У людской жадности короткая память.
Фразы и глава из романа "Гон".
Кто первый изловчится - тот и прикарманит. Подделает срока годности, спишет, вывезет - якобы на свалку, и поминай как звали! Ничего не останется.
В этом-то вся и заковыка, что товары так долго хранились у них, на их складских территориях, что стали - в их понимании - уже их собственностью.
И подумал, что все равно он будет играть не на свои деньги, зато получать их, похоже, будет. А там - посмотрим, как карта ляжет. И пусть Сема угрожает ему и бахвалится, но игра только началась, мы еще только сводимся. А когда пойдет настоящая катка - там все только дух бойцовский решает, а не пустые разговоры.
http://runcib.ru/detektiv/3657-sergejj-alikhanov-gon-2011.html
http://www.akniga.ru/Audiobook2980.html
http://obuk.ru/audiobook/87510-sergej-alixanov-gon-audiokniga.html
( и еще на сотнях сайтов)
7.
Незадолго до того дня, когда Живчик с пацанами приезжал тащить полбинских воришек на разборки, в обширном кабинете одного из самых значительных московских учреждений за канцелярским столом сидел чиновник, и часами что-то черкал на белых листах писчей бумаги. Белые шелковые французские занавеси на просторных окнах, так называемые “маркизы”, опущенные вплотную до гранитных полированных подоконников, создавали какое-то двойственное освещение, делая дневной свет похожим на искусственный. Косметические ремонты последних десятилетий ничуть не высветлили темный лак на шпоне карельской березы, покрывающий все стены начальственного кабинета.
Если на заседаниях, проходивших здесь из года в год, какой-нибудь скучающий аппаратчик упирался рассеянным взглядом в мерцающую поверхность мрачных стен, то ему могло показаться, что в тусклом отблеске темных деревянных панелей еще живут отражения мучеников, которых прямо из этой приемной внезапно уводили с заломленными назад руками под страшный секатор, когда-то неустанно подстригавший возлекремлевский чиновничий палисадник. Но у людской жадности короткая память.
Старый запах восковой мастики и казенная мебель должны были бы располагать только к радению интересов отечества, но Семен Петрович Кутяпкин, странно гримасничая в одиночестве, настойчиво размышлял о собственной пользе:
“Реально мы уже ничем не управляем. Аппарат замкнулся сам на себя. Почти все уже растащили. Остались запасы - на случай войны, неурожай. А все-таки многое еще припрятано: в Подмосковье в неприкосновенности хранятся в подземных гигантских полостях миллиарды кубометров газа; тушенка, масло сливочное - в хранилищах под Ржевом; говяжьи туши - в холодильниках километровых возле Воронежа; забиты под завязку тамбовские стратегические склады - цементом, рельсами, шпалами, сборными домами, химией всевозможной, кабелями, стальной проволокой, алюминиевыми чушками - сталинской еще выплавки, бумагой - и газетной, и офсетной, картоном, - и все это в миллионах тонн, и в миллиардах метров и штук. Хватай - не зевай. В этих запасах еще недавно была вся сила прежней нашей власти. А сейчас кому это все принадлежит? - никому.
Но скоро все это станет чьей-то собственностью. Кто первый изловчится - тот и прикарманит. Подделает срока годности, спишет, вывезет - якобы на свалку, и поминай как звали! Ничего не останется.”
Тут Семен Петрович вскочил с кресла, растянул щеки - словно в улыбке. Легонечко, аккуратно, постучал зубами, поднял брови, наморщил и разгладил несколько раз лоб, пошевелил кончиком носа. Проведя мимическую гимнастику, Кутяпкин опять сел в удобное кресло и продолжил размышления.
“К богатству этому ближе всего оказались сами кладовщики. Еще недавно материалы фондов они без наших лимитов и пальцем тронуть не смели. А сейчас, кроты сообразительные, норовят под шумок приватизировать вместе со складскими помещениями и весь хранящийся у них товар.
В этом-то вся и заковыка, что товары так долго хранились у них, на их складских территориях, что стали - в их понимании - уже их собственностью.
Что я тут могу сделать? Предположим, выберу себе любой товар - цемент или тавот. Главное, чтоб была побольше разница между фондовой ценой этого товара - и сегодняшней реальной рыночной ценой. Фондовые цены еще по инерции к товару приклеены, и по этой цене я его и возьму. А покупатель на этот товар должен у меня в приемной сидеть - уже с наличными...
Значит, надо самому себе выписать накладную, и тут же ехать на какие-нибудь дальние склады. И там возиться - с отправкой, препираться с каждой весовщицей, каждой пломбировщице шоколадку совать. А если покупателю сразу за рубеж надо товар отправлять, то придется еще декларации вместе с ним заполнять, таможенников ублажать. Сил на все это у меня нет, а время уходит...
Просто глупо получается: за мелкие подачки отдавать своими же руками этим коридорным попрошайкам, этим назойливым снабженцам, все то добро, которое я вполне мог бы выдать себе сам, а потом - им же и продать, с моими накрутками. От них ведь благодарности не дождешься. Как только доберутся с моей помощью до товара, они тут же забудут, как меня звать...
Надо открыть свою фирму, получить кредит, проплатить за товар... из того же Тамбова, скажем, перевезти на московский склад, огородить, “застолбить” накладными. И немедленно, за наличные, весь товар сбагрить. Как только получу деньги - всю документацию уничтожу, освобожу место на складе, открою новую фирму, и уже на нее - возьму еще больший объем. И пойдут обороты.”
Возможность того, что накопленные за десятилетия стратегические запасы достанутся первому же проходимцу, давно беспокоила Семена Петровича, лишила и сна, и спокойного бодрствования:
“Для начала два, три состава - все равно чего - завезти бы к тому же Феликсу Павловичу, на его склады, а оттуда их реализовать. А дальше покатится, одно за другим, само пойдет, - чуть ли не вслух бормотал Кутяпкин, - Нужен только верный человек, нужен тот, кто всю эту работу возьмет на себя, под моим руководством. Конечно, за достойное вознаграждение.”
День за днем упорно думал Семен Петрович, наказав секретарше, по возможности, никого не пускать к нему на прием - готовлюсь, мол, к итоговому докладу.
А докладом этим уже исписал не один лист, рисуя разноцветными точеными карандашами и разнообразными шрифтами одно и то же слово - “Дураки.”
“Где найти такого человека? - вот основная задача. У себя в аппарате искать нечего. Среди родных?.. Брат бывшей жены, честнейший человек, подходит больше всего, но - годится до первого стакана. Друзья отрочества-юности?.. О них и думать нечего. Им только мешок с картошкой сторожить, да и то - постоянно проверять, а то половину клубней за пазухой унесут. Остается кого-нибудь в бильярдной подыскать,” - решил наконец Кутяпкин.
После работы Семен Петрович любил покатать шары - часик-другой. После извилистых ходов в министерстве, где все решают хитрые переплетения косвенных влияний, он отдыхал душой, глядя на звучные прямые удары, и заключал пари на кого-нибудь из честно сражающихся между собой игроков.
Семену Петровичу, несмотря на многолетний стаж хождений в бильярдную, было невдомек, что как только он появлялся у зеленых столов - его всегда скатывали. Играющие даже не переглядывались - все было давно и навсегда заранее оговорено. Стоило Кутяпкину появиться у зеленого стола - сразу начиналась левая игра, по окончании которой Сема-Кургузый - так звали Кутяпкина в бильярдной - на кого бы ни поставил мазу, всегда проигрывал и платил.
- Наш пришел шаровню подогреть, - шептали жучки-завсегдатаи, подвигаясь поближе к Семену Петровичу.
...И вот после тягостных своих раздумий, господин Кутяпкин пришел в бильярдную - выбрать из тамошних завсегдатаев будущего делового партнера.
К нему тотчас подошел Витька-Чума - он, еще со времен “Академии” - так называлась в семидесятых годах единственная тогда в Москве публичная бильярдная, расположенная на территории знаменитого Парка Горького - был известен честностью среди игроков.
- Привет, Сема. Давай побурим. В буру сыграем?
- Настроения нет, - отказался Кутяпкин.
Чума достал из кармана куртки колоду карт, стал ее тасовать, и опять настырно предложил Семе-Кургузому:
- Давай в сику зарядим, сичка - это святое.
- Устал я, Чума, не до сики мне сейчас, - опять отказался Семен Петрович.
- Ну, кого хочешь?.. Бери любого - спалю тебе сотенку, - подошел Чума к главной теме.
Катали в этот момент Сурен с Хлястиком, и били пока приблизительно, выжидая: на кого из них фраер поставит деньги?
- Ерундой все занимаемся... Зашел бы ты завтра ко мне! - неожиданно для себя, в сердцах сказал Семен Петрович.
- А ты где работаешь? - спросил Чума.
- В центре. Машину возле “Арагви” поставишь, по телефону-автомату номер наберешь - я выйду, встречу тебя. Дело есть.
И Семен Петрович дал Чуме визитку.
- Лады, - удивился Чума.
На другой день встретились, как уговорились. Вошли в здание с золоченой литой вывеской. Кутяпкин на входе демонстративно за удостоверением потянулся - к боковому карманчику, но вахтер отмахнулся, - мол, чего вы, Семен Петрович, проходите!..
В лифте Кутяпкин спросил:
- Как тебя звать-то по настоящему?
- Виктор Петрович. А тебя?
- Надо же, наши отцы - тезки. А кликуха у тебя почему такая?
- По молодости кладка чумная была - вот и приклеилась.
Прошли по длинным широким коридорам, покрытым двумя красными ковровыми дорожками, зашли в приемную.
Среди ожидающих в приемной Чума заметил знакомое лицо, но не сразу вспомнил, где он с этим человеком встречался. Ему-то как раз “Кургузый” и сказал:
- Одну минуточку, подождите, пожалуйста. Я сейчас переговорю с товарищем, и приму вас.
Зашли в кабинет.
Чума оглядел обширное помещение, присел возле стола для заседаний Коллегии, и сказал:
- Надо же, всю жизнь тебя знаю, а ты, оказывается, вон где мажоришь.
Семен Петрович включил вентилятор на полную мощность, прибавил звук громкоговорителя и только потом сел возле телефонов.
- Ерунда все это.
- Тебе кого-нибудь отметелить надо? Так ты бы мне вчера в шаровне сказал - я бы ребятам шепнул, все б уже сделано было, - выказал уважение профессиональный игрок.
- У меня к тебе серьезное деловое предложение. Видел в предбаннике люди сидят?
- Еще бы.
- У меня всегда столько просителей. Всем от меня чего-нибудь надо, и в конце концов они меня дожмут.
- Ты хочешь, чтобы я их разогнал? - улыбнулся Чума, - Не мне тебя, Сема, учить. Помурыжишь их чуток, а как отстегнут, так и подпиши им накладные.
- Это не мой уровень. Я только визы проверяю, все ли проставлены, и потом ставлю свою. Но сейчас наступил момент, когда все от меня уходит, - начал Сема о наболевшем.
- Что уходит и куда? - сосредоточился Чума.
- Сам знаешь, проходит приватизация. На местах еще не везде смекнули, но у нас, в Подмосковье, почти все уже прибрали к рукам.
- Кто же это, бес их подери?! - пытается просечь Чума.
- В основном администрация, сами складские работники.
- Молодцы, блин. Так ты хочешь, чтобы я со своими ребятами на этих кладовщиков наехал?
- Нет. Тут поезд ушел. Вернее, ушли поезда. Нам с тобой, Чума, провинцию, пока не поздно, надо зацепить.
- Чувствую, Сема, ты хочешь, чтобы я поехал в какую-нибудь тмутаракань, и там, по базару, товар получил, а ты потом бы сбагрил его тем олухам в приемной? - определил Чума.
- Примерно так.
- Но кто же мне этот товар задарма даст?
- Слушай меня внимательно. Сейчас ты поедешь к моему человеку в “Реактивоптторг”, и там тебе выдадут поручения. Затем Престиж-банк под гарантию даст на закупку всего объема кредит. В первую очередь, прямо отсюда поезжай к моему старому другу и нашему партнеру Феликсу Павловичу Латунному, на завод “Красные баррикады”.
Чума отметил, что Семен Петрович уже включил его в команду, и спросил:
- А сколько дадут денег?
- На первый объем хватит.
- Объем чего?
- Попробуем сперва силинугель прокрутить.
- Зачем он мне нужен, этот силинугель?! - недоумевает Чума.
- Повторяю еще раз. Этот силинугель позарез нужен тем ребятам, которые сидят у меня в приемной. Без него у них комбинаты стоят. Сейчас фондовая цена на силинугель в бочках примерно двести долларов за тонну. А закупали его мы из Франции примерно по четыре тысячи долларов за ту же тонну. Ребята в приемной уже готовы платить за него по две тысячи долларов! Потому что рынок наступает, и они знают настоящую цену на этот товар.
- Те ребята? - уточнил Чума.
- Да, они, - подтвердил Кутяпкин.
- Откуда у них такие деньги? - спросил Чума.
- Это лимитные деньги. Но сейчас, из-за того, что фондовой цены на товары практически не существует, только я, надавив отсюда, из министерства, еще могу эту заниженную в десятки раз цену обеспечить. Они это знают, потому тут и сидят, - Кутяпкин вытянутыми губами показал в сторону приемной, - Но наши внутренние цены уже поползли, приближаются к реальным, мировым. Нам надо успеть воспользоваться этой искусственной разницей. Навара хватит на всех. Ты за работу получишь 30% от прибыли. Я сам, чтобы ты про меня плохого не думал, скажу тебе прямо, тоже получу 30%. Остальные уйдут наверх, - объяснил Кутяпкин механизм задуманной операции.
- В этом деле и выше тебя есть? - усомнился Чума.
- Конечно. Как было, так и осталось - последний конец любого дела на Старой площади. Пока кредит нам не дали, ты время зря не теряй, открывай фирму, желательно на какую-нибудь дальнюю родственницу. Или еще лучше - ворованный или мертвый паспорт достань, и на него предприятие зарегистрируй. Через эту фиктивную фирму-однодневку силинугель и продадим. Короче, действуй.
- С фирмой проблем не будет. Но ты, Сема, похоже, меня сводишь по бою, а сам в долю плывешь без несчастья, - сказал Чума.
- Ставка все равно не твоя. С кулака, с нуля можно, конечно, и по крупной раскрутиться. Но такое только раз в жизни случается, и то не во всякой. Ты учти, что это я тебя вывожу на куш - значит, все сводится на меня. И не вздумай тянуть на себя одеяло! Чуть что замечу - пощады не жди, - Кутяпкин объяснил суть дела на понятном собеседнику языке.
- Ладно, попробую. Шмальцану. А то все вокруг деловарами стали: продают - покупают, деньги делают, а мы, глядишь, эту дармовую раздачу провороним, в бильярдной просидим. Пора и нам в большой бизнес окунуться, - решил Чума.
И подумал, что все равно он будет играть не на свои деньги, зато получать их, похоже, будет. А там - посмотрим, как карта ляжет. И пусть Сема угрожает ему и бахвалится, но игра только началась, мы еще только сводимся. А когда пойдет настоящая катка - там все только дух бойцовский решает, а не пустые разговоры.
- Ну, держи, Виктор Петрович. Тут все написано - телефоны, куда, к кому идти, - Кутяпкин передал нужные бумаги.
Чума посмотрел на одну из них, и увидел множество непонятных названий, и цифры:
“Кальций хлористый твердый - 80 000 т.;
- нитроаммофосфат - 42 000 т.;
- мел синтетический насыпью - 56 000 т.;
- карбомид в полистироловых мешках по 50 кг. - 140 300 т.”
И так далее, и все - в тоннах.
- А ты не боишься, - серьезно спросил Чума, - что у меня не получится? Заминка выйдет - деньги зависнут, и мне придется на дно лечь?
- Я тебя знаю лет двадцать, не меньше, - сказал Сема, посмотрев Чуме прямо в глаза, - ты не дурак. Занырнешь, или промашку дашь - достану из-под земли. Тут тебе не мазу грошовую поставить. Прокрутишь одно только дело, и ты уже миллионер, причем долларовый. Там на складах столько всего припасено, только успевай поворачиваться. На наш век хватит.
Кто первый изловчится - тот и прикарманит. Подделает срока годности, спишет, вывезет - якобы на свалку, и поминай как звали! Ничего не останется.
В этом-то вся и заковыка, что товары так долго хранились у них, на их складских территориях, что стали - в их понимании - уже их собственностью.
И подумал, что все равно он будет играть не на свои деньги, зато получать их, похоже, будет. А там - посмотрим, как карта ляжет. И пусть Сема угрожает ему и бахвалится, но игра только началась, мы еще только сводимся. А когда пойдет настоящая катка - там все только дух бойцовский решает, а не пустые разговоры.
http://runcib.ru/detektiv/3657-sergejj-alikhanov-gon-2011.html
http://www.akniga.ru/Audiobook2980.html
http://obuk.ru/audiobook/87510-sergej-alixanov-gon-audiokniga.html
( и еще на сотнях сайтов)
7.
Незадолго до того дня, когда Живчик с пацанами приезжал тащить полбинских воришек на разборки, в обширном кабинете одного из самых значительных московских учреждений за канцелярским столом сидел чиновник, и часами что-то черкал на белых листах писчей бумаги. Белые шелковые французские занавеси на просторных окнах, так называемые “маркизы”, опущенные вплотную до гранитных полированных подоконников, создавали какое-то двойственное освещение, делая дневной свет похожим на искусственный. Косметические ремонты последних десятилетий ничуть не высветлили темный лак на шпоне карельской березы, покрывающий все стены начальственного кабинета.
Если на заседаниях, проходивших здесь из года в год, какой-нибудь скучающий аппаратчик упирался рассеянным взглядом в мерцающую поверхность мрачных стен, то ему могло показаться, что в тусклом отблеске темных деревянных панелей еще живут отражения мучеников, которых прямо из этой приемной внезапно уводили с заломленными назад руками под страшный секатор, когда-то неустанно подстригавший возлекремлевский чиновничий палисадник. Но у людской жадности короткая память.
Старый запах восковой мастики и казенная мебель должны были бы располагать только к радению интересов отечества, но Семен Петрович Кутяпкин, странно гримасничая в одиночестве, настойчиво размышлял о собственной пользе:
“Реально мы уже ничем не управляем. Аппарат замкнулся сам на себя. Почти все уже растащили. Остались запасы - на случай войны, неурожай. А все-таки многое еще припрятано: в Подмосковье в неприкосновенности хранятся в подземных гигантских полостях миллиарды кубометров газа; тушенка, масло сливочное - в хранилищах под Ржевом; говяжьи туши - в холодильниках километровых возле Воронежа; забиты под завязку тамбовские стратегические склады - цементом, рельсами, шпалами, сборными домами, химией всевозможной, кабелями, стальной проволокой, алюминиевыми чушками - сталинской еще выплавки, бумагой - и газетной, и офсетной, картоном, - и все это в миллионах тонн, и в миллиардах метров и штук. Хватай - не зевай. В этих запасах еще недавно была вся сила прежней нашей власти. А сейчас кому это все принадлежит? - никому.
Но скоро все это станет чьей-то собственностью. Кто первый изловчится - тот и прикарманит. Подделает срока годности, спишет, вывезет - якобы на свалку, и поминай как звали! Ничего не останется.”
Тут Семен Петрович вскочил с кресла, растянул щеки - словно в улыбке. Легонечко, аккуратно, постучал зубами, поднял брови, наморщил и разгладил несколько раз лоб, пошевелил кончиком носа. Проведя мимическую гимнастику, Кутяпкин опять сел в удобное кресло и продолжил размышления.
“К богатству этому ближе всего оказались сами кладовщики. Еще недавно материалы фондов они без наших лимитов и пальцем тронуть не смели. А сейчас, кроты сообразительные, норовят под шумок приватизировать вместе со складскими помещениями и весь хранящийся у них товар.
В этом-то вся и заковыка, что товары так долго хранились у них, на их складских территориях, что стали - в их понимании - уже их собственностью.
Что я тут могу сделать? Предположим, выберу себе любой товар - цемент или тавот. Главное, чтоб была побольше разница между фондовой ценой этого товара - и сегодняшней реальной рыночной ценой. Фондовые цены еще по инерции к товару приклеены, и по этой цене я его и возьму. А покупатель на этот товар должен у меня в приемной сидеть - уже с наличными...
Значит, надо самому себе выписать накладную, и тут же ехать на какие-нибудь дальние склады. И там возиться - с отправкой, препираться с каждой весовщицей, каждой пломбировщице шоколадку совать. А если покупателю сразу за рубеж надо товар отправлять, то придется еще декларации вместе с ним заполнять, таможенников ублажать. Сил на все это у меня нет, а время уходит...
Просто глупо получается: за мелкие подачки отдавать своими же руками этим коридорным попрошайкам, этим назойливым снабженцам, все то добро, которое я вполне мог бы выдать себе сам, а потом - им же и продать, с моими накрутками. От них ведь благодарности не дождешься. Как только доберутся с моей помощью до товара, они тут же забудут, как меня звать...
Надо открыть свою фирму, получить кредит, проплатить за товар... из того же Тамбова, скажем, перевезти на московский склад, огородить, “застолбить” накладными. И немедленно, за наличные, весь товар сбагрить. Как только получу деньги - всю документацию уничтожу, освобожу место на складе, открою новую фирму, и уже на нее - возьму еще больший объем. И пойдут обороты.”
Возможность того, что накопленные за десятилетия стратегические запасы достанутся первому же проходимцу, давно беспокоила Семена Петровича, лишила и сна, и спокойного бодрствования:
“Для начала два, три состава - все равно чего - завезти бы к тому же Феликсу Павловичу, на его склады, а оттуда их реализовать. А дальше покатится, одно за другим, само пойдет, - чуть ли не вслух бормотал Кутяпкин, - Нужен только верный человек, нужен тот, кто всю эту работу возьмет на себя, под моим руководством. Конечно, за достойное вознаграждение.”
День за днем упорно думал Семен Петрович, наказав секретарше, по возможности, никого не пускать к нему на прием - готовлюсь, мол, к итоговому докладу.
А докладом этим уже исписал не один лист, рисуя разноцветными точеными карандашами и разнообразными шрифтами одно и то же слово - “Дураки.”
“Где найти такого человека? - вот основная задача. У себя в аппарате искать нечего. Среди родных?.. Брат бывшей жены, честнейший человек, подходит больше всего, но - годится до первого стакана. Друзья отрочества-юности?.. О них и думать нечего. Им только мешок с картошкой сторожить, да и то - постоянно проверять, а то половину клубней за пазухой унесут. Остается кого-нибудь в бильярдной подыскать,” - решил наконец Кутяпкин.
После работы Семен Петрович любил покатать шары - часик-другой. После извилистых ходов в министерстве, где все решают хитрые переплетения косвенных влияний, он отдыхал душой, глядя на звучные прямые удары, и заключал пари на кого-нибудь из честно сражающихся между собой игроков.
Семену Петровичу, несмотря на многолетний стаж хождений в бильярдную, было невдомек, что как только он появлялся у зеленых столов - его всегда скатывали. Играющие даже не переглядывались - все было давно и навсегда заранее оговорено. Стоило Кутяпкину появиться у зеленого стола - сразу начиналась левая игра, по окончании которой Сема-Кургузый - так звали Кутяпкина в бильярдной - на кого бы ни поставил мазу, всегда проигрывал и платил.
- Наш пришел шаровню подогреть, - шептали жучки-завсегдатаи, подвигаясь поближе к Семену Петровичу.
...И вот после тягостных своих раздумий, господин Кутяпкин пришел в бильярдную - выбрать из тамошних завсегдатаев будущего делового партнера.
К нему тотчас подошел Витька-Чума - он, еще со времен “Академии” - так называлась в семидесятых годах единственная тогда в Москве публичная бильярдная, расположенная на территории знаменитого Парка Горького - был известен честностью среди игроков.
- Привет, Сема. Давай побурим. В буру сыграем?
- Настроения нет, - отказался Кутяпкин.
Чума достал из кармана куртки колоду карт, стал ее тасовать, и опять настырно предложил Семе-Кургузому:
- Давай в сику зарядим, сичка - это святое.
- Устал я, Чума, не до сики мне сейчас, - опять отказался Семен Петрович.
- Ну, кого хочешь?.. Бери любого - спалю тебе сотенку, - подошел Чума к главной теме.
Катали в этот момент Сурен с Хлястиком, и били пока приблизительно, выжидая: на кого из них фраер поставит деньги?
- Ерундой все занимаемся... Зашел бы ты завтра ко мне! - неожиданно для себя, в сердцах сказал Семен Петрович.
- А ты где работаешь? - спросил Чума.
- В центре. Машину возле “Арагви” поставишь, по телефону-автомату номер наберешь - я выйду, встречу тебя. Дело есть.
И Семен Петрович дал Чуме визитку.
- Лады, - удивился Чума.
На другой день встретились, как уговорились. Вошли в здание с золоченой литой вывеской. Кутяпкин на входе демонстративно за удостоверением потянулся - к боковому карманчику, но вахтер отмахнулся, - мол, чего вы, Семен Петрович, проходите!..
В лифте Кутяпкин спросил:
- Как тебя звать-то по настоящему?
- Виктор Петрович. А тебя?
- Надо же, наши отцы - тезки. А кликуха у тебя почему такая?
- По молодости кладка чумная была - вот и приклеилась.
Прошли по длинным широким коридорам, покрытым двумя красными ковровыми дорожками, зашли в приемную.
Среди ожидающих в приемной Чума заметил знакомое лицо, но не сразу вспомнил, где он с этим человеком встречался. Ему-то как раз “Кургузый” и сказал:
- Одну минуточку, подождите, пожалуйста. Я сейчас переговорю с товарищем, и приму вас.
Зашли в кабинет.
Чума оглядел обширное помещение, присел возле стола для заседаний Коллегии, и сказал:
- Надо же, всю жизнь тебя знаю, а ты, оказывается, вон где мажоришь.
Семен Петрович включил вентилятор на полную мощность, прибавил звук громкоговорителя и только потом сел возле телефонов.
- Ерунда все это.
- Тебе кого-нибудь отметелить надо? Так ты бы мне вчера в шаровне сказал - я бы ребятам шепнул, все б уже сделано было, - выказал уважение профессиональный игрок.
- У меня к тебе серьезное деловое предложение. Видел в предбаннике люди сидят?
- Еще бы.
- У меня всегда столько просителей. Всем от меня чего-нибудь надо, и в конце концов они меня дожмут.
- Ты хочешь, чтобы я их разогнал? - улыбнулся Чума, - Не мне тебя, Сема, учить. Помурыжишь их чуток, а как отстегнут, так и подпиши им накладные.
- Это не мой уровень. Я только визы проверяю, все ли проставлены, и потом ставлю свою. Но сейчас наступил момент, когда все от меня уходит, - начал Сема о наболевшем.
- Что уходит и куда? - сосредоточился Чума.
- Сам знаешь, проходит приватизация. На местах еще не везде смекнули, но у нас, в Подмосковье, почти все уже прибрали к рукам.
- Кто же это, бес их подери?! - пытается просечь Чума.
- В основном администрация, сами складские работники.
- Молодцы, блин. Так ты хочешь, чтобы я со своими ребятами на этих кладовщиков наехал?
- Нет. Тут поезд ушел. Вернее, ушли поезда. Нам с тобой, Чума, провинцию, пока не поздно, надо зацепить.
- Чувствую, Сема, ты хочешь, чтобы я поехал в какую-нибудь тмутаракань, и там, по базару, товар получил, а ты потом бы сбагрил его тем олухам в приемной? - определил Чума.
- Примерно так.
- Но кто же мне этот товар задарма даст?
- Слушай меня внимательно. Сейчас ты поедешь к моему человеку в “Реактивоптторг”, и там тебе выдадут поручения. Затем Престиж-банк под гарантию даст на закупку всего объема кредит. В первую очередь, прямо отсюда поезжай к моему старому другу и нашему партнеру Феликсу Павловичу Латунному, на завод “Красные баррикады”.
Чума отметил, что Семен Петрович уже включил его в команду, и спросил:
- А сколько дадут денег?
- На первый объем хватит.
- Объем чего?
- Попробуем сперва силинугель прокрутить.
- Зачем он мне нужен, этот силинугель?! - недоумевает Чума.
- Повторяю еще раз. Этот силинугель позарез нужен тем ребятам, которые сидят у меня в приемной. Без него у них комбинаты стоят. Сейчас фондовая цена на силинугель в бочках примерно двести долларов за тонну. А закупали его мы из Франции примерно по четыре тысячи долларов за ту же тонну. Ребята в приемной уже готовы платить за него по две тысячи долларов! Потому что рынок наступает, и они знают настоящую цену на этот товар.
- Те ребята? - уточнил Чума.
- Да, они, - подтвердил Кутяпкин.
- Откуда у них такие деньги? - спросил Чума.
- Это лимитные деньги. Но сейчас, из-за того, что фондовой цены на товары практически не существует, только я, надавив отсюда, из министерства, еще могу эту заниженную в десятки раз цену обеспечить. Они это знают, потому тут и сидят, - Кутяпкин вытянутыми губами показал в сторону приемной, - Но наши внутренние цены уже поползли, приближаются к реальным, мировым. Нам надо успеть воспользоваться этой искусственной разницей. Навара хватит на всех. Ты за работу получишь 30% от прибыли. Я сам, чтобы ты про меня плохого не думал, скажу тебе прямо, тоже получу 30%. Остальные уйдут наверх, - объяснил Кутяпкин механизм задуманной операции.
- В этом деле и выше тебя есть? - усомнился Чума.
- Конечно. Как было, так и осталось - последний конец любого дела на Старой площади. Пока кредит нам не дали, ты время зря не теряй, открывай фирму, желательно на какую-нибудь дальнюю родственницу. Или еще лучше - ворованный или мертвый паспорт достань, и на него предприятие зарегистрируй. Через эту фиктивную фирму-однодневку силинугель и продадим. Короче, действуй.
- С фирмой проблем не будет. Но ты, Сема, похоже, меня сводишь по бою, а сам в долю плывешь без несчастья, - сказал Чума.
- Ставка все равно не твоя. С кулака, с нуля можно, конечно, и по крупной раскрутиться. Но такое только раз в жизни случается, и то не во всякой. Ты учти, что это я тебя вывожу на куш - значит, все сводится на меня. И не вздумай тянуть на себя одеяло! Чуть что замечу - пощады не жди, - Кутяпкин объяснил суть дела на понятном собеседнику языке.
- Ладно, попробую. Шмальцану. А то все вокруг деловарами стали: продают - покупают, деньги делают, а мы, глядишь, эту дармовую раздачу провороним, в бильярдной просидим. Пора и нам в большой бизнес окунуться, - решил Чума.
И подумал, что все равно он будет играть не на свои деньги, зато получать их, похоже, будет. А там - посмотрим, как карта ляжет. И пусть Сема угрожает ему и бахвалится, но игра только началась, мы еще только сводимся. А когда пойдет настоящая катка - там все только дух бойцовский решает, а не пустые разговоры.
- Ну, держи, Виктор Петрович. Тут все написано - телефоны, куда, к кому идти, - Кутяпкин передал нужные бумаги.
Чума посмотрел на одну из них, и увидел множество непонятных названий, и цифры:
“Кальций хлористый твердый - 80 000 т.;
- нитроаммофосфат - 42 000 т.;
- мел синтетический насыпью - 56 000 т.;
- карбомид в полистироловых мешках по 50 кг. - 140 300 т.”
И так далее, и все - в тоннах.
- А ты не боишься, - серьезно спросил Чума, - что у меня не получится? Заминка выйдет - деньги зависнут, и мне придется на дно лечь?
- Я тебя знаю лет двадцать, не меньше, - сказал Сема, посмотрев Чуме прямо в глаза, - ты не дурак. Занырнешь, или промашку дашь - достану из-под земли. Тут тебе не мазу грошовую поставить. Прокрутишь одно только дело, и ты уже миллионер, причем долларовый. Там на складах столько всего припасено, только успевай поворачиваться. На наш век хватит.