего лишь один раз - пригласить Богиню на танец, когда вечером она подошла с подругами по сборной к танцплощадке, возвращаясь из столовой в комнату проживания. И он протанцевал с ней, не осмелившись даже рта раскрыть, но она каким-то образом поняла, что с ним творилось, и улыбалась, так как узнала бессменного зрителя ее ежедневных трехразовых тренировок.
Стругин вспомнил, из каких “любовных” лап он теперь вырвался и поморщился, как от зубной боли.
Да, в этом сгоревшем зале ковались наши великие олимпийские победы...
Для того и прошел тут генерал Ермолов, чтобы порхала здесь Богиня, его любовь!
Но, похоже, отпорхала. И теперь они с Гоном заявились сюда, чтобы подобрать последние крохи, упавшие с имперского стола. Бей своих, чтобы чужие боялись! И столько мы себя сами били, что стали теперь заканчиваться. Чужим скоро некого будет бояться.
Вон, пока сюда добрались, сколько нам под горячую руку попалось наших ребят. И не под горячую, а под жадную...
Стругин потряс головой от огорчения.
А с кем, собственно, воевал тут Ермолов? Не с этими же, которые сейчас между собой воюют? Нет, конечно. Ермолов шел воевать с Персией, шел Грузию защищать от иноверцев. Поначалу мелкие стычки по дороге Ермолов рассматривал как несущественные. И здесь тоже самое - там, на востоке, Россия противоборствовала с Англией, а потом - с США, на территории Афганистана. На юге Россия вытесняла Персию, потом - Турцию с территории Кавказа и Закавказья. Мы никогда не принимали местное население всерьез. А стычки на войсковых коммуникациях вылились в большие войны. К середине прошлого века Россия держала на Кавказе войск больше, чем было задействовано в войне с Наполеоном! Пленение князем Барятинским Шамиля стало большой нашей победой.
Слишком много было у нас побед - военных, олимпийских... Мы не привыкли к поражениям, не приемлем, не принимаем их очистительную силу, которая другую какую-нибудь страну и нацию давно бы привела к возрождению. Так было со шведами, и с немцами так же получилось. А нас поражение может вообще уничтожить, вернее, самоуничтожить. Нынешний геополитический мазохизм Кремля дорого нам, русским, обойдется...
Капитан разнервничался от этих видений и размышлений, которые генерировал его перевозбужденный мозг, питаемый живительным морским воздухом и горными, ледяными порывами ветра. Он встал с борцовских матов и вылез в окно, чтобы немного погулять и успокоиться.
И вовремя он вылез! По аллее, метрах в пятидесяти от него шел абхазский или чеченский отряд - явно, чтобы расположиться в корпусах бывшей олимпийской базы на ночлег. Капитан перегнулся обратно в окно и тихо сказал:
- Гон.
Через мгновение старший сержант стоял рядом, и они двинулись через футбольное поле на дорогу.
Переночевали в брошенном сарае на листьях табака, и у капитана всю ночь от душных ароматов кружилась голова. Улица, на которую они вышли ранним утром, являла следы недавних погромов. Возле разоренных домов валялся поломанный скарб, перевернутые и сожженные автомашины.
Крадучись вдоль заборов, они держали направление от границы, которую с боем перешли ночью. Чтобы не привлекать внимания, завидев одинокого прохожего или велосипедиста, спецназовцы прятались в винограднике. Когда в очередной раз лежали в придорожной канаве, возле поваленного забора, Стругин, неожиданно для самого себя, вдруг вспомнил стихи еще афганских времен:
- “На маленькой войне нет сводок, только слухи.
Ворота - это фронт, а кухня - это тыл.
Но помнят навсегда и дети, и старухи,
Не только кто убит, но кто его убил...”
И спросил Гона:
- Женьку помнишь? Его вирши.
- Где он сейчас? - поинтересовался Гон, вспомнив бойца их взвода, с которым вместе проводили зачистки в степи Гамберай.
- Ребята говорят, что все воюет, как и мы с тобой, только в Приднестровье.
Гон последил за дорогой, пока капитан лазил в разграбленный дом. Ничего из одежды он подыскать себе не смог, зато нашел две лопаты, кирку и два старых, с железной окантовкой, чемодана. Прячась и пригибаясь, вполголоса переговариваясь, они перешли заросшую травой и чертополохом железную дорогу, и по грушевому саду с несобранными, и кое-где еще висевшими на ветвях большими, исклеванными птицами, плодами, последовали дальше.
Больше никто им в дороге не повстречался, люди попрятались.
Присели передохнуть, поели груш, и тут старший сержант поделился с командиром:
- Я тебе не говорил, капитан, а меня все мучают наши дела, не отпускают. Иногда нарочно кого-нибудь зря замочу, чтобы только тот пацан мне не снился, а начал бы сниться этот новый жмурик. Но все зря. Веришь, когда вчера ты меня поднял в спортзале, я еще и пяти минут не спал, а уже опять его пристреливал...
- Что за пацан? - удивился Стругин.
- Ээ, - огорчился Гон, - ты забыл. Я тогда его обыскал, и у него батарейка в кармане оказалась, которую мы в дистанционных взрывателях использовали. Ну, я его тут же и чпокнул. А его отец рядом был, орать стал. Игрушка у пацана была на таких же батарейках, и отец ему только что на базаре эту батарейку купил.
Стругин глянул на понурившегося старшего сержанта и подумал: “Ермолов, Скобелев, Англия, Америка, Юго-Восток, сферы влияния... а в результате опять то же самое - мальчики кровавые в глазах. Вот настоящая цена, которую мы заплатили, вернее, платим и будем еще платить, и не скоро кончится наш должок.”
- Не унывай! - Стругин встал с корней груши и похлопал Гона по плечу, - Пройдет. Сейчас груз раскопаем - все как рукой снимает.
- Вряд ли, - не согласился старший сержант.
Примерно через час они наткнулись на сельское кладбище. Греки, абхазцы, армяне, евреи, грузины, русские, украинцы покоились в небогато убранных могилах, огороженных решетками или проволокой, увитой пожелтевшим вьюнком и диким виноградом.
- У нас на севере на всех надгробиях погоста прочтешь три, в крайнем случае, четыре фамилии. А тут и двух одинаковых нет, - удивился Гон.
Капитан уже обратил внимание на невысокую сетчатую сторожку и, подойдя поближе, увидел надпись на прямоугольном куске жести, привязанной к рабице, плотно ограждающей со всех сторон погребение:
”ПЕРИКАТИРЕПА П.П. 1966-1986.”
И под фамилией еще что-то, помельче. Стругин нагнулся и прочел: “Я приготовил тебе трапезу в виду врагов твоих.” Масляная краска следующей строки осыпалась и остались только цифры - “22, 5”.
Капитан обрадовался. Он давно разуверился в поисках. За последние годы облазил десятки кладбищ, и зря разорил столько могил, но все-таки нашел посылочку, которую они отправили из Афгана.
Странность убранства могилы его не удивила - всякого успел навидаться. Этих солдатиков афганских, особенно на минах, так сильно калечило и уродовало, что дома их предавали земле в сопровождении офицеров из военкоматов, чтобы родители не вскрывали гробы и не сильно убивались. Поэтому за сохранность груза капитан не беспокоился. Ящик-то цинковый, и запаян был как следует.
- Кажись, нашли! - сказал капитан.
- Здесь? - спросил Гон, не особенно обрадовавшись, потому что для него легко получилось - пришел и взял. Не пришлось помотаться по стране, как Стругину.
Капитан обошел огороженное пространство, но калитки не было. Видимо, родственники переехали отсюда и закрыли погребение.
- Руби сетку! - приказал капитан.
Гон размашистыми ударами кирки стал рвать сетку-рабицу. Круша ограду, он вырывал с корнем траву и лозу, выдергивал и разрывал стебли вьюнка, похожие на проводочки, и вплетенные в ветшающую преграду самим временем. Минут сорок они напряженно копали. Гон первый, взрыхляя землю, ударом кирки попал по металлу.
- Есть! - воскликнул сержант, - Есть посылочка!
Минут пять еще возились, прорывали чуть дальше и очищали. Гон отбросил кирку и тоже орудовал лопатой. Когда полностью обнажилась от досок слегка просевшая металлическая крышка, капитан сказал:
- Вытаскивать не будем - тут же вскроем, как консервную банку. Давай кирку!
Гон вылез за киркой, нагнулся, чтобы подобрать ее с вывернутого дерна, а капитан ударом штыковой лопаты пробил крышку гроба.
И тут раздался взрыв.
Гона отбросило метра на три, слегка контузило. Он ощупал себя, встряхнулся, встал, шатаясь, подошел к могиле.
Крышки не было - ее сорвало и выбросило из ямы. Капитана тоже не было. Гон спрыгнул вниз и нашел скрюченного Стругина, присыпанного землей в углу могилы. Гон вытащил капитана и положил на пожухлую траву кладбищенской тропинки.
Стругин застонал. Гон даже удивился: “Смотри, жив еще.” Ноги капитану оторвало, да и от живота мало чего осталось.
Кому теперь его долю отдавать - непонятно.
Капитан, умирая, открыл глаза, увидел Гона и попытался чего-то сказать.
Гон наклонился над командиром и закричал ему:
- Кому? Кому твою долю?
Но у капитана барабанные перепонки лопнули, слуха уже не было, услышать старшего сержанта он не мог.
- Достало все-таки. Разберись с ним.., - прошептал капитан и - отвоевался.
- С кем?! С кем разобраться! Вот, блин! Надо было заранее все оговорить! - огорчился Гон.
Минер вывернул карманы погибшего, взял паспорт, удостоверение, а пистолет оставил - сейчас ему стволов хватит, а капитан пусть с оружием уходит, оно ему на том свете еще может пригодиться. Но ключи от машины и, похоже, от квартиры капитану не нужны. И тут Гон вспомнил, что никакой взрывчатки он в этот гроб тогда не укладывал - откуда же она взялась?
Он спрыгнул опять в могилу и увидел, что капитан ему последним ударом штыковой лопаты жизнь спас. Взорвался-то запал! А сработай толовые шашки, кем-то приготовленные тут для них, - все кладбище перевернулось бы вверх тормашками. Гон аккуратно вынул толовые шашки, связанные по шесть, и воткнул их в земляной отвал. Все, что они тогда отправили, было смешано с землей, с внутренностями капитана, попорчено взрывом. Из разорванного кожаного мешочка, одного из тех, в которых они тогда конфисковали у верблюжатников зелье, Гон взял щепотку кокаина и втянул поочередно ноздрями. Стучавшая в виски боль от новой контузии отступила.
Живчик останется доволен! Гону обидно, что Живчик его за “рогатого” держит и все подтрунивает над ним, дразнит каким-то Юпитером. Теперь все можно быку! Авторитет обязан будет подпустить его поближе к серьезным делам.
Гон соскреб разбросанный наркотик, собрал десятка три неразорванных мешочков. Остальное просеивать надо, но сейчас ему не до того. Гон пошарил и достал со дна гроба килограмма три золотых цепей с перевернутыми полумесяцами - их снимали с убитых наемников- эмиратовцев. Сложил посылочку в чемодан, взрывчатку в сумку к рации и спутниковому телефону подложил. Потом спустил капитана в ставший его гроб, прикрыл тело сверху оторванным куском сетки-рабицы. Порубил лопатой растущий рядом чертополох и осыпал темно-синими и ярко-розовыми колючими цветами лицо капитана, чтобы комья земли не прямо на него падали, и забросал погибшего.
Уже выравнивая холмик, Гон поддел лопатой вьюнок, который он разорвал еще первыми ударами кирки. Он дернул и вытащил из земли тонкий провод, уходящий в направлении ближайших к кладбищу домов.
- Ах ты, раззява! Такую промашку дал! Вот в чем тут дело оказалось! - вслух отругал себя минер. Ясно, что отец погибшего солдата, после военкоматовских похорон вскрыл гроб, и увидел в нем вместо сына посылку. Тогда он заминировал погребение и стал поджидать тех, кто заявится за товаром - то есть их с капитаном.
“Погоди чуток, притырю матчасть и расквитаюсь с тобой сполна!” - решил Гон, схватил чемоданы и сумку, и скорым шагом направился к недалеким холмам, поросшим деревьями. Но пройдя метров тридцать, поставил ношу на скамеечку возле ухоженной ограды. Вернулся к свежей могиле, поднял кусок жести и на другой, поржавевшей стороне, а не на той, где уже была написана фамилия бойца, давно истлевшего в чужой степи, и какое-то изречение, нацарапал мушкой “Стечкина” - “Капитан Стругин”, и воткнул кусок ржавой жести в холмик. Года указывать не стал - если кто прочтет, то пусть считает, что и капитан был убит на той войне.
Возле холмов Гон наткнулся на заросли ежевики или ажины, и вспомнив северную болотную ягоду-морошку, часа полтора, весь исколовшись, прямо с веток хватал губами и рвал эти кисло-сладкие черные перезревшие плоды, пока не перебил голод.
Поднявшись на холм, он набрел на старую дорогу и пошел по ней, осматриваясь и подыскивая место для тайника. Пройдя насквозь жиденький лесок, Гон неожиданно уткнулся в забор военной части. Что это военная часть - было ясно по остаткам грязно-зеленой краски на бетонном заборе. Повалив чемоданы и сумки в кусты, Гон, крадучись, подбежал к забору, схватился за край, подтянулся, и увидел казарму с выбитыми окнами, разграбленную столовую и раскрытые ворота ангаров. Справа, в глубине военного городка, были четыре колодца, обрамленных белыми бетонными кольцами.
“Ракетчики стояли, в Турцию метили,” - сообразил Гон. Он оглянулся на багаж - его в траве видно не было - и спрыгнул на территорию части. Асфальт плаца, с которого когда-то разводили караулы, превратился в труху и крошился под ногами. Гон обежал ветхие строения - нигде не оставлено ни единого гвоздя, который бы можно было выдернуть и унести.
“Дембель - 64,” - разобрал Гон надпись на штукатурке.
“Значит, еще до моего рождения начали отсюда отступать, и фронт теперь продвинулся на север,” - констатировал спецназовец.
Гон отправился в ангар, в котором когда-то располагался пульт оперативного управления, нашел вход в сырой туннель техобслуживания, где еще тянулись обрывки коаксикальных кабелей, и через минуту смотрел в небо из колодца, в котором когда-то стояла на боевом дежурстве ракета средней дальности.
“Хороша ловушечка - обвались проход, и пришлось бы мне тут выть на луну,” - подумал Гон.
На обратном пути он заметил в бетоне-600 полости, в которых было смонтировано электрооборудование, обеспечивающее пуск ракет. Место подходило, только проход надо будет заделать. Гон сходил за чемоданами, спрятал их там, замаскировал, и перед тем, как отправиться мстить за капитана, решил дозвониться до Латы. Он набрал порядок цифр, который ему продиктовал еще в поезде Стругин, потом домашний номер, и после первого же звонка услышал любимый капризный голос:
- Чего надо?
“Лежит у себя в комнате, читает, а трубка рядом лежит,” - словно увидел Гон.
- Это я.
- Опять ...Что ты звонишь каждые пять минут?
Гон уже отвык от ее приколов, и поэтому повторил:
- Это я, Гон.
- А... откуда ты? - в голосе Латы явно прозвучало разочарование.
- С ракетной базы.
- Решил ракетами пострелять...
- Нет здесь никаких ракет.
- Подожди, сейчас подвезут.
Гон почувствовал, что окажись сейчас там, в ее комнате, любил бы ее без остановки часов шесть, и сказал:
- Я скоро вернусь! Еще кое-какие дела закончу и сразу приеду!
- Будешь в Москве - звони, не забывай, - проворковала Лата и положила трубку.
“Сильно обиделась, долго будет наказывать,” - улыбнулся Гон, и положил спутниковый телефон к чемоданам.
Вечерело, когда он приблизился к домам, направление к которым указал ему провод блеклого фиолетового цвета, отходящий от могилы Стругина. По проводу, значит, и надо определить, где живет эта тварь, заготовившая им сюрпризец. Так и есть, вот он проводок: из земли выходил резиновый шланг, нырял под забором слева, и там по столбикам шел к дому. Гон взял наизготовку пистолет-автомат, прислушался перед броском. Лаяли собаки, квакали не заснувшие еще от холода жабы. На веранде дома, который он собрался атаковать, горела лампочка, доносился слабый звук зуммера.
Неслышно и стремительно, как сама смерть, Гон пробежал по маленькой аллее, задевая головой несобранные, переспелые гроздья винограда, ворвался на веранду дома, и тут же увидел, что мщение его опоздало. Убитый автоматной очередью старик с двустволкой в руках лежал на пороге дома, который он в одиночку защищал от мародеров. Гон вошел в комнату, осмотрелся. Выстрелил в зуммер, который с опозданием все извещал старика, что на могилу его сына пришли те, кого он много лет поджидал. Выстрелил еще раз, и зуммер смолк. Значит, война и на этот раз спасла его. Будь старик жив, то пристрелил бы их сам, доставил бы себе такое удовольствие, пока они там на кладбище ковырялись. Не стал бы он взрыва дожидаться.
Гон сел на железную кровать, покрытую темно-синим шерстяным одеялом, осмотрелся. Чего мародеры искали в этой бедной комнате, и что тут можно было защищать ценою собственной жизни? Стоял распахнутый фанерный гардероб с маленьким, померкшим зеркалом на двери, старый, наверняка уже неработающий черно-белый телевизор “Неман”, цветы в горшках, несколько пар резиновых и кирзовых сапог и штук пять бамбуковых удочек в углу. Гон увидел рассыпанные по полу фотки и поднял две.
На одной бойцы, моложе его лет на пять, на фоне разрушенного здания, с островерхой какой-то крышей, стреляли из автоматов в воздух. Гон обратил внимание, что обоймы у автоматов были какой-то странной круглой формы. На другой, похоже, этот самый старик, только моложе лет на десять, со своим сыном стоит перед камерой и улыбается. В каждой руке у обоих было по ставриде, которых они держали за жабры.
- Наша-то семужка побольше вашей рыбы будет. Но пока рано мне на рыбалку в Мезень возвращаться, надо еще тут маленько повоевать, - сказал вслух Гон.
Обе фотографии он положил во внутренний карман измаранного вконец пиджака и решил, что оставлять так просто этот дом нельзя. Пошарив в сенях, он нашел керосиновую лампу и остатком керосина облил марлевые занавески, поджег их, а затем втащил мертвого старика в его дом. Вышел, подождал до тех пор, пока как следует разгорится, и стали лопаться от жары оконные стекла. Когда огненные языки пламени вырвались из чердачного окна в черное небо, Гон достал пистолет “Стечкина” и расстрелял всю обойму в огонь.