Лариса ЧЕРКАШИНА - "СОЛНЦЕ РУССКОЙ ПОЭЗИИ В СТРАНЕ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА".
ЛАРИСА ЧЕРКАШИНА
СОЛНЦЕ РУССКОЙ ПОЭЗИИ В СТРАНЕ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА.
Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать…
А.С. Пушкин
«Непонятнее иероглифов»
Варвара Бубнова - как много значило это имя в художественной жизни России начала двадцатого века!
В Петербурге и Москве сотни поклонников новых невиданных доселе живописных течений - авангарда и супрематизма, - осаждали галереи и выставочные залы. Выставки с участием Варвары Бубновой и ее друзей Маяковского и Татлина, Гончаровой и Ларионова, Лентулова и Малевича, объединенные в творческие сообщества «Союз молодежи», «Ослиный хвост» и «Бубновый валет», эпатировали почтенную публику. Были дерзки, вызывающи, необычны. Имели шумный, скандальный успех.
Но судьба не менее оригинально разложила жизненный пасьянс самой художницы. Ее «Бубновый валет» лег... на восток.
Некогда молодые друзья Варвары Бубновой провозгласили в своем печально знаменитом манифесте:
«Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее иероглифов.
Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности.
Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней…»
Знать бы им, что пушкинские строки, преобразившиеся в иероглифы (не без помощи Варвары Бубновой!) станут еще более понятными. Для миллионов японцев.
В начале 1920-х вместе с матерью художница отправилась в Японию в гости к сестре. Студентка Петербургской консерватории по классу скрипки, Анна Бубнова, став женой вольнослушателя Университета и сменив свою родовую фамилию на японскую Оно, уехала вместе с мужем на его родину, в Токио. Визит к сестре Анне несколько затянулся - в стране Восходящего Солнца Вареньке Бубновой суждено было прожить почти... сорок лет! И стать основоположницей новой, прежде неведомой науки - японской пушкинистики.
Революционные вихри и семейные коллизии занесли двух русских барышень в экзотическую Японию. Но они не только не затерялись в чужой стране, но и привнесли в ее древнейшую культуру новые животворные импульсы. Сотням и тысячам японцам была сделана своеобразная «русская прививка».
«Если бы не она, - писала газета «Цусё симбун, - переводы русской литературы в Японии не достигли бы, наверное, такого высокого уровня».
Мне довелось побывать в токийском университете «Васэда», где Варвара Дмитриевна многие годы читала курс лекций по русской литературе, и даже слышать в магнитофонной записи одну из них, посвященную «Евгению Онегину».
Она читала последнюю главу романа, пушкинские строки о магическом кристалле, и пыталась объяснить их смысл японским студентам. Знать бы ей, что незримые лучи загадочного кристалла чудесным образом преломились и сквозь ее жизнь.
Из рода Вульфов
…С Пушкиным Варвара Бубнова состояла в родстве не только духовном, но и кровном. Ее матушка, Анна Николаевна, в девичестве носила звучную нерусскую фамилию Вульф. Обрусевшие потомки шведа Гарольда через дворян Ржевских, ведущих свое родословие от легендарного Рюрика, породнились с Пушкиными.
Александр Сергеевич был близок со многими из обширного клана Вульфов - дружил с тригорскими барышнями Анной и Евпраксией, их братом Алексеем и матушкой Прасковьей Александровной. Посвятил поэтические строки и милой «Зизи», Евпраксии Николаевне, в замужестве баронессе Вревской, и ее старшей сестре Анне, безнадежно влюбленной в поэта, и томной Нетти, Анне Ивановне Вульф. И еще одна Анна, подарившая русской поэзии «чудное мгновенье» - из того же славного рода, и появилась на свет в доме своего родного деда Ивана Петровича Вульфа, орловского губернатора.
И со старейшиной рода добрейшим Павлом Ивановичем, владельцем тверского села Павловское, поэт был в дружеских отношениях. Гостил в Малинниках у Алексея Вульфа. Любил бывать и у его дядюшки Ивана Ивановича Вульфа, берновского помещика.
В этом живописном тверском краю, овеянном поэтическими грезами, в старинной берновской усадьбе прошло детство Вареньки Бубновой и ее сестер. До глубокой старости помнила она рассказ своего деда Николая Вульфа, как четырнадцатилетним подростком, вбежав в спальню поэта, застал он Александра Сергеевича, лежащим на диване в глубочайшей задумчивости и с тетрадкой в руках. Поэт что-то писал, - возможно, как считали в семье, главу из «Евгения Онегина». В детстве сестры так часто слышали имя поэта, что всерьез полагали: он - самый близкий и любимый родственник.
Вблизи имения, на реке Тьме, был таинственный русалочий омут, воспетый Пушкиным, и где по легенде от несчастной любви утопилась дочка здешнего мельника. В юные годы Вареньке довелось стать свидетельницей рождения уже живописного шедевра - с замиранием сердца следить, как великий Левитан оживляет своей чудесной кистью холст. А в заросшем усадебном парке возвышалась горка с романтическим названием «Парнас», любимое место поэта. И по семейным преданиям некогда на старой березе,
что росла близ вульфовского особняка, поэт начертал стихотворные строки: «Прости навек! Как страшно это слово!»
В родном Бернове были написаны Варварой Бубновой и самые первые ее живописные этюды, здесь она провела свою счастливую осень 1913-го вместе с мужем Владимиром Матвеем, сокурсником по петербургской Императорской Академии художеств…
Воспоминания детства и юности стали для Варвары Бубновой той живительной силой, что помогла ей выжить и «укорениться» в чужой и такой необычной стране.
Онегин на японском
В Японии Варвара Дмитриевна основала новое художественное направление: у нее появилось множество учеников и последователей. Слава лучшего литографа Японии сохранилась за нею и по сей день. Нет ни одной солидной книги по современному японскому искусству, где бы ни упоминалось имя русской художницы.
Да, она сумела глубоко проникнуть в древнюю культуру страны, постичь ее сакральный смысл, потаенный от чужих глаз. Особенно привлекала ее черно-белая живопись тушью «суйбоку-га», зародившаяся еще в 14-м веке. И как вспоминала сама Варвара Дмитриевна, она училась у старых мастеров «мудрому распределению на плоскости тяжести изображения и легкости пустой белой бумаги».
И еще, - художница считала своей главной заслугой издание пушкинских книг в Японии: она иллюстрировала «Пиковою даму» и «Евгения Онегина», «Каменного гостя» и «Сказку о царе Салтане», «Моцарта и Сальери» и «Медного всадника». И признавалась, что только творчество и пушкинская поэзия спасали ее от тоски по родине. Перевели на японский Пушкина любимые ученики Варвары Бубновой: Накаяма Сёдзабуро, Уэда Сусуму, Ёнэкава Масао.
В Японии Варваре Бубновой сужено было пройти и великие испытания: страшное по своей разрушительной силе землетрясение 1923 года, бедствия
второй мировой войны. Во время бомбардировки Токио, одна из американских бомб в мгновение ока уничтожила ее дом, мастерскую, библиотеку и все картины... Всю ее многолетнюю работу. Все пришлось начинать заново.
…Так уж случилось, что в Токио сестры Варвара и Анна взяли на воспитание осиротевшую японскую девочку. Звали ее ... Йоко Оно. Да, да, именно этой девочке, воспитаннице русских сестер, суждено будет войти в историю мировой рок-музыки, став избранницей легендарного Джона Леннона.
Русская краска в яркой жизненной палитре Йоко Оно... Не могла не рассказывать она своему именитому супругу о русских тетушках, что заменили ей в детстве родительскую ласку. Как знать, не общение ли со столь неординарными и возвышенными натурами сформировало пристрастия и характер девочки? И не звуки ли русской скрипки в артистичных руках
Анны Бубновой пробудили у маленькой японки страсть к музыке, ставшей ее судьбой.
Давняя история, связавшая воедино пути таких разных людей - русских сестер Бубновых, японки Йоко Оно, англичанина Джона Леннона.
И еще - девяностопятилетнего москвича Дмитрия Алексеевича Вульфа. В его небольшой квартире, в центре столицы, неподалеку от Патриарших прудов, хранятся ордена Японской империи - Драгоценной Короны и Восходящего Солнца, - коими были удостоены его тетушки Варвара и Анна Бубновы. А старая грамота в бамбуковом пенале, заверенная именной печатью самого императора Японии Хирохито, удостоверяет, что дарована она Варваре Бубновой за выдающийся вклад в культуру его страны.
... В ноябре 1999-го в токийском университете Васэдэ я познакомилась с одним из учеников Варвары Дмитриевны, профессором Кэйдзи Касама, ныне главой Общества японских пушкинистов.
Творчество Пушкина (по-японски - «Пу си кин») японцы, как и все, что они делают, изучают весьма основательно. Выпускают даже журнал «Японский пушкинист»!
Но первые переводы Пушкина появились в стране Восходящего Солнца еще в девятнадцатом веке, так что - традиция давняя. Первой увидела свет «Капитанская дочка» в переводе Такасу Дзискэ в 1883 году. Называлась она «Касин тесироку», что звучало как «Думы цветка и мечты бабочки. Удивительные вести из России». Но поистине удивительными были иллюстрации художника Цукиоки Ёситоси к пушкинской повести! О России он имел весьма отдаленное представление: Гринев был представлен в форме французского офицера с орденской лентой через плечо, Пугачев явно напоминал африканца, а Екатерина II, похожая на японку, под пальмой читала прошение бедной Маши! Русский журнал «Нива» не обошел вниманием сей знаменательный факт: «Стоит посмотреть на изображение императрицы Екатерины, читающей просьбу Мироновой о помиловании Гринева, или сцены, где Гринев в полосатом костюме прощается с возлюбленной в присутствии отца Герасима и его попадьи, одетых во что-то невозможное, - чтобы прийти в восхищение от трогательной наивности и фантазии японского художника».
Первая пушкинская книга в Японии стала уже достоянием истории и … библиографической редкостью. Сменилось уже не одно поколение блистательных переводчиков русского гения.
В юбилейном пушкинском году Кэйдзи Касама наконец-то удалось исполнить свою давнишнюю мечту - побывать в достославном сельце Берново, навсегда вошедшем в историю мировой поэзии.
Все переводчики Пушкина в стране Восходящего Солнца - ученики Варвары Дмитриевны. Переводить Пушкина на европейские языки - дело многотрудное, переводить русского гения на японский - кажется и вовсе несбыточным.
И все же пушкинская поэзия обрела новый голос. Как-то поэт пошутил, что имеет твердый доход лишь с 36 букв русской азбуки. Знать бы ему, что в
грядущем поэтическая дань будет идти в копилку всемирной культуры и с арабской вязи, и с латиницы, и с японских иероглифов. И ученики Варвары Бубновой, ставшие в Японии маститыми учеными-русистами, будут приезжать в Михайловское и Петербург, в Берново и Болдино, чтобы там, в родных местах поэта, постичь тайну пушкинских строк. И любовь к русскому гению, словно генетически, передается уже новым поколениям студентов токийского университета «Васэдэ».
Токио - Берново
…В конце 1960-х, вернувшись из Японии, сестры Варвара и Анна Бубновы решили побывать в отчем доме. Сопровождал их в той, уже исторической поездке, племянник Дмитрий Вульф, а для тетушек - просто Митенька. Весть о приезде именитых гостей тут же разнеслась по Бернову. Спешили, что было сил, их седовласые ровесницы, некогда служившие в господском доме, торопились на встречу с возгласами: «Барышни Вульф приехали!» А «барышни» (обеим было уже за восемьдесят) и не скрывали своих слез, счастливых и горьких… Радостно было вновь увидеть свое родовое гнездо после полувековой разлуки, и горько оттого, что так все безвозвратно изменилось.
…Нет, тысячу раз прав был гвардии капитан-поручик и тайный советник Иван Петрович Вульф, когда на исходе восемнадцатого столетия решил поставить в сельце Бернове каменный господский дом.
Место для него было выбрано отменное - на горке, с видом на окрестные леса, храм Успенья и речку Тьму.
Добрейшей души человек, Иван Петрович обожаем был своим большим семейством и бесчисленной дворней. А детьми (их было девять: шестеро сыновей и трое дочерей) - буквально боготворим.
Давно уже нет деревянного дома в Малинниках, что отошел его сыну Николаю и где так любил гостить Александр Пушкин; нет дома и Павла Вульфа в Павловском, в стенах коего были написаны немало прекрасных пушкинских стихов, - в их числе и шедевр мировой поэзии «Зимнее утро». Не сохранились усадьбы братьев Федора и Петра Вульфов в Нивах и Соколове, а барский особняк в Бернове, родовое гнездо, стоит, словно забытый временем.
Целая история Россия трех минувших столетий будто намертво въелась в его метровые каменные стены. Здесь любили рассказывать гостям о славном предке шведе Гарольде Вульфе, что приехал на Русь в царствование Федора Алексеевича, был наречен Гаврилой и дослужился до полковника; добрым словом поминали матушку Екатерину I, что своим милостивым указом «за раны и за понесенные в службе многие труды» даровала Петру Гавриловичу Вульфу, отцу хозяина дома, тверские земли, кои в стародавние времена принадлежали боярам Берновым, и где спрятал свои сокровища старицкий князь Андрей Храбрый, опасаясь «венчанного гнева» Ивана Грозного.
А еще хозяйка дома Анна Федоровна, урожденная Муравьева, с гордостью вспоминала, как она вместе с дочерью Катенькой Вульф (в замужестве Полторацкой) представлялась самой государыне Марии Федоровне, супруге императора Павла.
В хлебосольном берновском доме, где гостило немало именитых гостей, к праздничному столу, сервированном приборами с фамильным гербом: разъяренным волком, держащим в передней лапе разящий меч, - подавали полутораметровых запеченных осетров.
А в парке, разбитом на английский манер, резвились два братца-сорванца: Александр и Никита Муравьевы, будущие декабристы. И очень досаждали мальчишескими проказами своим кузинам - Анне Полторацкой (в будущем супруги боевого генерала Е.Ф. Керн) и Анне Вульф. Девочки тогда же поклялись, что никогда и ни при каких обстоятельствах не выйдут замуж за этих забияк.
Но самые сокровенные истории дома связаны с именем Александра Пушкина, что любил заезжать сюда, и где ему так легко писалось.
Правда, к тому времени, когда здесь бывал поэт, владелец усадьбы, «бесподобный дедушка Иван Петрович», как называла его внучка Анна Керн, ушел в лучший мир, и хозяином берновского дома стал его младший сын Иван, отставной поручик лейб-гвардии Семеновского полка.
Иван Иванович Вульф прославился тем, что завел гарем из крепостных девок, с коими нажил дюжину детей. Деревенские красавицы в обиде на своего барина не были, - почитали за счастье иметь дитя от Ивана Ивановича - тот всегда был восприемником младенцев при их крестинах, щедро одаривал молодых матерей. Так что, сколько далеких потомков сельского Дон-Жуана, «утаенных Вульфов», и поныне здравствуют в тверском краю, история умалчивает.
Надежда Гавриловна, законная супруга Ивана Ивановича Вульфа и мать его шестерых детей, измен неверного мужа стерпеть не смогла и уехала в свою псковскую деревеньку.
Пушкин озорно и весело подсмеивался над чудачествами любвеобильного барина, и сообщал своему приятелю Алексею Вульфу, что дядюшка его отныне «на строгой диете»: посещает «своих одалисок» лишь раз в неделю.
В Бернове Пушкин всегда был желанным гостем. И не только по-приятельски заезжал к Ивану Ивановичу и его домочадцам, но и неделями пользовался этим гостеприимным кровом. Комната с камельком на втором этаже и окнами в сад всегда ждала поэта.
«Здесь мне очень весело, ибо я деревенскую жизнь очень люблю,- писал Пушкин приятелю из тверских владений Вульфов, - Здесь думают, что я приехал набирать строфы в Онегина и стращают мною ребят как букою. А я езжу по пороше, играю в вист… и таким образом прилепляюсь к прелестям добродетели...»
Любил Александр Сергеевич приезжать в Берново и по весьма приятной причине: там жили дочери Ивана Ивановича - Екатерина,
прозванная Минервой, бывшая уже замужем, и младшая, на выданье, Анна Вульф или по-домашнему Нетти.
За Netty сердцем я летаю…
Ей же адресованы и не поэтические пушкинские строки:
«В Бернове я не застал уже Минерву… За то Netty, нежная, томная, истерическая, потолстевшая Netty здесь… Вот уже третий день, как я в нее влюблен».
С берновской усадьбой связано имя красавицы Анны Керн, оставившей воспоминания о чудесном доме и милом дедушке, о семейном клане Вульфов и дружбе с кузиной, о радужных днях детства, - самых счастливых в долгой ее, полной превратностей, удивительной жизни.
…Грустно было входить в дом, где ничто не напоминало о былом. Старому «берновскому замку» пришлось немало претерпеть: после революции в родовом «вульфовском гнезде» обосновалась коммуна, и, конечно же, сельские коммунары никоим образом не способствовали сохранению исторической обстановки дома. В годы Отечественной - и того хуже: первый этаж особняка гитлеровцы отвели под конюшню, на втором разместили лазарет, на самом же верху - командный пункт и огневую точку. И дом стал отличной мишенью для советской артиллерии. Но его мощные стены, возведенные рачительным хозяином в конце восемнадцатого века, смогли выдержать и прямую пушечную наводку. В послевоенные годы в барском особняке разместилась сельская школа.
… Сестры бродили по парку, искали и не находили памятных с детства мест - старое имение жило лишь в их памяти.
«Для меня в детстве, и отчасти в юности, самым прекрасным был сад моих дедов, - вспоминала Варвара Дмитриевна, - И до сих пор я его иногда вижу во сне. Он был старый и огромный. В нем были аллеи лип и берез, глухой еловый лесочек с овражками… Были солнечные пригорки с лесной земляникой, кусты сирени с душистыми, тяжелыми гроздьями цветов. Это был сад, подобный садам тургеневских повестей, «Вишневому саду» Чехова, «прекрасней которого нет на свете»… Кроме того, здесь обитала тень великого Пушкина: он ходил по этим аллеям, жил в этом доме…»
Именно на той памятной встрече сестер Бубновых с сельчанами было произнесено заветное слово «музей»! И Варвара Дмитриевна, несмотря на преклонные годы, с энтузиазмом приступила к эскизам по воссозданию парка и пушкинского музея в родной усадьбе. И уже тогда художница подарила будущему собранию первые экспонаты: свои картины и литографии, книги, - переводы Пушкина, - вышедшие в Японии с ее иллюстрациями, фамильные реликвии.
С тех дней стали происходить удивительные события: родовой дом стал вновь собирать, аккумулировать свои ценности. Старые стены, словно магнитом, притягивали вещи былых владельцев, - иначе как чудом трудно
назвать возвращение не только милых безделушек, картин и чайных сервизов, но и целых мебельных гарнитуров, работы здешних крепостных мастеров.
На закате жизни судьба подарила Варваре Бубновой и светлые дни: в июне 1971-го, в Бернове, в деревянном усадебном флигеле, был открыт первый пушкинский музей; а ровно пятью годами позже, уже в особняке, - настоящий, полнокровный музей поэта.
Но не дано было знать замечательной художнице, что на исходе двадцатого века в отчем доме, ставшим музеем русского гения, ей и ее творчеству будет посвящена обширная экспозиция. Стены одной из комнат второго этажа будут украшать ее литографии и картины. Станут музейными экспонатами фарфоровый чайник и лаковая шкатулка, привезенные Варварой Дмитриевной из Японии, а в стеклянных витринах разместятся книги о ней и книги - переводы пушкинских поэм и романов ее учеников: Осакава Седзи и Кусака Сотокити. Какие прочные незримые нити связали тверское село Берново с японским мегаполисом Токио!
В мае 1986 года в музее открылась выставка «Варвара Бубнова - русская художница в Японии», к столетию со дня ее рождения. Варваре Дмитриевне не суждено было дожить до своего юбилея всего лишь три года… Счастлива была бы художница, родившаяся в 19-м веке, узнав, что и в далеком, двадцать первом, - ее имя будет благоговейно произноситься и в Японии, где прошли самые плодотворные годы; и в тверском краю, сохранившим память ее юных лет.
Долгое-долгое путешествие русской странницы Варвары Бубновой завершилось. Здесь, в пушкинском Бернове.
В отчем доме.
СОЛНЦЕ РУССКОЙ ПОЭЗИИ В СТРАНЕ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА.
Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать…
А.С. Пушкин
«Непонятнее иероглифов»
Варвара Бубнова - как много значило это имя в художественной жизни России начала двадцатого века!
В Петербурге и Москве сотни поклонников новых невиданных доселе живописных течений - авангарда и супрематизма, - осаждали галереи и выставочные залы. Выставки с участием Варвары Бубновой и ее друзей Маяковского и Татлина, Гончаровой и Ларионова, Лентулова и Малевича, объединенные в творческие сообщества «Союз молодежи», «Ослиный хвост» и «Бубновый валет», эпатировали почтенную публику. Были дерзки, вызывающи, необычны. Имели шумный, скандальный успех.
Но судьба не менее оригинально разложила жизненный пасьянс самой художницы. Ее «Бубновый валет» лег... на восток.
Некогда молодые друзья Варвары Бубновой провозгласили в своем печально знаменитом манифесте:
«Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее иероглифов.
Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности.
Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней…»
Знать бы им, что пушкинские строки, преобразившиеся в иероглифы (не без помощи Варвары Бубновой!) станут еще более понятными. Для миллионов японцев.
В начале 1920-х вместе с матерью художница отправилась в Японию в гости к сестре. Студентка Петербургской консерватории по классу скрипки, Анна Бубнова, став женой вольнослушателя Университета и сменив свою родовую фамилию на японскую Оно, уехала вместе с мужем на его родину, в Токио. Визит к сестре Анне несколько затянулся - в стране Восходящего Солнца Вареньке Бубновой суждено было прожить почти... сорок лет! И стать основоположницей новой, прежде неведомой науки - японской пушкинистики.
Революционные вихри и семейные коллизии занесли двух русских барышень в экзотическую Японию. Но они не только не затерялись в чужой стране, но и привнесли в ее древнейшую культуру новые животворные импульсы. Сотням и тысячам японцам была сделана своеобразная «русская прививка».
«Если бы не она, - писала газета «Цусё симбун, - переводы русской литературы в Японии не достигли бы, наверное, такого высокого уровня».
Мне довелось побывать в токийском университете «Васэда», где Варвара Дмитриевна многие годы читала курс лекций по русской литературе, и даже слышать в магнитофонной записи одну из них, посвященную «Евгению Онегину».
Она читала последнюю главу романа, пушкинские строки о магическом кристалле, и пыталась объяснить их смысл японским студентам. Знать бы ей, что незримые лучи загадочного кристалла чудесным образом преломились и сквозь ее жизнь.
Из рода Вульфов
…С Пушкиным Варвара Бубнова состояла в родстве не только духовном, но и кровном. Ее матушка, Анна Николаевна, в девичестве носила звучную нерусскую фамилию Вульф. Обрусевшие потомки шведа Гарольда через дворян Ржевских, ведущих свое родословие от легендарного Рюрика, породнились с Пушкиными.
Александр Сергеевич был близок со многими из обширного клана Вульфов - дружил с тригорскими барышнями Анной и Евпраксией, их братом Алексеем и матушкой Прасковьей Александровной. Посвятил поэтические строки и милой «Зизи», Евпраксии Николаевне, в замужестве баронессе Вревской, и ее старшей сестре Анне, безнадежно влюбленной в поэта, и томной Нетти, Анне Ивановне Вульф. И еще одна Анна, подарившая русской поэзии «чудное мгновенье» - из того же славного рода, и появилась на свет в доме своего родного деда Ивана Петровича Вульфа, орловского губернатора.
И со старейшиной рода добрейшим Павлом Ивановичем, владельцем тверского села Павловское, поэт был в дружеских отношениях. Гостил в Малинниках у Алексея Вульфа. Любил бывать и у его дядюшки Ивана Ивановича Вульфа, берновского помещика.
В этом живописном тверском краю, овеянном поэтическими грезами, в старинной берновской усадьбе прошло детство Вареньки Бубновой и ее сестер. До глубокой старости помнила она рассказ своего деда Николая Вульфа, как четырнадцатилетним подростком, вбежав в спальню поэта, застал он Александра Сергеевича, лежащим на диване в глубочайшей задумчивости и с тетрадкой в руках. Поэт что-то писал, - возможно, как считали в семье, главу из «Евгения Онегина». В детстве сестры так часто слышали имя поэта, что всерьез полагали: он - самый близкий и любимый родственник.
Вблизи имения, на реке Тьме, был таинственный русалочий омут, воспетый Пушкиным, и где по легенде от несчастной любви утопилась дочка здешнего мельника. В юные годы Вареньке довелось стать свидетельницей рождения уже живописного шедевра - с замиранием сердца следить, как великий Левитан оживляет своей чудесной кистью холст. А в заросшем усадебном парке возвышалась горка с романтическим названием «Парнас», любимое место поэта. И по семейным преданиям некогда на старой березе,
что росла близ вульфовского особняка, поэт начертал стихотворные строки: «Прости навек! Как страшно это слово!»
В родном Бернове были написаны Варварой Бубновой и самые первые ее живописные этюды, здесь она провела свою счастливую осень 1913-го вместе с мужем Владимиром Матвеем, сокурсником по петербургской Императорской Академии художеств…
Воспоминания детства и юности стали для Варвары Бубновой той живительной силой, что помогла ей выжить и «укорениться» в чужой и такой необычной стране.
Онегин на японском
В Японии Варвара Дмитриевна основала новое художественное направление: у нее появилось множество учеников и последователей. Слава лучшего литографа Японии сохранилась за нею и по сей день. Нет ни одной солидной книги по современному японскому искусству, где бы ни упоминалось имя русской художницы.
Да, она сумела глубоко проникнуть в древнюю культуру страны, постичь ее сакральный смысл, потаенный от чужих глаз. Особенно привлекала ее черно-белая живопись тушью «суйбоку-га», зародившаяся еще в 14-м веке. И как вспоминала сама Варвара Дмитриевна, она училась у старых мастеров «мудрому распределению на плоскости тяжести изображения и легкости пустой белой бумаги».
И еще, - художница считала своей главной заслугой издание пушкинских книг в Японии: она иллюстрировала «Пиковою даму» и «Евгения Онегина», «Каменного гостя» и «Сказку о царе Салтане», «Моцарта и Сальери» и «Медного всадника». И признавалась, что только творчество и пушкинская поэзия спасали ее от тоски по родине. Перевели на японский Пушкина любимые ученики Варвары Бубновой: Накаяма Сёдзабуро, Уэда Сусуму, Ёнэкава Масао.
В Японии Варваре Бубновой сужено было пройти и великие испытания: страшное по своей разрушительной силе землетрясение 1923 года, бедствия
второй мировой войны. Во время бомбардировки Токио, одна из американских бомб в мгновение ока уничтожила ее дом, мастерскую, библиотеку и все картины... Всю ее многолетнюю работу. Все пришлось начинать заново.
…Так уж случилось, что в Токио сестры Варвара и Анна взяли на воспитание осиротевшую японскую девочку. Звали ее ... Йоко Оно. Да, да, именно этой девочке, воспитаннице русских сестер, суждено будет войти в историю мировой рок-музыки, став избранницей легендарного Джона Леннона.
Русская краска в яркой жизненной палитре Йоко Оно... Не могла не рассказывать она своему именитому супругу о русских тетушках, что заменили ей в детстве родительскую ласку. Как знать, не общение ли со столь неординарными и возвышенными натурами сформировало пристрастия и характер девочки? И не звуки ли русской скрипки в артистичных руках
Анны Бубновой пробудили у маленькой японки страсть к музыке, ставшей ее судьбой.
Давняя история, связавшая воедино пути таких разных людей - русских сестер Бубновых, японки Йоко Оно, англичанина Джона Леннона.
И еще - девяностопятилетнего москвича Дмитрия Алексеевича Вульфа. В его небольшой квартире, в центре столицы, неподалеку от Патриарших прудов, хранятся ордена Японской империи - Драгоценной Короны и Восходящего Солнца, - коими были удостоены его тетушки Варвара и Анна Бубновы. А старая грамота в бамбуковом пенале, заверенная именной печатью самого императора Японии Хирохито, удостоверяет, что дарована она Варваре Бубновой за выдающийся вклад в культуру его страны.
... В ноябре 1999-го в токийском университете Васэдэ я познакомилась с одним из учеников Варвары Дмитриевны, профессором Кэйдзи Касама, ныне главой Общества японских пушкинистов.
Творчество Пушкина (по-японски - «Пу си кин») японцы, как и все, что они делают, изучают весьма основательно. Выпускают даже журнал «Японский пушкинист»!
Но первые переводы Пушкина появились в стране Восходящего Солнца еще в девятнадцатом веке, так что - традиция давняя. Первой увидела свет «Капитанская дочка» в переводе Такасу Дзискэ в 1883 году. Называлась она «Касин тесироку», что звучало как «Думы цветка и мечты бабочки. Удивительные вести из России». Но поистине удивительными были иллюстрации художника Цукиоки Ёситоси к пушкинской повести! О России он имел весьма отдаленное представление: Гринев был представлен в форме французского офицера с орденской лентой через плечо, Пугачев явно напоминал африканца, а Екатерина II, похожая на японку, под пальмой читала прошение бедной Маши! Русский журнал «Нива» не обошел вниманием сей знаменательный факт: «Стоит посмотреть на изображение императрицы Екатерины, читающей просьбу Мироновой о помиловании Гринева, или сцены, где Гринев в полосатом костюме прощается с возлюбленной в присутствии отца Герасима и его попадьи, одетых во что-то невозможное, - чтобы прийти в восхищение от трогательной наивности и фантазии японского художника».
Первая пушкинская книга в Японии стала уже достоянием истории и … библиографической редкостью. Сменилось уже не одно поколение блистательных переводчиков русского гения.
В юбилейном пушкинском году Кэйдзи Касама наконец-то удалось исполнить свою давнишнюю мечту - побывать в достославном сельце Берново, навсегда вошедшем в историю мировой поэзии.
Все переводчики Пушкина в стране Восходящего Солнца - ученики Варвары Дмитриевны. Переводить Пушкина на европейские языки - дело многотрудное, переводить русского гения на японский - кажется и вовсе несбыточным.
И все же пушкинская поэзия обрела новый голос. Как-то поэт пошутил, что имеет твердый доход лишь с 36 букв русской азбуки. Знать бы ему, что в
грядущем поэтическая дань будет идти в копилку всемирной культуры и с арабской вязи, и с латиницы, и с японских иероглифов. И ученики Варвары Бубновой, ставшие в Японии маститыми учеными-русистами, будут приезжать в Михайловское и Петербург, в Берново и Болдино, чтобы там, в родных местах поэта, постичь тайну пушкинских строк. И любовь к русскому гению, словно генетически, передается уже новым поколениям студентов токийского университета «Васэдэ».
Токио - Берново
…В конце 1960-х, вернувшись из Японии, сестры Варвара и Анна Бубновы решили побывать в отчем доме. Сопровождал их в той, уже исторической поездке, племянник Дмитрий Вульф, а для тетушек - просто Митенька. Весть о приезде именитых гостей тут же разнеслась по Бернову. Спешили, что было сил, их седовласые ровесницы, некогда служившие в господском доме, торопились на встречу с возгласами: «Барышни Вульф приехали!» А «барышни» (обеим было уже за восемьдесят) и не скрывали своих слез, счастливых и горьких… Радостно было вновь увидеть свое родовое гнездо после полувековой разлуки, и горько оттого, что так все безвозвратно изменилось.
…Нет, тысячу раз прав был гвардии капитан-поручик и тайный советник Иван Петрович Вульф, когда на исходе восемнадцатого столетия решил поставить в сельце Бернове каменный господский дом.
Место для него было выбрано отменное - на горке, с видом на окрестные леса, храм Успенья и речку Тьму.
Добрейшей души человек, Иван Петрович обожаем был своим большим семейством и бесчисленной дворней. А детьми (их было девять: шестеро сыновей и трое дочерей) - буквально боготворим.
Давно уже нет деревянного дома в Малинниках, что отошел его сыну Николаю и где так любил гостить Александр Пушкин; нет дома и Павла Вульфа в Павловском, в стенах коего были написаны немало прекрасных пушкинских стихов, - в их числе и шедевр мировой поэзии «Зимнее утро». Не сохранились усадьбы братьев Федора и Петра Вульфов в Нивах и Соколове, а барский особняк в Бернове, родовое гнездо, стоит, словно забытый временем.
Целая история Россия трех минувших столетий будто намертво въелась в его метровые каменные стены. Здесь любили рассказывать гостям о славном предке шведе Гарольде Вульфе, что приехал на Русь в царствование Федора Алексеевича, был наречен Гаврилой и дослужился до полковника; добрым словом поминали матушку Екатерину I, что своим милостивым указом «за раны и за понесенные в службе многие труды» даровала Петру Гавриловичу Вульфу, отцу хозяина дома, тверские земли, кои в стародавние времена принадлежали боярам Берновым, и где спрятал свои сокровища старицкий князь Андрей Храбрый, опасаясь «венчанного гнева» Ивана Грозного.
А еще хозяйка дома Анна Федоровна, урожденная Муравьева, с гордостью вспоминала, как она вместе с дочерью Катенькой Вульф (в замужестве Полторацкой) представлялась самой государыне Марии Федоровне, супруге императора Павла.
В хлебосольном берновском доме, где гостило немало именитых гостей, к праздничному столу, сервированном приборами с фамильным гербом: разъяренным волком, держащим в передней лапе разящий меч, - подавали полутораметровых запеченных осетров.
А в парке, разбитом на английский манер, резвились два братца-сорванца: Александр и Никита Муравьевы, будущие декабристы. И очень досаждали мальчишескими проказами своим кузинам - Анне Полторацкой (в будущем супруги боевого генерала Е.Ф. Керн) и Анне Вульф. Девочки тогда же поклялись, что никогда и ни при каких обстоятельствах не выйдут замуж за этих забияк.
Но самые сокровенные истории дома связаны с именем Александра Пушкина, что любил заезжать сюда, и где ему так легко писалось.
Правда, к тому времени, когда здесь бывал поэт, владелец усадьбы, «бесподобный дедушка Иван Петрович», как называла его внучка Анна Керн, ушел в лучший мир, и хозяином берновского дома стал его младший сын Иван, отставной поручик лейб-гвардии Семеновского полка.
Иван Иванович Вульф прославился тем, что завел гарем из крепостных девок, с коими нажил дюжину детей. Деревенские красавицы в обиде на своего барина не были, - почитали за счастье иметь дитя от Ивана Ивановича - тот всегда был восприемником младенцев при их крестинах, щедро одаривал молодых матерей. Так что, сколько далеких потомков сельского Дон-Жуана, «утаенных Вульфов», и поныне здравствуют в тверском краю, история умалчивает.
Надежда Гавриловна, законная супруга Ивана Ивановича Вульфа и мать его шестерых детей, измен неверного мужа стерпеть не смогла и уехала в свою псковскую деревеньку.
Пушкин озорно и весело подсмеивался над чудачествами любвеобильного барина, и сообщал своему приятелю Алексею Вульфу, что дядюшка его отныне «на строгой диете»: посещает «своих одалисок» лишь раз в неделю.
В Бернове Пушкин всегда был желанным гостем. И не только по-приятельски заезжал к Ивану Ивановичу и его домочадцам, но и неделями пользовался этим гостеприимным кровом. Комната с камельком на втором этаже и окнами в сад всегда ждала поэта.
«Здесь мне очень весело, ибо я деревенскую жизнь очень люблю,- писал Пушкин приятелю из тверских владений Вульфов, - Здесь думают, что я приехал набирать строфы в Онегина и стращают мною ребят как букою. А я езжу по пороше, играю в вист… и таким образом прилепляюсь к прелестям добродетели...»
Любил Александр Сергеевич приезжать в Берново и по весьма приятной причине: там жили дочери Ивана Ивановича - Екатерина,
прозванная Минервой, бывшая уже замужем, и младшая, на выданье, Анна Вульф или по-домашнему Нетти.
За Netty сердцем я летаю…
Ей же адресованы и не поэтические пушкинские строки:
«В Бернове я не застал уже Минерву… За то Netty, нежная, томная, истерическая, потолстевшая Netty здесь… Вот уже третий день, как я в нее влюблен».
С берновской усадьбой связано имя красавицы Анны Керн, оставившей воспоминания о чудесном доме и милом дедушке, о семейном клане Вульфов и дружбе с кузиной, о радужных днях детства, - самых счастливых в долгой ее, полной превратностей, удивительной жизни.
…Грустно было входить в дом, где ничто не напоминало о былом. Старому «берновскому замку» пришлось немало претерпеть: после революции в родовом «вульфовском гнезде» обосновалась коммуна, и, конечно же, сельские коммунары никоим образом не способствовали сохранению исторической обстановки дома. В годы Отечественной - и того хуже: первый этаж особняка гитлеровцы отвели под конюшню, на втором разместили лазарет, на самом же верху - командный пункт и огневую точку. И дом стал отличной мишенью для советской артиллерии. Но его мощные стены, возведенные рачительным хозяином в конце восемнадцатого века, смогли выдержать и прямую пушечную наводку. В послевоенные годы в барском особняке разместилась сельская школа.
… Сестры бродили по парку, искали и не находили памятных с детства мест - старое имение жило лишь в их памяти.
«Для меня в детстве, и отчасти в юности, самым прекрасным был сад моих дедов, - вспоминала Варвара Дмитриевна, - И до сих пор я его иногда вижу во сне. Он был старый и огромный. В нем были аллеи лип и берез, глухой еловый лесочек с овражками… Были солнечные пригорки с лесной земляникой, кусты сирени с душистыми, тяжелыми гроздьями цветов. Это был сад, подобный садам тургеневских повестей, «Вишневому саду» Чехова, «прекрасней которого нет на свете»… Кроме того, здесь обитала тень великого Пушкина: он ходил по этим аллеям, жил в этом доме…»
Именно на той памятной встрече сестер Бубновых с сельчанами было произнесено заветное слово «музей»! И Варвара Дмитриевна, несмотря на преклонные годы, с энтузиазмом приступила к эскизам по воссозданию парка и пушкинского музея в родной усадьбе. И уже тогда художница подарила будущему собранию первые экспонаты: свои картины и литографии, книги, - переводы Пушкина, - вышедшие в Японии с ее иллюстрациями, фамильные реликвии.
С тех дней стали происходить удивительные события: родовой дом стал вновь собирать, аккумулировать свои ценности. Старые стены, словно магнитом, притягивали вещи былых владельцев, - иначе как чудом трудно
назвать возвращение не только милых безделушек, картин и чайных сервизов, но и целых мебельных гарнитуров, работы здешних крепостных мастеров.
На закате жизни судьба подарила Варваре Бубновой и светлые дни: в июне 1971-го, в Бернове, в деревянном усадебном флигеле, был открыт первый пушкинский музей; а ровно пятью годами позже, уже в особняке, - настоящий, полнокровный музей поэта.
Но не дано было знать замечательной художнице, что на исходе двадцатого века в отчем доме, ставшим музеем русского гения, ей и ее творчеству будет посвящена обширная экспозиция. Стены одной из комнат второго этажа будут украшать ее литографии и картины. Станут музейными экспонатами фарфоровый чайник и лаковая шкатулка, привезенные Варварой Дмитриевной из Японии, а в стеклянных витринах разместятся книги о ней и книги - переводы пушкинских поэм и романов ее учеников: Осакава Седзи и Кусака Сотокити. Какие прочные незримые нити связали тверское село Берново с японским мегаполисом Токио!
В мае 1986 года в музее открылась выставка «Варвара Бубнова - русская художница в Японии», к столетию со дня ее рождения. Варваре Дмитриевне не суждено было дожить до своего юбилея всего лишь три года… Счастлива была бы художница, родившаяся в 19-м веке, узнав, что и в далеком, двадцать первом, - ее имя будет благоговейно произноситься и в Японии, где прошли самые плодотворные годы; и в тверском краю, сохранившим память ее юных лет.
Долгое-долгое путешествие русской странницы Варвары Бубновой завершилось. Здесь, в пушкинском Бернове.
В отчем доме.