Евгений Витковский - "Я живу в книжном шкафу..." - ИЗНАНКА, СТАВШАЯ ЛИЦОМ.
Евгений Витковский, создатель - http://www.vekperevoda.com/
ИЗНАНКА, СТАВШАЯ ЛИЦОМ
(Опубликовано в журнале «Звезда востока» Май 1999, в «Новой газете» 26 апреля 1999 г.)
1.
В издательстве «Полифакт» вышел в свет фолиант Евгения Витковского «Строфы века -2» - антология мировой поэзии в русских переводах ХХ-го века.
Чистый вес книги 3 килограмма 120 грамм, рыночная стоимость только полиграфических материалов - офсетной бумаги превосходного качества, мелованной бумаги для иллюстраций, переплета, суперобложки - по самым скромным прикидкам - 9 условных единиц. Печать, титул, иллюстрации - выше всяких похвал.
В антологии представлено 1002 поэта (из них - 10 анонимов), которых перевели 528 переводчиков. Перекрестная выборка позволила составителю придать стройность и законченность итога вековой работе «буйному племени поэтов», узников, изгнанников, гениев, артистических натур, остроумцев, жертв, «советских поэтов», и тружеников, титанов, трудоголиков перевода, оставивших десятки, а порой и сотни тысяч опубликованных, и гораздо больше неопубликованных строк.
Подборки расположены в соответствии с годом рождения поэта-переводчика, и каждой подборке предшествует библиографическая справка, точнее, эссе Витковского,
краткость которых подчеркивает исчерпывающую информированность составителя.
читать
Помимо сведений, за фактами биографий, тщательно подобранных и характеризующих личности и условия работы переводчиков, встает сама эпоха кромешного прошедшего века. По косвенному признаку Витковским определил, что Мария Усова, одна из переводчиц Артюра Рембо, была дворянкой. Она училась в начале 20-х годов на брюсовских курсах и не заполняла анкету, дающую право на получение стипендии, а сама платила за обучение.
Переводчик Бурхарт (Клён), немец по происхождению, сумел эмигрировать из СССР 1931 году, и потом, находясь уже в действующей армии, в январе 1942 году под станцией Лозовой заболел плевритом и был демобилизован. Из 17-ой армии вермахта. Чем, собственно, и вызвано его дальнейшее замалчивание на языковой родине.
При тщательной проработке биографических подробностей, великим поэтам и переводчикам века - Анненскому, Блоку, Бунину, Ахматовой, Цветаевой, Гумилеву, Ходасевичу, Мандельштаму, Пастернаку, Бродскому уделено и больше внимания, и, что главное, больше места.
Антология «Строфу века -2» посвящена Иосифу Бродскому, представленному в ней избранной книгой переводов. Бродский советовал, и оказывал помощь составителю, и, что особенно ценно, способствовал публикациям переводческого творчества других поэтов, благодаря ему попавших в антологию, например, Ивана Елагина.
Константин Бальмонт, Валерий Брюсов, Владимир Жаботинский, Василий Алексеев, Корней Чуковский, Михаил Зенкевич, Бенедикт Лившиц, Михаил Лозинский, Самуил Маршак, Игорь Северянин, Федор Петровский, Илья Эренбург, Сергей Шервинский, Георгий Иванов, Георгий Шенгели, Вильгельм Левик, Вера Маркова, Аркадий Штейнберг, Арсений Тарковский, Семен Липкин, Валерий Перелешин, Ярослав Смеляков, Константин Симонов, Николай Глазков, Юрий Корнеев, Анатолий Гелескул, Михаил Гаспаров, Евгений Рейн, Андрей Сергеев, Евгений Солонович, Александр Кушнер, Владимир Микушевич, Виктор Топоров... и переводы Катулла, Овидия, Марциала, Шекспира, Вийона, Китса, Водсворда, Киплинга, Гете, Гейне, Гюго, Малларме, Кавафиса, Элиота... переводы с древнегреческого, с провансальского, суахили, с древнетамильского, с латинского, с китайского языков ... - стихи трех тысячелетий. Золотые вершины мировой поэзии, ставшие благодаря вековому труду поэтов-переводчиков достоянием российской словесности.
Помимо культурного и образовательного значения, на страницах антологии читатель присутствует и на своеобразных поэтических турнирах, устроенных Витковским для переводчиков Байрона (11 переводов), Гете (16 переводов) Артюра Рембо (15), Гарсия Лорки (14), Поля Верлена и Радьяр Киплинга (по 18), «чемпион» антологии Райнер Мария Рильке - 19 переводов. Неоднократно переведен «Пьяный корабль» Рембо - поразительная версия этого стихотворения в переводе Александра Голембы лишний раз доказывает, что все цифры на свете, а не только приведенные здесь, показывающие объемность и значительность труда составителя, в поэзии мало что значат.
Кто же лучше всех в двадцатом веке перевел «Ворона» Эдгара По, «Цветы зла» Бодлера, «Вальс двадцатилетних» Поля Элюара и т.д. предстоит решать самому читателю.
Внутренняя коллизия, интрига, созданная Витковским, дополнительной эмоциональной скобой скрепляющая гигантский том, заключается в собственных стихах поэтов, посвященных переводческому труду. Среди этих стихов есть даже немаленькая баллада в тридцать с лишним строф - и все эти стихотворения характеризуют быт, и состояние духа поэтов-переводчиков. В основном поэты-переводчики сетуют, жалуются. Все эти стихи, не включенные в содержание, а спрятанные составителем в библиографических справках, можно обозначить под общим эпиграфом из Арсения Тарковского: «Ах, восточные переводы, как болит от вас голова». Чистые переводчики, работая, отнюдь не превозмогают себя. Но поэты стонут. Высказывание Ефима Эткинда о том, что Ахматова и Пастернак, в ущерб собственному творчеству, вынуждены заниматься переводами, стоила Эткинду членства в Союзе, так сказать, писателей, и вынужденной эмиграции во Францию.
«Учите языки» дает мудрый совет Ахматова пришедшей к ней на суд со своими стихами молодой поэтессе, чтобы та на рынке поэтического переводческого труда смогла бы предложить и противопоставить знание языков переводчикам-конкурентам, работавшим с подстрочниками. Что означает этот совет Ахматовой? Смысл его в том, что пробиться к тесной кормушке «худлита» юному дарованию по другому не дадут. Для этого надо быть Северяниным, которому Шенгели - переводчик, поэт и тогдашний штатный редактор «Худлита», руками которого и раздавались подстрочники, то есть хлеб, по старой дружбе, посылал их в Эстонию, вплоть до пакта Молотова-Рибентропа. Вскоре, после заключения этого пакта, Северянин, лишившийся последнего средства к существованию, умер.
Марина Цветаева в письме к тов. Берия от 23 декабря 1939 года подробно останавливается на своей переводческой работе, которой ей приходилось заниматься в Париже - «я всю зиму переводила для французского революционного хора русские революционные песни». Цветаева сообщает об этом специалисту по «лагерной пыли», с тем чтобы получить переводческую работу уже по приезде в СССР, куда она как раз собиралась. Цветаева пишет тов. Берия, что перевела на французский язык «Вы жертвою пали в борьбе роковой», перевела даже Лебедева-Кумача - «Легко на сердце от песни веселой». Тов. Фадеев, по поручению тов. Берия, с преторианской исполнительностью советует Цветаевой, которая уже приехала умирать в СССР - «Единственный выход для Вас снять комнату или две в Голицино... при Вашей квалификации Вы можете много зарабатывать одними переводами».
И совет Анны Ахматовой, и «указания», данные Цветаевой бириевско-фадеевским партийным руководством, таким образом, сходятся - в государстве рабочих и крестьян источником средств для существования для поэтов определена переводческая «кормушка». Ко времени письма Цветаевой эта «кормушка» существовала уже двадцать лет - со второго года советской власти по предложению М. Горького, стало готовиться многосотеннотомное издание Всемирной Литературы. Музыка была заказана, государство стало платить - за подстрочники, за представленные, но еще не изданные переводы, стало выплачивать зарплату редакторам, машинисткам, уборщикам, буфетчикам и пр.
Теперь то мы, запоздалые «рыночники», понимаем, что никакой необыкновенной тяги советского народа к мировой культуре в годы военного коммунизма не было, и быть не могло, а была только определенная политическая воля или, если угодно, самодурство, подкрепленной «бюджетными» деньгами. Декларируемой целью этой кампании было - «обогатить память всеми науками, которые выработало человечество». Никакой коммерческой выгоды в опубликовании немыслимого количества высокохудожественных переводных книг ни тогда, ни много после, да и сейчас, нет. Политика в поэзии, как отмечает Витковский, привела к абсурдным издательским результатам. Составитель приводит несколько парадоксальных примеров - была издана антология поэзии Люксембурга, никогда не существовавшая на трех родных языках; была издана поэзия Гренландии («Голос далекого острова»), тиражом 50 000 экземпляров - тираж на пять тысяч превышал население острова и пр.
Но за двадцать лет - с 1918 года - дурная политическая воля, споспешествующая переводческой деятельности, и худо-бедно кормившая поэтов и подсуетившихся интеллигентов, с укреплением пролетарской, точнее, сталинской диктатуры только крепла. С чего бы это?
2.
Вернемся к письму Марины Цветаевой, которая читала парижские газеты и 37, и 38 годов и прекрасно знала, что это за фрукт, этот «цветок душистых прерий», к которому она адресовалась. Это письмо, несомненно, было инспирировано.
Кто-то подсказал Цветаевой- скорее всего еще во Франции, чтобы получить В СССР переводческую работу надо обратиться к Берия.. «Агента влияния» в семье Цветаевой долго искать не придется - ее несчастный муж из военного разведчика к тому времени уже был переквалифицирован в штатные сотрудники организации,. возглавляемой тем же Берия. Сотрудники НКВД - как известно сегодня из их многочисленных мемуаров, тщательно и послушно следовали указаниям своего руководства, сверяя с ними каждый свой шаг.
Не знаю, кто непосредственно «выходил» на мужа Цветаевой, тов. Эфроса, но начальник его начальника получал указания от самого Берия.
Выходит, что звериной хитрости тогдашний кандидат в члены политбюро, будущий Маршал кровавых интриг Советского Союза и организовал письмо Марины Цветаевой в свой адрес. Зачем?
«Сосело» - поэтический псевдоним тов. Сталина - имел юношеское хобби, которое, по мнению Витковского, с годами только усилилось. В Кремль, или на Старую площадь постоянно вызывали поэтических переводчиков ( имеется шесть достоверных свидетельств), вручали им стихи вождя в оригинале, в подстрочном переводе, в русской транскрипции (озвучивание грузинского стиха русскими буквами весьма нелепая придумка), и с пространными толкованиями. Переводы щедро оплачивались и никогда не публиковались.
В сталинском окружении было несколько человек, которым подстрочники и переводы сталинских виршей не требовались. Прекрасно понимал грузинские стихи вождя на его родном языке все тот же Берия.
Весьма вероятно, чтобы польстить нероновскому комплексу «хозяина», тов. Берия и вел предварительную «работу» с будущими переводчиками «Сосело», а заодно, ограничивал оригинальное творчество советских поэтов ярмом толмача.
Как нет дыма без огня, так нет анекдотов без жизненных аналогий. В связи этой историей вспоминается старый анекдот о конкурсе 1937 года на лучший памятник, посвященный столетию со дня гибели А.С. Пушкина. Третье место на этом анекдотическом конкурсе занял бронзовый Пушкин, внимательно изучающий книгу тов. Сталина. Второе место занял памятник тов. Сталину, который держал в руках книгу Пушкина. Первое же место в конкурсе занял памятник тов. Сталину, который читал книгу тов. Сталина. Несомненно, что это была книга его же собственных стихов в переводе на русский. Для самого же Пушкина места в анекдоте уже не осталось.
По печальной догадке Витковского, долгий, продолжавшийся более полувека «расцвет» переводческой «джамбульской поэзии» вполне мог иметь в своей первооснове холуйское рвение всесильного и кровавого кремлевского сатрапа.
3.
Работа составителя столь же продуктивна, как отсеивание «грамма радия» от тонн «словесной» руды. Среди миллионов и миллионов переводных «советских» стихов зачастую невозможно отсеять этого пресловутого грамма. Особенность «советской поэзии» и «советского перевода» в том, что они делались - в первую очередь! - для конкретных весьма немногочисленных сановных читателей, которые непосредственно распоряжались материальными благами. Помимо тридцати с лишним домов творчества, дешевых обедов в ресторане ЦДЛ, «халявных» загранкомандировок, спецпайков и пр. бывшими «советскими поэтами» утеряно самое важное - партийно-литературное начальство, которое непосредственно их курировало, и время от времени краем глаза просматривало результаты их, так сказать, творчества перестало выдавать жизненные блага
А как же наличие очевидного а главное немногочисленного адресата упрощало литературное дело! Если заранее известно для кого пишешь, если сразу после работника главлита книгу обязательно прочтет товарищ первый секретарь такой-то, потом еще как-то товарищ, ну может быть глянет еще один, то «вопрос» просчитывался буквально на пальцах. Надо было всего лишь в день рождение дочери вождя опубликовать в газете «Пионерская правда» милый стишок «Светлана», и будущее самого сочинителя, его детей, внуком и правнуков было навсегда обеспечено. Таким образом, задача «советского поэта» крайне упрощалась - надо было понравится «самому», или двум-трем влиятельным функционерам, или секретарю «большого союза» или «поэтическому бюро» тоже весьма немногочисленному. Ловкость, хитрость, расчет, «пролетарское» происхождение, даже вовремя налитый «закрытому» рецензенту стопарик, были несоизмеримо важнее самого текста.
Потому что истинные художественные достоинства текста предполагают наличие неопределенное множество читателей, с неопределенными, и неопределимыми заранее духовными потребностями, другими словами, существование свободного книжного рынка.
Все то, что должно было бы вроде быть за душой у создателя художественного произведения, а именно - образованность, начитанность, интерес к литературе, культура, и, наконец, хоть некоторый, но самобытный талант, не только не имели значение, но прямо вредили делу, если «литературным» делом было понравится непосредственному начальнику.
Потому что начальнику и на разводке, и на секретариате нравится только одно - личная преданность. Т.е. служба, а отнюдь ни творчество.
Сравнивая список авторов антологии русского перевода «Строфы века»
с любым из пухлых справочников «советских писателей» мы едва ли насчитаем десяток совпадений - авторов антологии, слава богу, в справочниках нет.
Евгений Витковский просеял тексты - и оригинальные, и переводы и отбросил все то, что было «коммунистически», «партийно», а, стало быть, облегченно - на двух-трех читателей, ориентировано.
4.
Что же все таки так раздражало Арсения Тарковского, Марию Петровых, почему они и в стихах и в жизни жаловались на головную боль? И почему на головную переводческую боль не жаловались Алексеев, Левик, Лозинский, переведшие несравнимо больше их?
В действительности поэты жаловались на то, что навык переводческой работы накладывал отпечаток на их авторское творчество. А «чистые» переводчики «античники» или «западники» своих стихов писали мало или не писали вовсе.
«Когда б вы знали из какого сора...» - не важно из какого, важно что из живого «натурального» сора, облака, звука «растут стихи». Не из строки уже рожденной на другом языке, не из корявого подстрочника, а из самой жизни рождается у поэта строка и стихотворение. Эта тайна первородного импульса у каждого поэта своя. В движении души, в единственном, но обязательно первозданном слове, которое было «вначале», заложено рождение стихотворения, человека или Вселенной.
Долгая же переводческая работа создает устойчивый навык предварительного замысла. Мысль поэта - фрустрирующего переводчика после долгих лет переводной работы начинает предварять творчество, как бы готовит почву для стиха, выстраивает те или иные «подстрочникообразные» конструкции. И тогда - невольно - в собственных стихах таких поэтов-переводчиков появляется элемент вторичности, который уже ничем не вытравишь. Ремесло переводчика вошло в руку, а потом - спустя годы работы - и в душу. Оттого и болела у бедолаг голова, что собственный, недостаточно великий дар, оказался забит и завален ежедневной рутинной и не любимой работой со словом, обеспечивающей хлеб насущный.
Возразят - и Ахматова жаловалась. Уверен, что жаловалась она только для того, чтобы «прикрыть» пятерых или шестерых переводчиков, работавших под ее именем.
Предварительный замысел может быть своим, а может быть и чужим, заимствованным. Речь идет не о плагиате, а о поводе сотворения. Можно создать свет словами - «да будет свет». Следом за богом, следом за поэтом тоже можно создавать, но только подобие. А вот копируя подобие нужно быть абсолютно уверенным в том, что это постыдное занятие никогда и никем не будет раскрыто.
5.
В начале своего кровавого правления большевики считали, что всемирная победа коммунизма - это вопрос если ни нескольких месяцев, то уж наверняка - двух-трех лет. Они легко расставались с национальными богатствами России - картинами европейских мастеров, старинными иконами, брильянтами, изделиями Фаберже и пр., потому что были абсолютно уверены - очень скоро, после неминуемой победы всемирной революции, все произведения искусства станут общими. При всей несуразности этого убеждения, оно странным образом послужило косвенным стимулом для небывалого расцвета переводной литературы. Очень кстати пришелся замысел М.Горького издать библиотеку Всемирной литературы. Вначале декларировалась, а в дальнейшем и действительно существовала дружба народов братских республик - сейчас народов СНГ - способствовавшая творческому взаимообогащению различных культур.
Видимо, имел какой-то влияние на развитие в России переводной поэзии и подмеченный Витковским фактор, вождя-поэта с нероновым комплексом.
Но главное - исконная тяга русской интеллигенции к мировому поэтическому творчеству имела в 20 веке реальную государственную поддержку.
Подобная же эйфория возвращения России, так сказать, в общую капиталистическую семью народов - помимо немыслимых глупостей, сотворенных младореформатароми, в наши дни подвела черту под романом - несчастным ли счастливым, но закончившимся навсегда - между государством и литературой.
Когда в 1992 году Мориса Ваксмахера - переводчика и редактора «Художественной литературы» выжили на пенсию, когда его выставили за дверь, чтобы он не мешал варварам от приватизации растаскать кресла и распродать редакционные помещения, и попутно начать торопливый выпуск макулатурного потока, произошла смена времен.
Уверен - дай бог, чтобы ошибся! - подобного тома переводной поэзии больше никогда в России выпущено не будет. Не потому, что грядет эпоха «прощания с бумагой», а потому что будущим составителям не из чего будет выбирать. Уже сегодня труд переводчика любой квалификации не востребован. Издательство «Полифакт», совершив полиграфический подвиг, вряд ли его окупит (типун мне на язык!). Но уже сейчас издатели платят гонорар и живым переводчикам и наследникам Бродского и Цветаевой только самим альманахом - по экземпляру «Строф века -2» за подборку стихов. Ни квартиру, ни комнатку в Голицино на этот том, к сожалению, сейчас не снимешь.
Величие и значение титанического труда Евгения Витковского в том, что перелопатив тонны архивных рукописей, и центнеры изданных книг,
он перевернул «лопатой» своего усердия пласт времени, и отсек от читателей выверенным своим вкусом «джамбулизаторство», и да и самих «джамбулизаторов». Только ирония, весьма добродушная прощальная улыбка - вот все что досталось напоследок одному-двум из бесчисленного легиона «лауреатов сталинских премий 1-ых и 2-х степеней». Все они канули, безвозвратно канули в Лету. Эти удачливые и ловкие люди стали историей быстрее, чем ожидали.
А лица поэтов и переводчиков, истинные лица эпохи, проступили, высветлились из векового сумрака. И по их трудам и дням потомки будут судить всех нас, и, может быть, простят.
Евгений Витковский - "Я живу в книжном шкафу..."